Коровин Константин Алексеевич. "То было давно… там… в России…" (Воспоминания, рассказы, письма в двух книгах)
[Когда автор пишет о как-бы кустарном оформлении придуманной упаковки, надо иметь в виду, что он - художник с мировым именем - прим. Тымфа]
Английские рябчики.
Серый осенний день. На деревянном мосту через речку сижу я с приятелем своим, рыболовом Василием Княжевым. Ловим мы на удочку ельцов. Небольшая елец-рыбка - серебряная, вершков в пять. Видно, как поверху быстрой речки плывут наши поплавки. Пропадёт поплавок, дёрнем, ну и попал елец.
Раннее утро. Много мы наловили ельцов. Послезавтра - Покров день, ко мне в деревенский дом приедут приятели-охотники. Василий говорит:
- Ельцы хороши. Я из них копчушки приготовлю, коптить их надоть. Я знаю, видал, как их в Москве коптил Бураков. И вот хороши копчёные ельцы! Скусны, язык проглотишь! Их в торговле нету, на рыбу эту не глядят, за рыбу не считают, не знают..., а скусны.
Беспрестанно попадаются ельцы, уж мы их поймали сотню.
По берегу речки идёт песчаная осыпь, по ней еловый лесок. Кой-где жёлтые осенние берёзки. Тихо. Высоко над нами раздается гортанный звук "курлы-курлы": летят журавли. Хорошо на речке... задумывается душа.
В саду у меня, близ дома, у больших сосен, идёт густой дым. Вижу, около сидит на корточках Василий. Когда я подошёл к нему, вижу - Василий подкладывает в теплёнку сухие осиновые поленца и сучья. Сбоку из кирпичей сложено что-то вроде печурки. Там висят на проволоке ельцы. Глаза Василия слезятся от дыма. Вытирая их рукавом, он говорит мне:
- Их вот на осиннике коптить надоть, хороши будут. Ишь, рассол из них течет. Долго коптить надо, умеючи.
У меня краски масляные из Лондона, фабрики "
Виндзор-Ньютон, артист колор-мануфактур". Картонные коробки в деревянном ящике, на нём ярлыки. Вот этот ящик как раз пригодится для копчёных ельцов. Сбоку пишу крупно чёрной краской английскими буквами: "мымра". Ровно укладываем мы с Василием копчёных ельцов полный ящик и крышку забиваем гвоздями. Приедут гости - угостим их "английскими копчушками"...
Пришёл ко мне охотник Герасим Дементьевич - сосед, принёс пару белых куропаток и три кряковых утки - на праздник, значит. Я его и прошу:
- Вот что, Герасим, будь друг,- говорю,- знаешь грачей? Их по лугу у мохового болота, где полдни,- стаи летают. Настреляй, пожалуйста.
Герасим смотрит на меня и смеётся.
- Чего это,- говорит,- куда их? Подушку, что ли, пером набить хочешь? Так от кур-то перо лучше.
- Нет,- говорю,- набей, пожалуйста, десяток.
- Чего это, Лисеич, заряда жалко - на что тратить... Давай тады твоё ружьё, сейчас настреляю.
- Василий,- говорю я Княжеву,- вот что: Герасим настреляет грачей, надо их будет ощипать, только чтоб тётка Афросинья не видала, а то откажется жарить. Головки у них отрежь и ноги тоже. Скажешь ей, что это дичь - чирки, ну или вроде.
Василий смотрит на меня с удивлением, проводит пальцем под носом и смеётся, шипя, вроде как гири у часов поднимает.
- Это чего?- говорит. - Неужто вы гостей ими кормить хотите?
Жареных грачей кладём в банку, туда эстрагон, маленькие огурчики, разводим брусничное варенье и заливаем. На банку наклеиваем ярлык с английских красок:"Италиен-Ринг-Ализарин". Сбоку ярлык. Пишу: "Альбион, рябчик".
В бутылки белого крымского вина кладём смородинное варенье, вишнёвое, малиновое, варим в вине еловые зелёные шишки, перецеживаем, наливаем в светлые бутылки. Получаются разного цвета вина. Коньяк с водой, гонобобель, анис, клюква, сахар - все вина выходят, все заграничные... Из спирта и жжёного сахара выходит ром. Разноцветные бутылки, ярлыки от красок английских наклеиваем: "Пурпур мадер", "Роз мадер"... разные такие мадеры из Англии пришли...
Тётушка Афросинья поглядывает на наши приготовленья и немножко сердится, покачивая головой. Василий и Герасим пробуют вина и говорят: "Вот бы ещё сюда медку подложить, ну и наливки выйдут". Бутылки запечатываем сургучом.
Мелко изрубленная капуста с брусникой, луком в банке как-то особенно выглядит - заманчиво. Эффектен белый ярлык с медалью с бутылки
гуниади янус. К приезду гостей, друзей-охотников, всё было с вечера расставлено на столе в деревенской большой комнате, моей мастерской.
* * *
Утром рано моросил осенний мелкий дождичек. Приехали мои приятели на охоту. У всех дождевые пальто, в высоких сапогах, ружья в чехлах. С ними две гончих. Я боялся этих гончих. "Ручного зайца моего разорвут",- думал. Нет, они и внимания на него не обращают: домашний. Приехали: Караулов, Павел Сучков, гофмейстер, Василий Сергеевич, Коля Курин и Юрий Сергеевич Сахновский - композитор. На одном столе - английские кушанья, на другом русские - чай.
Английские вина произвели впечатление.
- Кто живет умно, так это Константин,- сказал композитор Юрий и пристально посмотрел на бутылки.
Приятели умывались с дороги, и видно было, что рады, что приехали ко мне в деревню.
- Скажи, что это за странные названия на бутылках?- спрашивает меня гофмейстер. - Английские ярлычки... Что это? Откуда?
- Всё из Лондона,- говорю я. - Приятель мой прислал, Беренс.
- Как? Николай Беренс? - удивился Павел Александрович. - Я его третьего дня в клубе видел.
- Нет, это другой - Эдуард Беренс... - вру я.
- Сейчас половина восьмого, я думаю, не стоит ложиться спать,- советует гофмейстер. - Надо чаю выпить.
- Сейчас подадут,- говорю я. - Ну и не мешает с дороги закусить вам. В Англии всегда с утра пьют кофе, чай, подают жареную ветчину -
закусочки такие.
Надев пенсне и высоко подняв брови, Павел Сучков рассматривает бутылки с ярлыками, берёт их в руки и, осмотрев, поет:
Уеду в Лондон я далекий
И там делами я займусь...
- Да-с... - сказал он. - Что же это такое? Странно... Никогда не видал таких вин.- А рыбу видишь? - говорю я. - Оттуда: мымра, копчушки. Попробуйте.
Подали чай. Юрий взял на тарелку копчушку и, съев, сказал:
- Замечательно... как это называется?..
- Мымра,- говорю я.
- Действительно, прекрасная рыба, у нас нет такой, - говорит гофмейстер. - Несоленая, нежная, я никогда нигде такой не ел.
Ельцы имели успех.
- У нас сиг не удаст,- сказал Павел Сучков.
- Ну, как сказать... и это превосходная рыба,- заметил гофмейстер. - За границей всё умеют приготовить. У нас как-то солоно, грубо.
- Это верно,- сказал приятель, архитектор Вася. - Я рыболов. Плотва ни к чёрту не годится, но лещ, карась - костисты. Щука ни к чёрту, налим - хорош, молоки, а шереспер - кости, подавишься.
- Ну, что-то ты заврался,- сказал Караулов. - Белуга, севрюга, осетрина, а навага? Да, Вася, ты уж того...
- Ничего не того, а таких копчушек нет.
- А что это в банке вон там? - спросил Юрий Сергеевич.
Все посмотрели на банку.
- Английские рябчики,- говорю я.
- Да неужели?- удивился гофмейстер,- я никогда не слыхал и никогда нигде не ел... Покажи-ка. Что же это у тебя, Эльдорадо какое-то...
- Чёрт знает что такое! - говорит Юрий. - Замечательно! Вот это рябчики! Попробуйте.
- Какая тонкость,- восторгается гофмейстер, пробуя грача. - Знаете, я вспоминаю... я ел что-то такое же в Лондоне - этих рябчиков. Там тоже это был деликатес. Забыл, как они называются. Там их разводят.
- Нет, вы попробуйте, капуста какова... - говорит приятель Вася. - У нас такой нет. А огурчики - анисом пахнут. Ну, надо рюмку выпить. Что это за зеленое в бутылке?
И Вася налил из бутылки в стакан; выпивая, как-то смотрел в потолок.
- Что-то сосной пахнет, - сказал он. - Странная штучка, а хорошо... Немного сладко.
- Это десертные вина, - говорю я.
Ко мне подходит Герасим и говорит на ухо мне: "Вы велите, Кинстинтин Лисеич, этого вон, в тёмной бутылке, испробовать. Там ром с полынью и перцем варен, так узнают тады".
Юрий попробовал ром, ничего не сказал, только зажмурился. И налил Павлу Александровичу. Тот, выпив, вскочил из-за стола, глаза у него вертелись, как колеса.
- Ух! Ну и крепость! Ух ты, чёрт!
- Вот попробуйте роз-мадеру, вот ликёр какой! - восхищался Коля Курин. - Мне бы достать бутылочку, я бы одну угостил... Хорошенькая. Она в кружке малагу пила, её угощал Страхов - такая жирная рожа. Я бы этим ликёром живо у него бы её отбил...
- Да-а... - говорит Павел Сучков, - это класс. Странно, попали к нему на такие аглицкие штучки. Ром такой, морской; ужас. Это в море пить только, а у нас на суше невозможно.
- Ну-ка, налей-ка мне рюмку этого рома, я ещё с рябчиком.
Ром произвел впечатление на всех. Говорили: "Ну, что у нас... не могут сделать. После него водка просто вода - и пить не стоит". Я думаю: "Ром этот Княжев сочинил - спирт и жжёный сахар, перец клали. Странно, а понравилось". Поговорили о том, что как всё умеют делать за границей. Приятели, выспавшись, пошли на охоту. Застрелили зайца, а на обед опять настряпал я грачей, куропаток и уток, которых мне принес Герасим.
Изжарила Афросинья уток с груздями и куропаток с вареньем брусничным. Куропатки назывались горными, а утки руанскими - все из-за границы.
Кушая, говорил гофмейстер:
- Ел я в самых лучших ресторанах, но не то... Руанская утка - замечательна.
- Ну, - говорю я ему, - там подадут простую крякву, а счет подадут на руанскую; куропатку - скажут, горная, а окажется просто курица.
- А все может быть... - сказал гофмейстер, запивая роз-мадерой. - Вино исключительное, но совершенно оригинальное. Ну, там делают... Европа...
- Это Беренс у себя сам там делает, - говорю я.
- Ну да, пожалуй, - говорит Павел Сучков. - Знаешь, это всё дамские вина - хороши, но сладковаты.
Только вечером, когда за столом мирно горела лампа и приятели мои слушали, как охотник Герасим им рассказывал про случаи на охоте, что в Ивановом озере, недалеко отсюда, такие звери живут, что просто страх берёт: "Водяные... и вот - злы. Хвост рыбий, а сама она кошка водяная..." - вдруг вошел приятель Василий Сергеевич. В руках у него был фонарь, с ним Коля Курин. Хохоча, весело сказал:
- А вы знаете ли, что, знаете ли... он нас воронами накормил... - показал он на меня. - Да-с... ворон мы ели. Это рябчики-то английские - вороны оказываются.
- Нет, постойте, - вступился Коля, - послушай, - обратился он ко мне, - вот ведь что, я ведь не знаю, только вот я днём в беседке прилёг, в саду, спать что-то не хотелось, и вижу, в оконце беседки идёт Василий Княжев и тащит кучу убитых ворон. Сел, знаешь, у ёлки и щиплет их. Ощипал, отрезал головы и лапы и унёс... Я и подумал - что такое? Думаю, зачем это он ворон ощипал? Встал, пошёл на кухню и вижу: их тётушка Афросинья жарит на большой сковороде. Я её и спрашиваю: "Что это ты жаришь?" А она мне отвечает: "Дичь жарю". - "Нет, - говорю я ей, - это, тётушка, вороны..." Она, страсть, как рассердилась на меня. Я вот Васе и рассказал, а он с фонарём жерлицы на щук ставил, на реке. И зашли мы с ним посмотреть, где Василий щипал ворон. Перьев там ужас сколько...
Вася хохотал.
- Какой вздор, - сказал гофмейстер.
- Вот они, головки, - вынув из кармана головы грачей, Вася положил их на стол.
- Это не вороны, - сказал Караулов.
Все смотрели на головы грачей и не знали, что это такое... Только не вороны.
- Чьи это головы? - спрашивают охотники Герасима...
- Кто его знает, - отвечает Герасим, - только не вороньи. Нос - не то дятел, не поймешь.
- Какая это ерунда всегда у тебя, - говорит Павел Сучков.
- Ну какой вздор, это же не вороны, - сказал гофмейстер.
Приятель Вася хохотал и только мог выговорить: "Английские рябчики..." - и опять закатывался...
- Так обидно... и так горько... - говорю я. - За что, за что?..
- Ну-ну, знаете, господа, это несправедливо. Поблагодарим Константина за европейские блюда, - сказал гофмейстер. - Мало ли кого там когда щипали. Но рябчики были превосходные, и, знаете... я вспомнил... я ел их в Лондоне за обедом у королевы Виктории, да-с! Прекрасная дама...
И, встав, он поднял стакан с вином и выпил разом, смотря кверху, как бы в небеса.
