Судогодский Стеклянный Завод Торгового Дома Евграф Голубев с Сыном и Внуками

[Тымф]

Судогодский Стеклянный Завод Торгового Дома Евграф Голубев с Сыном и Внуками, далее - "Красный Химик".

       Для изложения истории завода не отыскал лучшего материала, чем обработанная рукопись Василия Дмитриевича Демешкина "История Судогодского стекольного завода", в своё время работавшего на заводе бухгалтером и помощником бухгалтера, оцифрованную и выложенную на сайте Дом Без Ключей одним из его создателей - Tasha (Н.А. Знахуренко, работающей экскурсоводом Судогодского Краеведческого музея).

       От себя замечу, что, при всей своей простоте, до наивности, и некоторой сумбурности, история завода в изложении Василия Демешкина весьма подробна и изобилует бесценными личными воспоминаниями, его и других работников завода, включая бывшего владельца. В ней масса ценной информации, уже цитировавшейся на форуме, по другим заводам Владимирской губернии, в основном, по перетеканию рабочей силы и их банкротствам в годы действия "сухого закона". В тексте сохранена орфография автора, с её "анжерея", вместо "оранжерея" и т.д. и фактические ошибки или описки (вроде окончания ПМВ в 1915 году). Очевидно влияние времени опубликования, наложившего отпечаток на характер изложения. Тем не менее, повторю - рукописи цены нет, поэтому, несмотря на её немалый объём, решил выложить полностью, с сохранением частей, как бы являющихся ответами на некий воображаемый "опросник".


Архив Василия Демешкина

Вступительное слово автора.

       Составление настоящей истории завода взято из частично сохранённого архива заводчика Голубева, но записи его трудно разобрать; но всё-таки из частных бесед самого владельца Голубева, а также некоторых рабочих, которые ещё были живы в 1916 году, весь материал пришлось с большим трудом обработать и вспомнить то, что было. Материал по культурному быту семьи заводчика Голубева был дан кучером Иваном Фроловым, который был очевидцем той жизни и всяких происшествий. Много дано было после падения царского самодержавия, так как сам заводчик ещё продолжал работать – сначала Членом Коллегии Заводоуправления, и потом управделами заводоуправления – мне пришлось с ним делать поездки в Москву и Владимир, где мы имели частые беседы о старой жизни, а из всего этого и некоторых бесед была составлена история завода. Я сам начал работать с 1915 года, кое-что мог и сам собрать.

Может, кому-то будет неясно то, что описано в этой истории, так как в царское время рабочим жилось очень плохо, а в самой истории очень красиво обрисована та жизнь, как будто было всё хорошо. Но зачем говорить о том, что было - каторжная работа самих рабочих, что трудились не восемь часов, а более. Из последней беседы с заводчиком Сергеем Голубевым было выяснено, что если бы не было свержения царской власти, то мы бы устроили здесь Комбинат Стекольных Заводов, находящихся в Судогодском, Ковровском и Меленковском уездах. Такая цель была: объединить все стекольные заводы путём закупки мелких заводов. Совместно с помещиком, предводителем дворянства Владимиром Семёновичем Храповицким, уже была составлена смета на проведение железнодорожной линии сначала к Судогодскому Стекольному заводу, а потом и к остальным. Это была большая выгода для обеих сторон; мы со временем уже перешли бы к полному снабжению всех рабочих как самим питанием и одеянием, так и всем необходимым, чего только нужно было рабочему. Мы все силы клали, чтобы у нас рабочий ни в чём не нуждался. Сам заводчик Голубев Сергей Иванович в 1928 году выбыл с этого завода и устроился работать как специалист в Главстекло; сын его, Яков Сергеевич, который принимал участие с комсомольцами, был в Москве назначен главным механиком одного крупного завода; второй сын, Сергей, который был воспитан в буржуазном поколении, не приспособлен ни к какому труду, был отдан в руки правосудия – как говорится, попал не в ту среду.

Часть 1.

О постройке Судогодского Стекольного завода
История нашего Судогодского Стеклозавода –
с Торгового Дома Евграфа Голубева с Сыном и Внуками.

       Родословная, согласно записям, оставленным в личном архиве дедушки Евграфа, гласит, что Голубевы Евграф Львович и Козьма Львович с сыновьями своими, Иваном и Петром, прибыли в уездный город Судогду из деревушки Кондряево Судогодского уезда в 1872 году (ныне это – колхоз «Родина»). Евграф и Козьма были родными братьями, но, согласно оставленным записям, у них была вражда между собой из-за веры. Евграф Голубев рано овдовел, и жениться снова ему как староверу было не положено. Когда его сыну Ивану исполнилось 20 лет, то отец решил женить сына на девушке из скита, Надежде Александровне, у которой мать была, и она накопила денег за дочерью, дала приданое – после своего мужа несколько десятков гектар леса, который супруги после начала их совместной жизни стали продавать. Из скопившихся денежных средств они стали думать расширить свою торговлю и построить дома для жилья и магазинов. Торговля стала более обширной.
В 1874 году у Ивана Евграфовича родился сын, первенец, дали ему имя Сергей. В 1876 году родился другой сын, Константин, в 1879 году – третий, Василий, в 1881 году – четвёртый, Александр, а в 1883 году – пятый сын, Фёдор, последний. Все дети Ивана и Надежды были воспитаны старой девой из скита староверов, и сыновей они держали всё время, до школьного возраста, в таких условиях, что они даже не видели товарищей своего возраста. Когда старшему сыну, Сергею, исполнилось девять лет, его стал учить грамоте специально привезённый из скита человек, за особую плату. Так и все остальные дети в семье начинали учиться грамоте, когда им исполнялось девять лет, и росли и учились до самого зрелого возраста, помогая дедушке и папаше заниматься торговлей.
 
Пятнадцатилетнего старшего сына Сергея постигло несчастье: во время прогулки со своей няней, когда он гостил у бабушки в староверском скиту, в лесу он увидел зверей, вроде собаки или волка, и так сильно был напуган, что лишился речи, которую не могли наладить очень долго. И потом, когда она уже была налажена, то всё равно не совсем: нужна была выдержка, спокойствие, но такового не было, и он остался с заиканием - когда говорит слова, то старается сказать их очень быстро, и получается непонятно. Но он родился очень красивый, весь похожий на мать, Надежду.
Так семья Ивана Евграфовича стала расти, уже пять человек детей, которые помогали дедушке и папаше в торговле. Сам Евграф человек был жестокий, с сына спрашивал очень строго и скупо – чтобы наживать капитал в торговле и иметь конкуренцию. Но сам сын Иван был в этом слаб, а дети ещё малые, хотя и стали привыкать к торговле с малых лет.

Дети росли до полного возраста, все они четверо были слабы и к военной службе непригодны, только пятый сын, Фёдор, был очень здоров, и воспитания был хорошего. По взятию на военную службу он стал расти с рядового солдата далее до чина поручика.

Так постепенно, год за годом, дети росли, и в 1894 году Иван Евграфович стал думать, как бы женить своего сына Сергея, которому исполнилось уже 20 лет. Он его направил в город Ковров, к родной тётке на воспитание, и чтобы он там привык к какому-нибудь ремеслу. Сергей, живя там, познакомился с девушкой, купчихой Анной Николаевной Першиной с небольшим капиталом, и в 1896 году женился на ней, и они приехали на жительство в Судогду.

Подрастал уже второй сын, Константин, которому тоже уже исполнилось 20 лет. Он, молодой, но уже смекалистый и ловкий в торговле, выполнял такую роль: стал делать поездки за товарами и материалами для магазинов. В таких поездках он познакомился в городе Нижний Новгород с девушкой – купчихой Марией Александровной Крашенинниковой, с большим капиталом, и в 1898 году женился на ней и перевёз молодую жену в Судогду, где они стали строить свой собственный дом.

Уже вырос третий сын, Василий. Ему исполнилось 19 лет, но этот молодой человек был ещё слаб, никуда не выезжал, только занимался торговлей. Но время идёт, его нужно тоже женить – но он не нашёл себе купчих, а стал ухаживать дома за молодой горничной, Матрёной Маркеловной, и женился на ней без приданого, хотя Ивану Евграфовичу это и было не по душе. Но дело зашло далеко, и сделать что-либо, чтобы помешать этому, было очень трудно, когда на свет появляется девочка, имя которой дали Лиза.

Вот уже подрастает пятый сын, Фёдор, которому скоро исполняется 20 лет, и ему предстоит идти на действительную военную службу. По своему здоровию он был взят и направлен в город Рыбинск для прохождения службы, и с рядового солдата он дошёл до чина поручика, учился в школе подготовки командного состава и по окончании её в 1906 году, после окончания Японской войны, вернулся в Судогду. Но привыкать к работе было ему очень трудно.

Как уже было описано ранее, все дети Ивана Евграфовича были женатые и проживали с ним в одном доме. Три сына с жёнами – жить стало уже невозможно, для такой семьи нужна большая площадь. Тогда сам Евграф стал строить три каменных двухэтажных дома для жилья и магазинов, так как цель его была такова – заставить внуков заниматься торговлей; мечтал он открыть при домах торговлю всеми необходимыми товарами.

Был открыт Мануфактурно-галантерейный магазин, где сейчас наверху проживают жители, а внизу магазин Книготорга и дежурный магазин Судогодского Торга. Второй дом был приспособлен – наверху помещалась Главная Контора всех открываемых магазинов, а внизу помещался Железно-скобяной хозяйственный магазин (сейчас там тоже помещается внизу хозяйственный магазин Судогодского Торга, а наверху – Партийный Комитет). В третьем доме наверху проживали сыновья Ивана Голубева, Василий и Сергей, со своими семьями, а внизу был Бакалейно-винный продуктовый магазин, Рейнско-винный погреб для хранения разливного вина и пива.

Было распределено между внуками, кому в каком магазине быть руководителем по торговле. Старшему внуку, Сергею Ивановичу, имевшему с малолетства некоторый недостаток речи – заикание – в торговле работать не пришлось, и он был оставлен для работы по сбору выручки из магазинов и ведения торговых книг. Второму внуку, Константину Ивановичу, было поручено заведовать железно-скобяным товарным магазином и выезжать в длительные командировки по закупке и отправке товаров, и другие коммерческие сделки. На время его командировок заведование было поручено сыну, Ивану Евграфовичу. Третьему внуку, Василию Ивановичу, было поручено заведование бакалейно-винно-продуктовым магазином и рейнским погребом. Четвёртому внуку, Александру Ивановичу, было поручено заведование мануфактурно-галантерейным магазином. Пятому внуку, Фёдору Ивановичу, никакого поручения дано не было, так как он находился на действительной военной службе.
Кроме того, в каждом магазине был ещё штат продавцов от двух до четырёх человек. Старшими продавцами состояли: в Железно-скобяном хозяйственном магазине – Фомичёв Клин Осипович, а Бакалейно-винно-продуктовом – Гусев Павел Максимович, в Рейнском погребе – Королёв Фёдор Андреевич, в Мануфактурно-галантерейном магазине – Лисов Иван Петрович. Имея три магазина, торговлю Голубевы вели очень бойко.

Самому Евграфу Львовичу Голубеву в 1894 году было около 65 лет, но ещё бодрому старику очень надоело заниматься этой торговлей, его манило расширить свою деятельность путём открытия какого-нибудь производства. Выезжая часто на своём конском транспорте к знакомым купцам и помещикам, он неоднократно обсуждал этот вопрос в доме своего родного брата Козьмы Львовича, племянника Петра Козьмича и племянницы Александры Козьминичны:"Чем бы заняться ещё более полезным и выгодным?" Надежды на сына Ивана у него не было, так как последний приспособлен к этому не был, а доверять торговлю чужим лицам у него было желания – как бы не встретить нечестных.
В одно прекрасное время, в воскресный день, два брата – Евграф и Козьма Львовичи Голубевы – совместно со своими сыновьями Иваном и Петром собрались на общее совещание, где был поднят такой вопрос:
- А не заняться ли нам с постройкой какого-нибудь выгодного производства? Хотя бы построить стекольный заводик или какую-нибудь фабрику, - такие слова были произнесены самим Евграфом.
Его поддержал Козьма и его сын Пётр:
- Идея великолепная, давайте сделаем небольшую поездку к нашему соседу в Гусь-Хрустальный - к Нечаеву-Мальцеву, у него имеются несколько стекольных заводов и фабрика. Сделаем на те заводы экскурсию и посмотрим, как они работают, какие условия, какое сырьё, материалы, как протекает работа. Может быть, у нас тоже получится, с их помощью мы сделаем пробу.

И они такой вопрос решили. В первое же воскресенье нам необходимо отправиться туда для осмотра заводов и фабрики. И вот наступил воскресный день, и наша делегация во главе двух родных братьев, Евграфа и Козьмы, и двух двоюродных братьев, Ивана и Петра, двоюродной сестры Александры Козьминичны и двух старших внуков – Сергея Ивановича и Михаила Петровича – выехала на те заводы. Когда такая делегация прибыла в Гусь, то сам Нечаев-Мальцев очень удивился, что они приехали сюда для осмотра стекольных заводов и фабрики. Его очень удивило, что они задумали такое огромное, капитальное производство, ему сделалось очень неудобно, что такая делегация приехала с таким большим делом:
- Вроде вы хотите со мной вести конкуренцию, но всё-таки пришли к такому выводу, что вам необходимо выехать на те заводы и посмотреть, как всё устроено и что нужно сделать...
В такой беседе была договорённость со стороны делегатов-Голубевых:
- Мы решили вам не конкурировать, мы если надумаем, то мы построим завод бутылочный, какого вы ещё не имеете, только окажите нам техническую помощь как специалистами, а также на первое время всеми необходимыми материалами, а также на первое время и денежной валютой.
Нечаев-Мальцев на это ответил:
- То дело очень мудрёное, попробуем, что-нибудь получится, так как бутылочных заводов пока очень мало, и вы наверно будете богатыми, я вам буду завидовать. Я, со своей стороны, тоже хотел иметь такой завод, но у меня другие соображения на это, мне кажется, что с таким заводом много хлопот. Хотя имею заводы, они мало приносят пользы, мне лично самому заниматься этим нет времени, а на всех моих заводах имеются свои управляющие, но они только получают жалование, а заботы имеют мало. Всё приходится для них на это быть толкачом. Я вот вижу – у вас имеется к этому стремление, вы хотите затевать такое большое капитальное строительство, - ведь с ним много потеряешь нервов, придётся не поспать ночей, подумать, где чего взять, где достать.
Евграф Голубев на это ответил:
- Хотя большого капитала мы ещё не имеем, но у меня есть стремление к этому, а, во-вторых, имеется такая пословица: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Приходится просить помощи у друзей, и к тому же я надеюсь на своих внуков, у меня их пять, но не все одинаковы: есть два очень такие юркие, говорят:"Давай, строй! Мы всю Россию объездим, но что нужно – найдём!". Вы тоже нам не откажите, в долгу мы у вас не останемся, заплатим с процентами, только бы построить завод и выпускать продукцию, которая очень нужна.
Нечаев-Мальцев всё слушает, смотрит на дедушку Евграфа – думает, наверное:"Ну и старик!".
 
На этой беседе много говорили, много предлагали, даже запомнить трудно. Говорили все по-разному, но мнения сходились к одному: постройкой бутылочно-стекольного завода пришло время заняться, не откладывая в дальний ящик, и приступить к этому как можно скорее.
Когда все Голубевы, старые и малые, изложили свои взгляды и предложения, слово взял сам Нечаев-Мальцев. Он сказал:
- Я всё слушал вас, и сейчас думаю, как вы активно берётесь за это дело, с большим азартом. По-видимому, вы сюда приехали не смеяться, а делать большое дело. Я с вами вполне солидарен. Сколько у меня будет к этому энергии – я помогу. А теперь скажите, где вы думаете построить такой завод.
Евграф Голубев ответил:
- Я намерен построить у себя в городке Судогда, в полутора верстах по шоссейной дороге Владимир-Муром, только одно я прошу вас: помочь составить комиссию по обследованию той местности, где она найдёт строительство удобным. Мы лично осмотрели, но так как ваша комиссия признает её?
Мальцев на это сказал так:
- Я лично в комиссии участие принять не могу, но со своей стороны выделю вам людей – таких специалистов, которые могли бы определить всю работу. Но только не ранее, как дней через десять и более – ждите. И сами ещё раз посмотрите, где бы можно удобнее выбрать место. Но начатые наши разговоры не должны остаться разговорами, а нужно и доказать делом.
Так побеседовали все Голубевы с Мальцевым - и стали собираться в путь, в Судогду.

[Тымф]

       Приехавши, наш Евграф с сыном Иваном стали думать, и наутро запрягли в дрожки и отправились по шоссе к Мурому - в лес, где они предполагали местность под будущий завод. Но так как то место было очень болотистое, они только осмотрели, а ехать далее не решились. Там был лес очень хороший, и если его валить, от много будет работы, да его и жаль валить. А к городу Судогде был сплошной кустарник, мелкий лес. Вернулись обратно и стали дожидаться комиссии с Гуся-Хрустального. Что она предложит?

Так недели через две приехала комиссия из Гуся-Хрустального по осмотру той местности, которая предполагалась под постройку бутылочного стекольного завода. И в течение двух дней комиссия в лице Управляющего заводами, техника, спеца по устройству печей и землемера вела обследование. Когда они приехали в Судогду, то остановились в домах Голубева, где и происходила беседа - где, в каком месте строить, и какова сама местность: где она проходит, какой там грунт.

Когда приступили к обследованию, то увидели, что это была дорога от Владимира через Судогду на Муром, шоссейка в дремучем лесу, принадлежащем помещику Владимиру Семёновичу Храповицкому, Предводителю дворянства Владимирской губернии, у которого в то время в, в глубине и отдалённости от города Судогды, в трёх верстах, было построено имение, дача, по типу таких, какие бывают в иностранных государствах, как в Германии – на немецкий лад. В лесах имелась хорошая охрана объездчиков, а в самом имении имелись стражники-черкесы, которые не подпускали близко к дому и охраняли очень зорко.

Когда комиссия по обследованию местности для постройки Стекольного завода и фабрики в течение нескольких дней обследовала и осматривала ту местность, то пришла к выводу, что фабрику нужно строить на берегу реки Судогды, а где ставить сам стекольный завод, - по осмотру, они не смогли прийти к такому выводу. Площадь, от города Судогды на расстоянии около полутора верст, - очень мягкая, болотистая. Там они с большим трудом двигались даже по шоссе Владимир - Муром. В такой местности, с мягкой и болотистой почвой, строить стекольный завод весьма трудно. Но Евграф Львович сказал:"Что же, где же, по-вашему, строить – за десять вёрст, что ли, отсюда? Нет никакой надобности идти далее. Я, со своей стороны, так рекомендую: остановиться здесь, на этом самом месте, что мы уже облюбовали. Какие будут трудности, мы их одолеем. Когда будем валить лес на том самом месте, то будем делать выборку из него: более крепкие и толстые деревья пойдут на постройки, а весь мелкий лес и кустарник будем заваливать землёй и утрамбовывать на месте".

На том комиссия согласилась: "Дело всё-таки ваше, и все трудности вы будете нести сами. Мы люди не гордые, должны согласиться с вами – вам желательно, чтобы поближе к городу. А наше мнение другое: завод строить нужно за 5 и более вёрст – там, по нашему мнению, земля и лес лучше, суше. Удобно, менее затрат". На этом самом месте через четыре года купец города Судогды Барсков Иван Васильевич построил маленький свечной завод, но он проработал около двух лет и был ликвидирован как убыточный, по выработке малого количества свечей, и все постройки его были увезены в Судогду.

Уже через пять лет после постройки стекольного завода приезжал сам Нечаев в Судогду с управляющими посмотреть на тот завод. И когда осмотрели его, сам управляющий, который был в комиссии по осмотру местности, задал вопрос уже не Евграфу Львовичу, а Ивану Евграфовичу:"Ну как, вам нравится здесь, или нет?" Иван Евграфович сказал, что глубоко ошиблись, затратили много денег на эту местность, и каждый год полая вода прибавляет делов. Нечаев поинтересовался:"А где вы думали построить? Сделаем поездку туда". Запрягли тройку, поехали. А когда приехали туда, посмотрели – это прелесть, дача, протекает рядом малая речка Яда. Но вернуть утерянное место уже нельзя, с переноской потребуется много капитала. А другое – год от года завод будет постепенно крепнуть. Нечаев сказал:"На этом самом месте со временем бы вырос большой посёлок. И место красивое – на большой дороге. Очень жаль, что вы в то время не послушали". А потом всё забылось и отошло в область предания. В 1955 году во Владимире решался вопрос о постройке здесь рабочего посёлка, но некоторые организации – совхоз "Пионер" и ближние колхозы – не решились отдать свою землю стекольному заводу.

...Так в то время, к 1895 году, Голубевы начали уже готовиться к работе. Так как на расстоянии одной версты крупного леса не оказалось, – только мелкий кустарник, - то его комиссия предложила срубить и употребить на засыпку мягкого грунта, а весь крупный лес, по-видимому, был использован на топливо и на постройки для жителей города Судогды. На сведённом участке образовалась трясина, и пройти по нему не представлялось возможным. И комиссия пришла к общему выводу: продолжать дальнейшее обследование нет целесообразности, теперь дело за отводом и разрешением на постройку бутылочного стекольного завода и на вырубку леса – и за планировкой общей площади. Дело очень сложное, решить этот вопрос не представилось возможным, так как наступила зима суровая, с метелями, с вьюгами. Снега навалило очень много, и дорога Владимир – Муром временно прекратила движение гужевого транспорта. Даже почтовые дворы, которые содержали владельцы Быковы, Лесновы, Бяковы, из-за плохой погоды и бездорожья прекратили возить почту по тракту Владимир – Муром и Судогда-Гусь-Ковров.

Наш Евграф Голубев затужил, ежедневно выезжал на санках для осмотра и принятия каких-нибудь мер. Но всё бесполезно, нужно уже подождать весны. Уже стал таять снег, и половодье от такого снега долго не могло сойти – никак не могли начать и работу. Наконец вода стала сбывать, и начались приготовления к работам в глуши Мещерского края около уездного городка Судогда, там, где протекает река Судогда с её притоками: Ядой, Цыганкой, Переделом, Шиверкой. Раздался стук топоров, грохот падающих на землю деревьев. С прозрачной глади реки, окаймлённой ольшатником, взметнулась стая гусей, тревожно крича, и ушла на поиски нового места. Бежал в стороны зверь, умолкали птицы. Присланные Нечаевым-Мальцевым мещерские мужики в холщовых рубахах, в лаптях валили сосны строевые, ели, кудрявые берёзы, расчищая место для будущего стекольного завода. Тут же ошкуривали брёвна, корчевали пни, жгли сучья. У костра сушили мокрые от пота рубахи. Часто здесь появлялся хозяин – Евграф Львович, человек с густой бородой, остриженными в скобку волосами, с хитроватыми, чуть прищуренными глазами. Носил он чёрный высокотульевый картуз, кожаные сапоги гармошкой, аглицкого сукна поддёвку. Это был мелкий купец, торговец. По-хозяйски покрикивал он на рабочих. Не любили его мужики. Старовер, говорили они, двумя перстами крестится – хорошего не жди. И, как показали впоследствии годы, с этим наивным предположением они немного ошиблись. Завод ввиду смерти Евграфа Львовича был передан старшему внуку, Сергею Ивановичу, который был лишний по торговой части, - ещё молодому, двадцатитрёхлетнему, но уже ловкому во всех делах и смекалистому, - однако слабому характером. К рабочим он относился вежливо. Заставлял себя любить, уважать, помогать в советах: где чего взять и как лучше сделать.
 
Когда всё было свалено, весь лесоматериал был собран и сложен в особые каты, а весь мелкий лесоматериал и кустарник был завален землёй, засыпан и утрамбован. Приступили к постройке сарая-гуты, которая длилась более полутора лет, так как не было большого количества лошадей для подвозки песка и известняка для засыпки площади, где должен был находиться стеклозавод. Работа двигалась очень медленно, так как её приходилось переделывать даже по два раза: после весеннего паводка снова была планировка площади.

Так продолжалось очень долго - даже хотя и завод был построен, всё же восемь или даже более, десять лет. Сколько было засыпано щебня и известняка! Было забито несколько десятков свай, где предполагалось класть основные печи. Где сейчас стоит стеклозавод, каждый год, бывало, делали засыпку как песком, также и мусором, дёрном. Были такие случаи: на протяжение пяти лет каждую весну после таяния снега вокруг завода так разливалась вода, что рабочие жители слободы на работу делали поездки на лодках и самодельных плотах. Уже прошло более шестидесяти лет, всё равно жители Долгой слободы продолжают жить в такой грязи после весеннего паводка! Место очень плохое, и всё из-за того, что на Долгой слободе не имеется канав для осушения всей площади; если же ранее были такие канавы, то за ними было наблюдение, их очищали почти каждый год, потому что они скоро засорялись от произведённых на них работ по мытью белого песка для нужд завода. Но за последние тридцать или даже сорок лет совершенно никаких канав не роют – по-видимому, не находят нужным их копать. В настоящее время Долгая слобода уже ликвидировалась, перенесена на другое место, надобность в этих канавах отпала. Если же осталась канава, то это около бани. Она будет от случая к случаю очищаться.

Так работа по постройке стекольного завода началась. Вскоре здесь вырос большой, рубленный из толстых брёвен сарай с широкими воротами, с высокой круглой печью из хорошего обожжённого кирпича, кругом – поленницы нарезанных дров. Потом стали строить газомент, или газогенератор, для шуровки дровами, - это часть для печи. Потом стали строить небольшой сарай – это составная, где рабочие приготовляли состав (сода, бой, поташ и другие материалы) для наварки стекла. Приступили к постройке шалаша - сарая для поделки горшков. Вся работа протекала так спешно, что сам Евграф Львович был всё время на постройках.

Как уже описано выше, новостроящийся завод был назван так: Судогодский Бутылочный Стекольный Завод Торгового Дома Евграф Голубев с Сыном и Внуками. Год пуска его – 1897. 15 декабря 1897 года сделали пробу - как оно пойдёт. Как говорится, первый блин – и тот комом, так и тут: в первые дни пуска его шли большие непорядки – то плохо сварено стекло, то не было газа и была низкая температура, то сами мастера ещё только налаживали, то плохо была поставлена работа с присланными формами... Но всё это было улажено. С января 1898 года посуда пошла хорошего качества и малого брака.

Прежде чем приступить к пуску завода, сам Евграф с сыном Иваном и внуком Сергеем положил немало трудов. Завод был построен в таком болотистом месте, что приходилось засыпать грунт на полтора аршина [более 1 метра – Tasha], но всё же благодаря усиленной и непосильной работе самих рабочих завод постепенно стал расти. Хотя рабочие ежедневно прибывали, жилья на новом стекольном заводе ещё не было, все они проживали в деревнях и в городе Судогде, что очень затрудняло работу. Когда завод стал работать, Евграф Голубев по своей старости большого участия в управлении уже не имел, всё руководство передал внуку Сергею Ивановичу, но всё же вмешивался, советовал, когда видел непорядки.

Стали появляться хозяйственные и другие постройки, домики, была заложена на сыром месте и начала строиться Долгая слобода на 16 домиков. В середине был вырыт большой пруд для купания рабочих, занятых в горячем цеху. Домики были все одинаковы, по две квартиры для более семейных и лучших рабочих, энергичных и имеющих уважение к хозяину. А потом была заложена Малая слобода, на 7 домиков по одной квартире, это для служащих завода: управляющего и других вышепоставленных людей, угодных хозяину. Были заложены к постройке два домика – под контору и Аптеку скорой помощи. А ещё был заложен один большой дом с пятью комнатами, с залом, столовой, кухней – это для самого хозяина Сергея Ивановича, хотя он сам, хозяин, помещался здесь один, семья его всё ещё проживала в Судогде, так как там было удобнее и веселее, чем в заводе; в остальных комнатах проживали холостые специалисты, как то: полицейский, соблюдающий порядок, и приказчики гуты, и другие мелкие служащие.

Потом был построен и второй дом для другого внука – Фёдора Ивановича, который находился на военной службе и должен был вернуться на завод в качестве заведующего коммерческими делами по отправке и приёмке готовой продукции. Дом был очень хороший, из лучшего лесоматериала, он строился очень медленно, не имея нужды к заселению. Он состоял из комнат: зала, столовая, спальня, кухня. Начата была постройка для гужевого транспорта конюшни и каретного сарая – для лошадей и повозок, шарабанов, дрожек, саней. Была начата постройка дома для кучеров и рабочих, обслуживающих лошадей, с кухней для питания за счёт хозяина. Была построена прекрасная удобная баня для семьи хозяина. Заложили на площади за домом большой сад, где были посажены кусты малины, смородины и несколько деревьев – слив, яблонь, привезённых от помещика Храповицкого. А также была оборудована для выращивания спелых овощей Анжерея, в которой служил садовник.

[Тымф]

Часть 2.
Основная часть завода - гута.

       Сама гута очень маленькая. Выстроена горшечная круглая печь, на 5 горшков небольших. Пристройка к гуте была – это газомент и составная: три обжигательных опечка. Сами горшки делались сначала в шалаше очень долго, так как их приходилось мазать. Таких специалистов тогда было очень мало. Самоучки делали некачественные горшки, которые лопались, текли – их приходилось «лечить», замазывать, что было невыгодно. И наш хозяин Сергей Иванович задумался о постройке дома-гончарной, где могли "лечить" и мазать горшки в удобном помещении – и делать более качественные, неутекаемые.

Вот начали возить лесоматериал для постройки того здания. Началась постройка. Скоро уже здание было готово, и стали оборудовать помещение всеми необходимыми материалами для поделки горшков. Была куплена машина для дробления кусков старых горшков, специально ходила слепая лошадь, которая водила колесо дробилки. Вот до чего люди додумались делать экономию: даже негодную для работы лошадь, и ту приспособили.

Какая ни была борьба с теми недостатками, всё же горшки стояли не более 2 недель - и текли. Так продолжалось до первого ремонта печи, когда задумали увеличить печь с постановкой на 7 горшков. Завод был остановлен на ремонт на две недели. Сам ремонт в основном был – смена колпака, так как он не выдерживал температуры из-за плохого качества кирпича. Сами стены печи стояли продолжительное время. Вот после такого ремонта работа протекала не более двух недель, горошков, вновь сделанных, было недостаточно – одни обжигались, другие вновь делались, и всё равно вставленные в печь продолжали течь. Работа протекала ненормально.

Опять было собрано заседание всех специалистов для уточнения, в чём же здесь идут неполадки. Некоторые высказывались - плохая, некачественная глина для горшков. Другие давали своё мнение, чтобы негодные горшки дробить как можно мельче и делать просев в два сита, чтобы порошок был как можно более чистым, не попадали камни, которые могут сделать так, что горшок рвался вскоре после вставки его. Другие давали советы в том, что нужно увеличить опечек для обжига до десяти горшков и своевременно иметь запас сделанных горшков, а ещё было бы лучше, если в следующий очередной ремонт объём печи увеличить в сторону его обширности - тогда бы могли без ущерба для работ до будущего ремонта иметь в запасе всегда три горшка, которые будут вставляться по мере их течи. Через каждые две недели бывает вставка горшков, которые до того одну неделю в особом опечке проходят закалку обжига.

Вот процесс этой адской работы, люди находятся как в подневоле или на каторге! Вот какова картина: десять очень сильных рабочих по деревянному настилу, обитому железом, подвозят тележку с железными колёсами к опечку, особыми крюками вытаскивают из закального опечка раскалённый горшок, нагружают его на тележку и подвозят к самой печи. Выгружают теми же железными крюками и двигают горшок в печь, а потом обратно на той же тележке снова подъезжают к опечку, тоже выгружают горшок и опять нагружают на ту тележку, и опять везут к той печи, и снова выгружают в печь. Сначала пять таких ездок было, а потом стало семь, а позднее уж довели и до десяти горшков. Через каждые две недели такая процедура происходит - вставка горшков.
Когда все горшки вставят, - заделывают то пространство, где была вставка, кирпичом. Но прежде, чем сделать вставку этих горшков, предварительно необходимо из печи вынуть старые горшки, которые выгружают на сторону около печи. Были такие случаи, что некоторые горшки, хотя и были из печи выгружены, оказывались ещё годными. Тогда их не дробили на куски, не мололи в порошок, а снова в следующую вставку вставляли, в виде запасных. Если же будет течь какого-нибудь горшка, то его своевременно один или два легко было вставить даже во время работы, можно передвинуть на другое место. Хотя после ремонта печи, которая была увеличена до десяти горшков, всё же работали на 8 горшках: два, а иногда даже три горшка были на утечке. Причина была та, что в последнее время глина для поделки горшков стала поступать очень некачественная, и когда бывала смена горшков, то их снова разбивали на мелкие куски и относили в дробилку, и дробили в порошок, и когда происходила поделка горшков, то приходилось в мятую глину добавлять частично этот порошок.

Так продолжалось около 8 лет или более, пока не выпало счастье: в одной длительной командировке по сдаче готовой продукции и покупке сырья и продуктов питания, а также некоторых материалов для самого Стекольного завода и своих магазинов второй внук Евграфа Голубева, Константин Иванович, узнал, что на одном большом стекольном заводе вместо существующих горшечных печей уже построены более стойкие ванные печи системы Сименса, которые уже на практике работают более года безо всякого на то ремонта и без потерь, а горшечные печи уже перестали применять на таких крупных заводах. Это очень обрадовало нашего Константина Ивановича, и когда он приехал обратно на стекольный завод, то всем рассказал такую историю. Вскоре было собрано большое, обширное совещание всех родичей и специалистов с приглашением даже некоторых владельцев соседних мелких предприятий, где этот важный вопрос обсудили и решили послать более опытного специалиста на тот самый стекольный завод и попросить одолжить на время чертежи такой ванной печи и генератора. Или же тот стекольный завод окажет содействие в помощи внедрить такую технику, чтобы мы могли постепенно перейти к постройке ванной печи и газогенератора. Какие будут затраты – мы считаться не будем, всё примем на себя.
Так как на нашем производстве специалистов не было, кроме технорука Георгия Дмитриевича Кирсанова, вопрос был поставлен так, что всё дело относительно того чертежа ванной печи и генератора нужно поручить опять Константину Ивановичу, которому это дело было знакомо: он знал уже, где находится этот стекольный завод и к кому необходимо будет обратиться и сделать поездку.

Вот наступил тот день, когда ему предстояла командировка по сдаче готовой продукции в Москву и в Нижний Новгород на мукомольные мельницы Бугрова-Башкирова, где он должен был договориться об отправке большой партии муки всех сортов: ржаной и пшеничной. По окончании этой командировки Константин Иванович поехал на тот стекольный завод для переговоров, чтобы нам одолжили чертежи ванной печи и генератора. Но руководители того завода недружелюбно приняли нашего делегата Константина Ивановича. О договорённости о тех чертежах вопрос встал ребром:"Отпустить вам чертежи ванной печи и генератора мы не можем, и послать человека к вам не представляется возможным, так как таковые нам нужны, и если вам их отдать или послать человека, это займёт неделю или более".
 
Вот здесь что-то кроется неладное, руководители данного стекольного завода чего-то просят. Как говорит пословица: не подмажешь – не поедешь. Наш Константин Иванович как коммерсант понял всё и задаёт вопрос:"Чего же нужно?" Руководители ответили так:"Наше вам предложение – может быть, вы сами договоритесь с теми чертёжниками, которые нам чертили и составляли. Их стоимость работ вами будет им оплачена, мы против того не возражаем".
 
Вот наш Константин Иванович нашёл язык с некоторыми служащими этого стекольного завода, договорился и включился в работу сам. Совместно с ним приобрели некоторое количество бумаги, и в течение десяти дней они всю эту работу выполнили. Была снята копия всех чертежей самой ванной печи и генератора. Когда вся работа была выполнена, то Константин Иванович оплатил все расходы по данному вопросу, выехал на наш стекольный завод, но перед отъездом имел беседу со специалистами на том стекольном заводе: как приступить к работе и какие нужны материалы, как вообще организовать весь процесс? Руководители-специалисты посоветовали ему обратиться с письмом к хозяину стекольного завода об отпуске к вам его технического руководителя, хотя бы на три или четыре дня:"А вы по приезде подготовляйте планировку места для постройки гуты, которая вами будет предназначена площадь под ванную печь и генератор. Если всё пойдёт по-хорошему, то вся работа должна окончиться в четыре месяца". А теперь нужно оговориться о том, почему Константин Иванович пробыл на том стекольном заводе так долго, около десяти дней - те служащие, которые делали для него чертежи, трудились над ними после своего рабочего дня. Это очень затрудняло движение самой работы.

Приехал домой, на наш завод, Константин Иванович с большим материалом, с копиями самой ванной печи и газогенератора. Было собрано опять большое совещание с техническими руководителями, где был вопрос поставлен о постройке новой гуты, новой ванной печи и генератора. Решили, что старую гуту ликвидировать пока нет целесообразности, так как работа на старой горшковой печи идёт недурно, а если её сейчас ликвидировать, то куда же распустить народ? А второе – необходимо послать письмо на тот стекольный завод, чтобы на три или на пять дней прислали нам специалиста – руководителя по постройке ванной печи. Была составлена смета: какая потребность рабочей силы, материала - такой брус, как для горшечной печи, класть было нельзя. Здесь необходима командировка в Воронеж на огнеупорные динасовые заводы за особым качественным брусом. Предложили всё необходимое для будущей печи и газогенератора приобрести как можно быстрее. Нужно послать всех специалистов во все концы, где можно искать такого материала.

Вот началась бешеная работа по очистке площади и постройке гуты. Печь пока класть отложили до весны, в первую очередь нужно построить новую гуту, более качественную. Работа закипела. Всю зиму строили большое здание гуты с пролётами и высокой тёсовой крышей, с вытяжным зонтом для угарного дыма, и готовили траншею для будущей ванной печи и генератора. С весны стали класть ванную печь, так как брус из Воронежа зимой пришёл полностью. Печь стали строить обширную, на 12 номеров, или окон для набора выработки из белого стекла. Работа стала двигаться, уже наполовину была сделана. То и дело навещали специалисты по налаживанию с других стекольных заводов. Летом печь стала готова, уже стали класть газогенератор и выводить новую дымовую трубу красного цвета. Когда печь уже была готова, её сушили две недели, а потом началась наварка составом, но так как новая печь, - сразу не могли к ней примериться, первое время была проба, и вся готовая продукция шла браком: непровар, и мало держали температуру в печи.

Да, большая забота с такой печью нашего хозяина Сергея Ивановича сводила с ума, он не находил себе места, даже не спал ночью, приходил среди ночи и смотрел, как идёт наварка.
Стекло наконец стало чистое. Рабочие горшковой печи стали переходить на ванную печь. С горшечной печью всё покончено, возврата нет. Переходили на новый лад. ...Начинается наварка составом, сделанным из материалов: частично – соды сульфата, песка и других материалов, с прибавкой какого-то порошка, секретно. Какую-то малую долю кладут – неизвестно... Наварка кончена. Стекловар дядя Павел Хаханов проверяет стекло – готово ли оно или нет, какая температура. Работа на ванной печи хорошо наладилась, продукция вырабатываемая шла хорошего качества и была реализована в достаточном количестве. Первая партия этой продукции вышла очень хорошая, белого цвета.

[Тымф]

       Имея такое радостное настроение, хозяин Сергей Иванович опять собрал обширное совещание своих подчинённых специалистов, где опять обсуждали работу ванной печи, качество стекла. Реализация – второй вопрос; решали, как бы нам улучшить наше стекольное производство:"У меня есть мечта: если нам ещё построить другую ванную печь и газогенератор, но для выработки другого, красного цвета стекла - под пиво, так как в настоящее время стали открываться пивоваренные заводы, и уже я имею заказ на пивную посуду. Упускать такой случай нельзя. Если мы ещё полгода проработаем на горшковой печи, а в то время будет построена та винная печь, - саму гуту нам теперь не строить, пока под одной крышей и место, и сама площадь для ванной печи и газогенератора уже готова. Это нас не задержит, только нет донного и стенового бруса, который должен в скором времени прибыть. Так как на днях Константин Иванович собирается обратно ехать в командировку и сделает остановку в Воронеже, там он договорится, и сам отправит весь донный и стеновой брус, а также и шамотный кирпич для колпака и газогенератора, и через две недели он придёт сюда. А за это время сделаем траншеи для ванной печи и генератора, заложим оставшийся брус и будем класть новый газогенератор и закладывать обжигательные опечки для закалки готовой продукции. Наше мнение – их построить необходимо, нужно на две печи от шести до восьми, так как вырабатываемая посуда должна иметь закалку от двух до трёх дней".

Поговорили и разошлись, и на следующий день уже стали приступать к тем намеченным работам. Сама работа закипела так спешно, что уже из запасного бруса, предназначенного для будущего ремонта ванной печи, сложили как дно новой печи, также и стены. В течение двух недель работа наполовину была сделана, а через три дня прибыло два вагона бруса донного и стенового и два вагона шамотного кирпича для кладки колпака. И в течение одного месяца печь была уже готова, началась её сушка и кладка газогенератора, а через две недели началась подготовка основных дел: обвязка печи, где слесаря механического цеха вели оборудование самой ванной печи и газогенератора. Вот уже печь готова к пуску. Опять начинается наварка печи составом. Опять же, что было и на белой ванной печи, - практика показала все недостатки. Все неполадки были устранены своевременно.

Рабочие, мастера-баночники и другие подсобные рабочие – нужны кадры, которые пришлось обучать вновь: укомплектовать из старой горшечной бригады всё-таки не удалось, так как при переходе с горшечной печи, где было 10 горшков по 4 человека = 40 человек и 10 человек запасных, а на ванной печи 12 окон по 3 человека = 36 человек и 10 человек запасных. Обучить или вновь принять нужно было 30 человек, и подсобных людей 40 человек. Баночников и хлопцев, относчиков найти легко, труднее отыскать самих мастеров – но всё-таки большого недостатка не было.

Начинается пуск этой печи. Тоже получилась небольшая неприятность в том, что стекло было сильно закрашено - по-видимому, было положено материала сверх нормы, но, как говорится, первый блин - и он комом. А потом работа стала налаживаться, и продукция с двух ванных печей стала поступать хорошего качества. Старая печь для белого стекла должна была скоро встать на холодный ремонт, должна была быть смена колпака. Сам хозяин Сергей Иванович приурочивал ремонт к тому времени, когда наступит у православных христиан Светлое Христово Воскресенье, или, как называют по-простому, Пасха, и всех рабочих начинают увольнять или же ему дают отпуск за свой счёт, без оплаты. Если кто желает работать, то можно на работе по ремонту печи или же переходить на другую ванную печь, так как на красной печи имеются свободные места, и некоторые рабочие по болезни не выходят, а некоторые гуляют по причине пьянства.

Итак, за две и более недели колпак был построен, и сделана наварка, и опять работа пошла своим чередом. Опять начинают думать о том, что красная печь требует смены колпака, опять начинается подготовка к такому ремонту, происходит та же перестройка работы, рабочих перегоняют на белую печь, начинают ремонт, смену колпака. Сама печь - дно и стены - согласно анализу той комиссии, должна была простоять ещё полгода, а смена колпака – обязательно. Сам ремонт продолжался около трёх недель, и опять начинают работать после такого ремонта две печи нормально. Вырабатываемой пивной бутылки стало недостаточно – заказы шлют, а посуды нет. Увеличить же число окон не представлялось возможным.

Наш хозяин Сергей Иванович собрал опять обширное совещание всех своих специалистов, служащих, обсуждает все вопросы о работе двух печей – какие идут неполадки, недостатки, и в конце совещания вопрос затрагивался о постройке уже третьей ванной печи и газогенератора – для тёмного, чёрного цвета стекла под вина и частично под пиво: Мадерия Французская, Шампанка и другие. "Так как, имея две печи, приходится делать холодные ремонты, на которые затрачивается около одного месяца и более, ванная печь не работает, стоит, - за это время можно было бы выработать очень много продукции, а в настоящее время мы имеем большой заказ на посуду. Вопрос этот очень важный, мы должны все силы употребить, чтобы хотя через пять или шесть месяцев была построена такая же третья печь. Хотя сейчас работа будет очень трудная, так как нам сейчас придётся пристраивать и удлинять само здание и построить газогенератор, - нам, может быть, придётся строить ещё одну гуту и ванную печь, так как за последнее время стал очень часто падать колпак от плохого качества кирпича. Это очень отражается на выработке продукции, которую мы не выпускаем за это время, так как наш единственный стекольный завод находится под выработкой пивной посуды - например, Трёхгорный пивоваренный завод требует от нас работы ему на двух ванных печах, а мы не можем дать такое количество. Мы ставили вопрос о том, что у нас будет задержка из-за нехватки боя, который играет главную роль. Они это ответили так: шлите вагон посуды и забирайте вагон боя, так как таковой у нас занимает лишнюю территорию напрасно. Моё мнение – нам необходимо в скором времени уже планировать и приготовить площадь под новую гуту и под постройку двух ванных печей и обжигательных опечков, а в настоящее время нам необходимо проверить запас оставшегося от холодного ремонта бруса донного и стенового, и шамотного кирпича на колпак, но всё-таки нам при первой командировке, теперь уже нового члена нашего Торгового Дома "Евграф Голубев с сыном и внуками", молодого хозяина Фёдора Ивановича, этот вопрос нужно поставить на первое место и отправиться в Воронеж за брусом и шамотным кирпичом. Нам необходимо иметь запас хотя бы на один ремонт".

После такого обширного совещания приступили к выполнению некоторых работ по подготовке и постройке. Была расчищена площадь под саму ванную печь и подготовлен лесоматериал для постройки здания новой гуты. Работа началась. Бригада плотников деревни Стёпаново во главе с Филиппом Алексеевичем Мишениным приступила к постройке нового здания гуты в ударном порядке. В течение полутора месяцев здание пристройки новой гуты было уже выполнено. В первую очередь было сделано то помещение, где предполагалась постройка ванной печи, а потом перешли на дополнительную площадь самой гуты. В то же время другая бригада каменщиков уже подготовляла основание ванной печи - клали дно и выводили стены самой печи, и уже начали класть колпак. Другая бригада каменщиков приступила к постройке и кладке газогенератора. Работа шла спешная, так как из Воронежа прибыли 4 вагона с донным и стеновым брусом и шамотным кирпичом, который возили так спешно, что были забиты все склады, и вот наконец ванная печь была построена и готовилась к сушке. Заканчивали кладку газогенератора, а потом тоже следовала его сушка. Через две недели начали делать наварку печи, которая протекала в течение двух недель.

Вот наступил тот день, когда всё уже было готово, и приступили уже к выработке тёмного цвета стекла. Первое время работа протекала неважно, ещё не могли закрашивать стекло, которое было то темнее, чем нужно, то вообще другого цвета. Но потом работа была налажена, продукция пошла очень хорошего качества, и вырабатываемая посуда, в которой был очень большой спрос, тут же, при выноске на склад, уже паковалась.

Опять вопрос встал о том, что нужно сделать холодный ремонт ванной печи для красного стекла, а часть рабочих перекинуть на тёмную ванную печь. А рабочие и мастера всё прибывали и прибывали, и людей стало уже хватать на все три ванные печи. Опять собрали обширное совещание всех специалистов и служащих, где вопрос был поставлен о том, что три ванные печи работать стали хорошо, продукция идёт хорошего качества, но недостаточно идёт выработка продукции, заказ выполнить невозможно с тем, что у нас в последнее время стали часты пожары с упадкой колпака, от этого имелась задержка в том, что ванные печи простаивали, не работали около двух недель. Необходимо построить ещё одну запасную ванную печь, которая могла бы в любое время заменить ту или иную ванную печь, - без ущерба работе, которая будет протекать в нормальном положении.

На этом обширном совещании пришли к такому выводу, что нам необходимо заняться этим вопросом посерьёзнее, так как мы очень увлеклись постройками этих печей. Так мы уже далеко зашли, что нам даже не хватает времени, даже ночью не спится. С такими большими объектами надо заниматься перепиской с теми заводами о поставке бруса и шамотного кирпича и других материалов. Необходима постройка этой ванной печи. С будущей недели необходимо приступить к оборудованию, очистке и планировке территории под новую ванную печь и газогенератор. Пристройка здания новой гуты не потребуется, только нужно будет построить новую белую дымоходовую трубу, так как та старая труба с трёх печей не может принять такого большого напора дыма, уже имеются дефекты, от этого плохо тянет. "А теперь, Егор Дмитриевич, как дело с брусом и шамотным кирпичом, какое количество имеется, хватит ли его у нас на закладку дна этой ванной печи хотя бы до прихода двух вагонов из Воронежа?" Егор Дмитриевич на этот вопрос ответил так:"На дно ванной печи мы соберём, если нам взять частично снятый с горшечной печи брус, который лежит в сарае без движения. Его можно использовать, есть вполне годный. Вот кирпича шамотного для кладки газогенератора мы имеем мало – если же частично нам использовать свой из гончарной...» - «Нет, Егор Дмитриевич, нужно экономнее обращаться с кирпичом, нужно использовать весь оставшийся шамотный кирпич от разборки. Я думаю, работу останавливать не следует, нужно находить все ресурсы, чтобы нам не иметь простоя каменщиков".

Работа шла полным ходом, ванную печь и газогенератор уже строили. Вскоре из Воронежа пришли два вагона с брусом и один вагон с шамотным кирпичом, и пришла телеграмма об отправке ещё двух вагонов бруса и кирпича. Задержки было, но работать на строящейся ней не представлялось возможным. Всё было уже сделано, но совершилось невероятное происшествие – переворота власти, и владельцы завода Голубевы ввиду того не сумели продолжить начатое. И она осталась недоделанной, так и не приготовленной к пуску.

[Тымф]

Часть 3.
Как проходил процесс работы в гуте.

       А теперь необходимо обрисовать, как проходил процесс работы в гуте. Как уже было описано ранее, была построена горшечная печь на 5 горшков, а потом после холодного ремонта их количество было увеличено до 7 горшков, а после другого холодного ремонта, - до 10 горшков. А потом была реконструкция, и горшковые печи были заменены более качественными ванными печами системы Сименса. Сначала была построена ванная печь для белого стекла, а потом, ввиду того, что стекольный завод стал иметь большие заказы на посуду, была построена вторая ванная печь, для красного стекла, для выработки пивной посуды. Вскоре ввиду расширения и большого спроса на вырабатываемую посуду была построена и третья ванная печь, для тёмного стекла, для выработки посуды под вина. Но так как три печи без холодного ремонта работать не могут, то была построена запасная, четвёртая ванная печь, но к работе она так и не приступала.
Когда была горшечная печь, то наварка печи происходила более тяжело, так как там необходимо смотреть, как идёт варка, не будет ли течки горшка: если стекловар проглядел, то стекло может вытечь, и будет ущерб затраченного состава – это хозяину не по душе. А с момента постройки ванных печей положение очень улучшилось, здесь не так уже надо стало смотреть, как ранее – здесь только приходится наблюдать, как проходит варка стекла, и всё это в печи, а не в горшке.

Пока не сварится стекло, стекловар с помощником не уходят с рабочего места. Вот стекло готово. Стекловар докладывает хозяину Сергею Ивановичу, а тот берёт железную трубку и протягивает в окно печи, берёт пробу: как оно - чистое, хорошее? Вместе с управляющим Львом Ивановичем, как его называют сейчас, «начпроизводства», приказывает гутенскому приказчику Сергею Сергеевичу Маслову послать человека-кричальщика, который по его приказанию идёт по Долгой слободе, созывает рабочих, мастеров и прислугу для приступления к работе, и люди собираются в гуту. Вот так протекала работа в то время – только и слышно было, что кричат, созывают. Такие вот созывы были. Очень интересно и забавно было: вот прошёл человек по Долгой слободе и Новой стройке, и так далее по посёлку, и кричит: «На ванную белую печь работать!» Он отошёл, и за ним другой такой же человек, тоже кричит по Слободе и Новой стройке: «На ванную красную печь работать!». И он отошёл, и за ним другой такой же человек, тоже кричит по Слободе и Новой стройке: «На ванную печь тёмную работать!»... Вот так продолжалось кричанье те несколько лет, что так работали.
Гута оглашалась лязгом железа, звоном бьющегося стекла, шумом и криком работающих мастеров, отдельщиков, баночников, хлопцев, относчиков, мальчиков, формодержателей. Посередине самой гуты – большая стеклоплавильная печь, вокруг которой сновали люди с длинными железными трубками с выдуваемым стеклом и готовыми бутылками и банками. Мастера-стеклодувы набирали из маленького оконца печи на кончик железной трубки разной величины комочки расплавленного, напоминающего густой пчелиный мёд, стекла. Чумазые и бледные мальчики держали чугунные формы, двигали за рукоятки влево, а потом вправо, когда мастер-стеклодув опускал в форму выдутый, слегка удлинённый розово-алый шар и, понатужась, выдувал бутылку, а потом отделывал горлышко. Другие мальчики подхватывали готовую посуду, относили для закалки обжига в тот опечек, где откладчик особой длинной железкой размещал ту или иную посуду для постепенного охлаждения.

Состав стула [стул – рабочая бригада в гуте (Tasha)] на горшечной печи:
1. Мастер, который выдувает – 2 человека.
2. Баночник, который делает маленькую баночку – 2 человека.
3. Отдельщик, который делает горло на бутыли – 1 человек.
4. Хлопцы-относчики, которые носят, - 2 человека.

Состав стула на ванных печах:
1. Мастер – 2 человека.
2. Баночник – 2 человека.
3. Отдельщик – 1 человек.
4. Хлопцы-относчики – 2 человека.

Баночник, который с железной трубкой идёт к печи, к маленькому оконцу, набирает стекло – такое количество, которое требуется, идёт со стеклом к корыту с водой, где на корыте имеется долок, куда кладут стекло накатываемое, окунают в воду, делается баночка. Идёт снова к горшку, набирает снова стекла, раскатывает, делает булечку, передаёт мастеру трубку, который раскачивает её и опускает в железную форму, дует, а хлопец держалом закрывает форму. Через несколько времен получается бутылка, которую он передаёт другому мастеру-отдельщику, который особыми клещами вертит её для того, чтобы получилось горло бутылки, и наконец передаёт её хлопцу-относчику для относки особой сеткой в закальный опечек для закалки. Так проходит время заделки, отделки, закалки бутылки.

Вот так протекала работа с перерывами на залогу, на отдышку, а потом конец рабочей смены передела, а потом отдых на несколько часов, а потом снова идёт мастер со своими товарищами обратно в гуту для выборки из закального опечка своей наработанной посуды, сортируя и укладывая на особые носилки, которые несут в склад готовых изделий для сдачи годной и негодной посуды. Так продолжалось ежедневно, кроме воскресенья – это был день отдыха. Но зато после выходного дня бывает очень трудно, потому что посуда та выбиралась уже за два дня, чтобы освободить закальные опечки. Такая работа продолжалась до перехода на ванные печи. Работа по выноске посуды была поручена особым рабочим отдельно; из гуты в склад готовых изделий была проведена железнодорожная линия. К построенным закромам на особых вагончиках по несколько носилок (согласно особым ярлыкам – на них значилась фамилия работающего), на тех носилках грузилась отдельно годная и брачная посуда; последняя не билась, а складывалась в особые закрома.

Когда была горшковая печь, то мастера работали разный ассортимент. Вот как можно описать стулья в то время, когда уже стали работать очень хорошо, это на 10 горшках:

Данилов Дмитрий, Новиков Козьма, Жуков Михаил Григорьевич – Французская для вина;
Аркатов Иван А., Арсентьев Фед. А., Сергунов П. С. – Шампанка;
Иванов Иван Ал., Иванов Мих Ал., Дуров Иван Васильевич – Мадерная;
Ламакин Иван Ник., Ламакин Козьма Н., Ламакин Дмитрий Н.. – Французская;
Арсентьев Иван Ф., Шуралёв Иван Е., Николаев С. Ал. – Мадерная;
Цветников Гас. Дем., Цветников Пётр, Хахалин Ал. Мих. – Французская;
Савостин Семён А., Савостин А. С., Русов Дм. А. – Шампанка;
Шуралёв Ефим Яковлевич с сыновьями – Бутыл. четв.;
Иванов, Федосеев – Банка раскатная;
Козлов Вас. Евг. Щечкин – Штоф и банки.

...Во время работы данной продукции находились сам управляющий, то есть ныне – Начальник Производства, это был Погарский Лев Иванович, и гутенский приказчик, это был Маслов Сергей Сергеевич. Они следили за качеством и мерой посуды, и весом её, всякие малости устраняли тут же, а за брачную и негодную посуду накладывали штраф в размере от 50 копеек и выше, в зависимости от её годности. Как приказчик Маслов, так и сами мастера следили за тем, чтобы меньше было брака и боя. Если же получается брак от производства, то тут же его исправляют, или же, если совсем не годится стекло под саму посуду, то переводят на выработку молочной и раскатной банки, или же, если горшок под выработку Французской не годится, то его мастеров переводят на другой горшок, а на это место переводят другого мастера, хотя бы на выработку четвертей, которые идут для кваса, молока и керосина, - но самих простоев не должно быть. Если же хлопец-относчик разбил бутылку, банку, то его наказывал тот же мастер пинком, так как у каждого мастера бывает свой хлопец (сын или дочь); если же он чужой, - то его наказывал отец тем же способом.
Вот я приведу один факт, как я очевидец этого - как определяли на этот завод и как провожали из дома пришедшего из деревни Полхово одного хлопца, по имени Серёжа. Отрезали от старых изношенных сапог опорки, подбили к ним каблуки и сказали:"Вот тебе обувка!" В гуте по битому стеклу, и шквары, и камни – в самый раз. Хорошей обуви не напасёшься! Мать починила зипунишко, сшила холщовую сумку для хлеба и, провожая на завод, со слезами на глазах напушествовала:"Будь, сынок, осмотрителен! В гуте – словно в кромешном аду. Выдутыми пузырями так и машут, так и машут. Того глади сожгут!"
 
Пришёл Серёжа с такими же мальчишками, как и он, в гуту, к огнедышащей печи. Стекло ещё не сварилось, в маленькие полукруглые оконцы попыхивал синеватый огонёк. Прибывшие раньше срока мастера дремали у верстаков в деревянных креслах. Худощавый, с вислыми седыми усами стекловар Павел Хаханов опустил в оконце железную палку и набрал пробу. Раскалённая прозрачная капля стекла тянулась и стекала с конца палки на каменный передок печи. "Ну вот, теперь готово", - сказал про себя стекловар дядя Павел Хаханов и медленно зашагал со своей палкой к хозяину Сергею Ивановичу. Едва успел дядя Павел Хаханов скрыться, как раздался звонок колокольчика, и гута ожила. Всё пришло в движение, застучали у верстаков чугунными формами и трубками мастера и отдельщики. Только некоторые мастера и баночники, которых не покидала усталость предшествующих дней, свернувшиеся в коротких деревянных креслах, всё ещё отсыпались, и до их слуха не доходил ни звук колокольчика, ни шум, ни движение. Пробудившиеся в гуте мальчики-хлопцы тормошили их за рукав, трясли за плечи, надрываясь почти до слёз, горланили почти в самое ухо, умоляли встать – и никак не могли добудиться. Поднимала их бесцеремонная встряска мастеров-баночников и отдельщиков, самих соседей по стулу. Серёжа подошёл к дяде Алексею Новикову и спросил, почему они так пристают к дяде Ивану Дурову, ещё молодому мастеру.

- Вон, спроси у Миши Федосеева! - И Серёжа подошёл к уже большому мальчику и спросил.
- Попробуй, не разбуди! Вздуют! - сказал Миша Федосеев.
Но вот один из мастеров, Данилов Дмитрий, во всю просторную гуту пустил густым басом:"Эй, хлопчики, становись!" Управляющий, или же заведывающий производством, Лев Иванович Погарский в драповой ватной тужурке, сдвинув от яркого света на бровь свой картуз, взглянул через очки в свой карманный блокнот. Потом осмотрел новичков-хлопцев; уставясь на Серёжу, крикнул:
- Становись сюда, к дяде Ефиму Шуралёву! - и, кивнув на стеклодува, продолжал: Слушайся его, как отца родного! Вникай! И не шали. Помни: дядя Ефим – язык чесать он не любит!
И дядя Ефим дал Серёже ключ, жестом указав на ящик. Это был знак, чтобы Серёжа убрал туда свою холщовую сумку с хлебом. Когда дядя Ефим отвернулся, другой мастер, Аркатов Иван, сосед по рабочему месту (или – стулу) спросил Серёжу:
- Сможешь ли? Знай: дядя Ефим почти немой, ни бе, ни ме, говорит мало, почти немой. Понял?
Серёжа, взглянув на ребят-мальчиков, приступивших к работе, сел по-турецки за форму, расставив фертом руки.

- Подумаешь! Какая хитрость!.. - сказал Серёжа дяде Ивану Аркатову, худощавому, с русой бородёнкой, когда тот выдувал бутылку.
- Сначала надо двинуть левой рукой вот так. Потом правой. Да смотреть в оба, чтобы не защемить. Вот тебе, и отхватывай. Ого, на словах-то ты прыток! Посмотрим, каков ты будешь на деле, - сказал дядя Иван Аркатов и, шевельнув сухой мозолистой ладонью тёмно-русые волосы новичка-хлопца Серёжи, крикнул дяде Ефиму:"Ну, этот будет деловой!" Всё же Серёже казалось, что он за какую-то провинность и вправду попал в кромешный ад. Отзывается в ушах до глухоты звон отшибаемого в ящик стекла-отхода, налипшего на конец трубок. Скрежетало железо. Мастера сновали с алыми, розово-сизыми комочками набранного стекла, выдували бутылки и, задыхаясь от нестерпимого жара и дыма, кричали шуралю, дежурившему у газоотхода: «Убавляй газ!» Выдутую вещь дядя Ефим отдавал сидевшему на скамье отдельщику, сыну Ивану и, проворно схватив из его рук свободную трубку, шёл за новым набором к печи. Новички-мальчуганы, в том числе и Серёжа, ещё не овладевшие навыками своего немудрого дела, торопились, хлопая чугунной формой, на первых порах ущемляли и портили изделия. Мастера комкали испорченную бутылку, отшибали в железный ящик, с досады шлёпали хлопцев по голове и разражались самой непристойной и нецензурной руганью. Да и как им не злиться? За выработку посуды каждому оплачивали сдельно.

Вот так начался у нашего Серёжи труд в гуте. Работали более десяти часов, с перерывами на залоги, на отдышку, для принятия пищи и приведение в порядок инструмента. После перерыва на отдышку Серёжу сменил другой хлопец-относчик, которого звали Петя. Он сел за форму, а Серёжа взял осиновый совочек и стал относить бутылки. Чтобы развеять усталость и приободриться, тот самый бас, Данилов Дмитрий, который в начале работы крикнул:"Эй, хлопчики, становись!" - грянул песню:"По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах…" Ещё не стихла последняя нота, как вся гута подхватила:"…Бродяга, судьбу проклиная, Тащится с сумой на плечах…"

В первый день своего пребывания в гуте Серёжа почувствовал необыкновенную усталость. Голова от угара кружилась, губы запеклись, истрескались и кровоточили. Вот в эти последние минуты перед самым концом выработки стекла, когда его шатало, как ветром, из уставших рук едва не выпадал деревянный совочек с посудой, и он вспомнил слова учителя нашей школы:"Гута не уйдёт, сначала школу надо кончить". Задумался Серёжа над этими словами и затаил мысль о побеге со стеклозавода, чтобы доучиться в школе.

[Тымф]

Часть 4.
Какой был отдых и какое было питание в отдыхе.

       Когда начиналась работа, то через два с половиной часа бывает залога на 15 минут, и опять начинают работать. И проработавши опять два с половиной часа, идут на отдышку - 1 час. И после отдышки, когда проработают тоже два с половиной часа, бывает залога на 15 минут, а потом опять начинают работать в продолжении 1 часа 15 минут – и конец рабочего времени, а всего десять часов.

Во время отдыха в залогу на 15 минут было такое питание: мягкий, намазанный постным льняным маслом хлеб и кислый квас. Это продолжалось за время трёх перерывов, а когда бывает отдышка, то все мастера и рабочие гуты уходили домой на обед на один час. Если вот посчитать, сколько же семейный мастер выпивал квасу и кушал ржаного хлеба? Я могу припомнить, например, большие семьи, кои работали, приведу в пример два таких семейства –Цветникова Гаврила Демидовича и Шуралёва Ефима Яковлевича. И много других таких больших семей было... Это даже страшно сказать, имея 4 или 5 рабочих в семье, им приносили в гуту на залогу каравай хлеба – это составит сейчас около 2 килограмм – и квасу одну четверть, с добавкой ещё молочную банку – это тоже примерно 4 литра и более, а их было три залоги. Вот сколько употребляли в то время.
Хозяйка дома – женщина – не работала в гуте, но зато она выполняла домашнюю работу наравне с мужчинами, не имея даже отдыха: одного провожает, другого встречает, третьему нужно припасти к залоге, и так далее, а каждое утро необходимо было ставить и выпекать хлеб и варить квас, так как на тяжёлую работу необходим мягкий, с маслом, хлеб. Вот так протекала та работа и её адский труд – шесть дней, на седьмой люди отдыхали и бывала выставка горшков и смена ассортимента, и приготовление к рабочему времени, как то – долбление деревянных долоков таким инструментом – киселкой.

Часть 5.
Как сдавалась посуда на склад.

Всю выработанную посуду ежедневно сдавали, кроме одного выходного дня. После окончания работы мастер со своими товарищами по стулу идут на отдых на один час, а потом он, как положено, идёт обратно в гуту на выборку своей наработанной посуды из опечка. Когда она уже остыла (это всё не та посуда, которую он наработал сегодня, а та, которую он выработал за два или три дня до того), - сам со своим стулом выбирает, рассортировывает годную и негодную, кладёт на носилки ту или иную посуду и уносит в склад, где её заведующий складом, он же браковщик, Фёдор Никонорович Кузнецов, проверит, запишет в ведомость: сколько годных и сколько негодных. Такая работа продолжалась до постройки ванной печи, где всю выноску посуды было вменено делать особым людям – выносчикам, которые на особых вагонетках вывозили продукцию в склад из гуты, где её принимали приказчики гуты и выписывали особые талоны годной и негодной, по фамилиям работающих.

Склад, где хранилась посуда, не был огорожен, только сделаны закрома, их было несколько, под названием: Мадерная 0,18, таких было два или три (годная и негодная); Французская 0,36 – тоже два или три; Шампанка 0,18 – тоже два или три; и другие названия продукции, которая так долго не лежала в закромах - её тут же обрабатывали рабочие склада. Например, на этом складе сидят два или четыре мальчика, и особыми приборами – кружками – меряют посуду водой, получается или мелкая, или крупная, или полукрупная. Её отбирают, рассортировывают, тут же пакуют в рогожные кули, перекладывают соломой, делают маркировку – например, "Мадерная 0,18 – 80 Ив. Ч". Это марка, метка того кладчика посуды, который паковал - Иван Чиркунов - и который несёт ответственность за её количество, упаковку. Если посуда брачная, то её не пакуют в это время, а кладут в особые закрома, где написано:"Мадерная 0,18 брачная" - её пакуют тогда, когда она будет запродана в Московском складе, куда её в особом вагоне направляют на хранение и где её продают под другие надобности, кроме как не под вино: под лак или масло. Всю брачную посуду не бьют, не отправляют обратно в гуту - это строго запрещено, так как она ещё пойдёт в дело: её вполне можно продать со скидкой на качество.

А также ещё, кроме Чиркунова Ивана Пр., имелись и другие кладчики, как, например, Кузнецов Илья Ник., Краснов Василий Иванович, Исаев Степан Панкратович, Ефимов Иван Тихонович, и уже пожилые старики: Бобров Степан Егорович, Морозов Иона Фёдорович, – которые тоже паковали ту или иную посуду, ставили на кулях свою метку. Как, например, "Кр. В." – это Краснов Василий Иванович. Или "Ис. Ст." – это Исаев Степан; "Еф. И." - это Ефимов Иван Тихонович, и так далее. Каждый старался быть за это ответственным перед хозяином Сергеем Ивановичем и быть примерным. Если вырабатывали банку молочную, сельдяную, раскатную, четверти, штофы, то для них имелись особые склады, которые находились под запором. Её никуда не паковали, а всю вырабатываемую такую посуду хранили там и ждали сезона зимнего, когда специально приезжали по две или три подводы, оборудованные особыми приспособлениями теми же ловкими кладчиками. Паковали: это для молока, варенья, грибов и других надобностей. Эти люди занимались таким делом ежегодно, разъезжали по деревням или сдавали в города - в магазины. Такое только в зимнее время происходило, а в летнее время поездки не производились за последние десять лет, так как наш хозяин Сергей Иванович увлёкся такой большой реализацией этих банок, что даже на зимние месяца – декабрь-март, это четыре месяца – он увеличивал выработку таких банок. Бывали такие были моменты, что даже паковали в воза принесённые прямо из гуты банки и другие изделия. Наш хозяин Сергей Иванович неоднократно говорил:"Я имею такую прибыль от этой реализации тем, что я не плачу ни за её перевозку, ни за её упаковку и другие расходы".

Часть 6.
Приём на работу.

Прежде чем поступить на работу, мастера и другие рабочие проходят много мытарства, едва ли не как на суде: где, за что и так далее. Сам хозяин Сергей Иванович каждого пришедшего на работу опрашивал, ему интересно было очень. Требовались такие рабочие, у которых в семье было много рабочей силы, как то: мастера, баночники, хлопцы, относчики и другие такие подсобные. Этим людям давали большую привилегию – ему была дорога такая рабочая сила. Основная часть прибывавших на наш завод рабочих – со стекольных заводов, которые закрывались, или же те рабочие, которые искали хороших условий. Вот я приведу два или три примера, когда они приходили к хозяину Сергею Ивановичу проситься на работу.

Первый - Цветников Гаврил Демидович.
Вот он явился на работу, снял шапку и поклонился:
- Сергей Иванович, возьмите меня на работу!
Сергей Иванович ему задаёт несколько вопросов, а тот даёт ответ.
- Откуда явился?
- С Дубасовского завода Комисарова Владимира Ивановича.
- Почему там не стал работать?
- Завод погасили – закрылся.
- Паспорт имеешь?
- Имею.
- Покажите (повертел его со всех сторон). Не под надзором?
- Нет, смотрите пометку – в порядке!
- Как семья, сколько рабочих?
- Я сам и два мастера-баночника, а потом ещё малолетки школьного возраста.
- Да, такие мне нужны! (хозяин улыбается) А где семья живёт?
- Там, на Дубасовском.
- Когда думаешь приступить к работе?
- Сегодня пойду туда. Дня через два приду – приведу свою гвардию.
- Хорошо, приводи! Квартиру дам на Долгой слободе – можешь посмотреть. Ты сказал, что пришёл с Дубасовского завода Комисарова и сказал, что его уже погасили. А как же рабочие? Где они сейчас?
- Пока ещё некоторые ушли на Гординский и на Анопинский. Есть уже желающие сюда, мне говорили:"Если тебя возьмут, то и я пойду". Это Аркатов Иван Анисимович, а может и ещё кто – там нас много было.
- Когда там будешь, то предложи: кто желает работать – пусть приходят. Работа есть, и квартиры пока не заняты.

Ушёл наш Гаврил Демидович – и точно, через три дня привёл свою гвардию: трёх сыновей – мастеров Петра и Егора и баночника Александра. А остальные пока остались там, но скоро, в первый выходной день, он отправился снова и перевёз свою семью на Долгую слободу, дом № 3, где сейчас проживает его пришедший тогда сын Александр Гаврилович, который не сумел один из всех братьев получить образование в школе, а попал в гутенскую гимназию. Это очень жаль, но всё-таки он после кое-какое образование получил, расписаться может, а все остальные братья получили неплохое образование, последние уже после Октябрьской революции.

Другой пример такого же свойства: Шуралёв Ефим Яковлевич тоже явился к хозяину Сергею Ивановичу, снял шапку и поклонился:"Возьмите на работу!"
- Откуда явился?
- С Середнего завода Фёдоровского, за Мошок, около Селиванова.
- Почему там не стал работать?
- Не ужился с управляющим.
- Почему? Может, и здесь так не уживёшься?
- Не должно этого получиться более.
- Паспорт имеешь?
- Имею.
- Покажи (повертел его со всех сторон). Не под надзором?
- Нет, смотрите пометку.
- Как семья, сколько рабочих?
- Семья очень большая, даже не сочтёшь – от трёх жён имею, есть девки.
- В основном сколько рабочих?
- Я сам и три мастера, один баночник, три хлопца-девочки, и ещё одна большая дочь за мать – я вдовый.
- Я очень удивлён, такая большая семья, и от трёх жён – как же вы жили?
- Так вот и жили. Две жены умерли, женился третий раз – тоже неудачно, умерла после родов. От неё одна дочь.
- Да, такие мне нужны! (хозяин улыбается) А где семья живёт?
- Там, на Середнем заводе.
- Когда думаешь приступить к работе?
- Сегодня пойду туда, денька через три-четыре приведу всех.
- Хорошо, приводи. Квартиру дам на Долгой слободе, дом № 6. Можно посмотреть. Но я знаю, что для такой семьи эта квартира будет мала. Впрочем, там видно будет: женятся – квартиру можно будет дать на Новой стройке. Шуралёв, а там ещё таких семей больших нет, кто бы ещё желал у меня работать? Там такого разговора не слыхать? Если кто желает, то пусть приходят, у меня работы хватит.
- Сергей Иванович, есть малые слухи, что поговаривают – это Чернов Матвей Семёнович и Казаковы братья. Может, ещё кто.

И ушёл наш Ефим Яковлевич, и через четыре дня привёл свою гвардию мастеров: Ивана, Михаила, Павла и баночника Петра, и старшую дочь Евдокию – это за мать, вроде хозяйки, а за остальными пришлось немного воздержаться, так как когда хозяин взял у него паспорт, то там была пометка: «хороший мастер по выработке четвертей и банок», то Сергей Иванович предложил ему пока неделю поработать ту продукцию, так как на неё в настоящее время большой спрос из Владимира. Проработавши полторы недели, он отправился за остальной семьёй, которую он перевёз: это были девки-относчики Даша и Матрёна и маленькая девочка Наташа.

А теперь третий пример: Агафонов Николай Гаврилович, весёлый мастер, шутник, и здесь с таким подходом подошёл в гуте к хозяину Сергею Ивановичу. Тоже, как положено, снял шапку и поклонился, и сказал:
- Возьмите на работу!
- Откуда явился?
- С Гординского завода.
- Почему там не стал работать?
(Мнётся, не хочет сказать правду)
- Ну ответь же, почему вы оттуда ушли?
- Администрация завода нашла меня неблагонадёжным.
- Паспорт имеешь?
- Имею.
- Покажите.
(Повертел его со всех сторон и сказал:)
- Летун.
- Но работать же где-нибудь надо.
- Как семья и сколько рабочих?
- Я сам, и один мастер, и две девки, и ребёнок.
- Да, нежелательно. Мало пользы принесёшь. Всё летаешь с места на место, посмотри, на паспорте, где сказано, что тебя не брать, - весь в пометках!
- Я же хороший мастер. Завоюю авторитет, вот увидите!
- А где семья живёт?
- Там пока, на Гордине.
- Ну ладно, посмотрим, что за птица.
- Как и все остальные.
- Когда думаешь приступить к работе?
- Я сегодня пойду туда, завтра вечером приведу Ивана, он уже мастер.
- Хорошо, приходите. Относительно квартиры – пока для такой семьи у меня нет. Ну, впрочем, на Новой стройке какую-нибудь комнату выделим. Агафонов, а как на Гординском, есть ли такие слухи, ещё кто-нибудь сюда хочет устроиться работать?
- Имеются такие слухи, что несколько мастеров собираются уходить оттуда, но люди тоже не лучше меня. Это мастера два брата Судьины, Дмитрий и Константин, Макаров Семён с сыном, два брата Овчинниковы, Степан (...) Может, ещё кто есть, что плохо слышно.

И ушёл наш Николай Гаврилович, недовольный тем, что с ним так обошёлся хозяин Сергей Иванович. Но делать нечего – работать надо.

Вот так принимали рабочих на данном заводе. Кого принимали на работу, у тех паспорта отбирали, так как контору завода очень часто навещали исправник или помощник, или пристав и другие видные вельможи, проверяя все паспорта, и брали на особый учёт и надзор. Всех рабочих так принимали на работу –тщательно проверяли, сколько рабочих, есть ли мастера, баночники, хлопцы, относчики, другие профессии в их семействе, а главное – рабочим давали квартиры там, где они более подходили к работе, так как в последнее время, когда уже работали три печи, квартир на такое количество народа было мало, постройка их так спешно не шла, и приходилось жить очень тесно. Так как за последнее время стекольные заводы стали постепенно закрываться, тамошние рабочие шли на наш стекольный завод, и те, которые уже работали с начала основания завода, стали переманивать других, сулили хорошие условия. С Воробьёвского завода (ныне - Краснобогатырский) пришли такие рабочие, как Жуков Пётр Фёдорович с братом Николаем, Голубев Фёдор Егорович, Петров и другие. С ликвидированного Рашутинского Преображенского завода были приняты Пятакин Василий Николаевич, Хамков Матвей Агафонович, Хамков Иван Петрович с братом Николаем, Николаевы братья – Сергей и Алексей.

Так рабочие и служащие переходили с завода на завод. Хотя у всех заводчиков была договорённость, чтобы летунов на работу не брать, - здесь эта политика была нарушена, и рабочие и служащие занимались переманкой.

Когда была планировка этого завода, то в то время в числе землемеров был и работал молодой паренёк, только что окончивший курсы, - Суворов Иван Андрианович, который вернулся по окончании домой в Палищи, это граница Тумской и Владимирской вотчин, где работал его отец на Перовском заводе. Но последний ликвидировался, и рабочие пошли искать себе работу. Вот здесь пришёл к ним на помощь молодой ещё Суворов Иван Андрианович, который указал путь на наш завод. Сам же отец его, Суворов Андриан Петрович, был учёный и работал конторщиком, и вот он предложил Сергею Ивановичу Голубеву свои услуги:"Здесь я не один, я могу ещё привести несколько мастеров: Егорова Николая Семёновича, Егорова Михаила Семёновича, Кузнецова Григория Семёновича и ряд других мастеров".

Мать нашего хозяина Сергея Ивановича, Надежда Александровна, рекомендовала своих дальних родственников на работу сюда: Маслова Сергея Сергеевича с семьёй – сыном Иваном и дочерьми Марфой, Евдокией, Анной, Пелагеей. А потом здесь ещё прибавилось. Вообще, в последнее время приём на работу был поручен управляющему – Погарскому Льву Николаевичу.

[Тымф]

Часть 7.
Отдел Сбыта Продукции. Куда и как она продавалась.

       Всю вырабатываемую посуду, годную для пивоваренных и водочных заводов, паковали в рогожные кули особые кладчики для посуды, с пометкой своей фамилии, сокращённо. Погрузка производилась ежедневно, и подача вагонов была не ограничена - сколько угодно: вагон, два или даже пять – в зависимости от наличия. Большого запаса на станции не было даже. Грузили с подвод, отправляли более на заводы в Москву, как, например, Трёхгорному Пивоваренному заводу и другим, - грузили только вполне годную для этих заводов посуду; а погрузка происходила брачная, то эта грузилась специально на Склад в Москву, где её покупали для нужд другого потребления. Никаких актов о негодности не составлялось, - негодную не грузили на водочные и пивоваренные заводы. Никакого боя не было, так как упаковка была качественная, и сам кладчик посуды был заинтересован в этом – не получить штрафа за бой.

С момента пуска и работы трёх ванных печей Московский Склад вынуждены были увеличить, так как все вагоны с продукцией шли через склад, а там сам покупатель, согласно накладной, приложенной в вагоне, брал то количество, какое ему требуется, ту или иную посуду. Если же посуда была не та, какая ему требуется, то брали из запаса, а пришедшую, если она ему не требуется, выгружали в склад. Особых трудов с кулями не было, так как они были не очень тяжёлые и хорошо упакованные. Их сгружали спешно: пришедший вагон с посудой с того или иного завода вновь нагружался обратно стеклобоем, в котором наш завод имел большую потребность. Так как вся отправляемая в адреса тех заводов посуда поступала в очень скором времени, никакой задержки не было - железная дорога доставляла очень аккуратно. Прибывшая с Храповицкой ветки на Волосатую посуда отправлялась тут же, с первым товарным составом, потому что они были заинтересованы этим стекольным заводом, имея уважение со стороны заводчика Голубева.

Всю упакованную посуду возили возчики деревни Галанино; вначале задействовано было 15 лошадей, а последнее время их стало ходить уже более 20, а иногда доходило и до 30 лошадей из двух деревень и из самого завода. Частично иногда помогали из деревни Малюшино, и уже стали приобретать лошадей и наши выходцы из рабочих, которым надоело работать в гуте, – эти жили около завода, как, например, Смирнов Иван Антонович, братья Капустины – Фёдор Васильевич и Егор Васильевич, Асотов Алексей Кириллович, Голубев Павел Алекс, Скворцев Яков Гаврилович, Кабанов Алексей Сергеевич, Шкетов Иван Викторович и ряд других возчиков.

Количество грузов приходило ежедневно от 5 до 8 вагонов – как материалов, так и продуктов питания. Так как первое время станция Храповицкая II ещё не была построена, то поезда доходили до станции Храповицкой I и далее на Болотское, - нашу продукцию возили на Болотский тупик, который в настоящее время использован Ликинским Доломитным карьером под погрузку доломитовой муки. Там наш Стекольный завод построил временный склад для хранения всех грузов – он находился от стеклозавода примерно в 17 верстах. Склад был не очень большой – не более, как на два вагона посуды и три вагона разных материалов. Да большой и не требовался - вагоны подавали ежедневно, сколько угодно. На Храповицкую ветку вагоны подавались в неограниченном количестве, а тем более, что прибывшие с грузом продуктов питания для стекольного завода обратно не уводили, а грузили той посудой, которая имелась и будет доставлена в тот день. Сами возчики делали почти ежедневно примерно две поездки. 15-20 лошадей брали 250-280 кулей с посудой, а обратно клали другой груз – бой и сульфат в бочках, и иные материалы и продукты.
А теперь - какое движение было тех возчиков.

Чтобы не было простоя в поездках, сами возчики между собой договаривались брать всю пакованную посуду, какая имеется, раскладывая все кули пропорционально, а так же и обратный груз, кому чего везти, – согласно упитанности лошадей. Можно привести такой пример - самые хорошие, упитанные лошади были: у Котова Ивана Тимофеевича – 3 лошади, у Павлова Макара Ф. – 2 лошади, у Соколова Павла Ивановича – 2 лошади. Эти лошади брали обратный груз, как то: сульфат в бочках и стеклобой, а также, когда приходил вагон или два с мукой, то её тут же, из вагона, поднимали таким количеством лошадей. Но так как расстояние очень далёкое (делали ежедневно 70 вёрст), возчики, чтобы не утруждать своих лошадей, делали в неделю вместо 12 поездок только 9, без ущерба на то. Но когда открылась Храповицкая II, то расстояние стало только 6-7 вёрст, и положение очень улучшилось. Был построен больший склад для посуды и материалов, и сами возчики стали делать не две, а иногда даже по четыре поездки. Нагружали груз со станции Храповицкой II, оставляли его у себя в деревне на ночь, а утром его привозили на стеклозавод и там брали упакованную посуду. А когда стали работать три печи, и отправка увеличилась - стали уже возить на склад в запас до первой погрузки её. Все грузы приводили в адрес стеклозавода и его магазинов и отправляли без задержки, так как стеклобой и сульфат был очень нужен.

Часть 8.
Отдел Снабжения материалом, и откуда он доставлялся.

Все необходимые материалы, сырьё – приходили. Сульфат доставлялся в достаточном количестве, сколько только требуется, без перебоя, даже запас был от двух до трёх месяцев, в деревянной таре, с перепиской завода с заводом. Песок белый добывался из недр близ завода, в лесу, около деревни Полхово. Он подвозился оттуда на пруд, где мылся специалистами, которые возили его и промывали – это делали для горшечной и белой печи, а для других печей шёл жёлтый песок, который добывался в самом заводе, напротив в леса Храповицкого. Перебоев в доставке не было.
Стеклобой грузился с водочных заводов из Москвы, с Трёхгорного пивоваренного завода и других.

Глина для гончарной мастерской сначала, когда была горшечная печь, доставлялась из-под Мошка, от деревни Васюнино; а потом, согласно переписке, доставлялась и приходила из Воронежской губернии, а также оттуда приходили и другие грузы: для постройки и ремонтов ванных печей – стеновой и донный брус и колпачный шамотный и динасовый огнеупорный кирпич. Солома и сено для упаковки посуды покупались в местных ближних деревнях около завода – такое количество пудов, что даже страшно глядеть: большие омёты, скирды, от трёх до пяти примерно – около полутора тысяч пудов и более. Никакой задержки с ней не было. Кули мочальные частью вырабатывала на заводе группа спецов: Галкин Фрол, Чуркин Игнат, Нестерков Иван Нестерович, Царьков Фёдор, Ивченков Леонтий, Харитонов Павел. А большая часть вагонов приходила из Мордовских губерний.

Лапти для рабочих, разных размеров, привозили из Гусевского и Меленковского уездов, где этим делом занимались несколько деревень, как то: Ильино, Маха и другие деревни.
Привозили и другие материалы и продукты для магазина. Вся мука: ржаная, пшеничная, разных сортов – доставлялась с мельниц купцов Бугрова и Башкирова в Нижнем Новгороде – несколько вагонов; остальные грузы – продукт из разных городов: Москвы, Саратова и других. Топливо - дрова и пень - доставлялись возчиками ближних деревень (Мызино, Дорофеево, Нагорное, Колодино, Демидово) к стекольному заводу из лесоделянок Петрячинской /Петрягинской?/ дачи, Ефросиньевской дачи, Лосева Бора и других лесных дач. Заготавливались теми же рабочими этих деревень. Ходили и возили дрова примерно от 100 до 150 лошадей в день. Такое количество за зимний сезон, за 4 месяца, составляло примерно около 13000 сажен. Запас дров был от 1 до 2 лет. Печь дров сжигала мало, была устроена экономно – но когда работали 3 печи, то дров шло более, и сжигались они нерентабельно.

Вот я приведу такой пример. Технорук Кирсанов Георгий Дмитриевич проживал на Малой слободе. И когда он увидит, что из трубы идёт чёрный дым, то он как угорелый бежит в гуту к шуралям, и начинается ругань с ними - по недосмотру излишняя шуровка, которая бесполезна: сильный напор самого дыма очень влияет на температуру печи. А тем шуралям это очень выгодно: они нашуровали дров целую газогенераторную коробку – и свободны. Это недопонимание было с их стороны.

Дрова из лесу вывозились 75 сантиметров – это для газогенератора, 50 сантиметров - для отопления квартир рабочих. Сама заготовка дров производилась в мелком виде. Чураки кололись на месте, в лесу, на полено. Сами чураки большие из лесу не брались при вывозке. Пень заготовлялся очень мало, так как таковой заводу не требовался: очень смолист. Только и должен идти, что на выработку дёгтя и смолы. В первое время была ещё заготовка пучка из мелкого кустарника для отопления квартир рабочих и других учреждений.

Дровяной склад огорожен не был: хозяину и не было надобности его огораживать, потому что никакого хищения дров со склада не происходило. Каждому рабочему разрешалось брать дрова со склада. Посередине самого склада, где по обеим сторонам находились дрова, была проложена узкоколейная железнодорожная линия для подвозки дров на отопление газогенераторов трёх печей. Ходила специальная вагонетка, которую двигала лошадь. Но были недостатки в том, что сама линия не могла обслужить склад: от каждой поленницы-то приходилось той же лошади на дрогах подвозить дрова к пролегающей линии, а оттуда на вагонетки. И та же лошадь двигала вагонетку, а иногда даже и две.

[Тымф]

Часть 9.
Жилищное хозяйство на заводе.

Как уже было описано прежде, на заводе была построена Малая слобода на 7 квартир – это для служащих завода; Долгая слобода на 16 домиков (32 квартиры) – для рабочих более семейных и рабочих, которые имели в семье по два или три работника. Но такого количества оказалось недостаточно. Пришлось приступить к постройке на Новой стройке четырёх двухэтажных казарм, на 70 квартир. Ввиду большого наплыва рабочих приходилось селить по две маленькие семьи, а потом, с постройкой жилья, они вновь были разведены по одной. Но всё равно жилплощади не хватало. Пришлось строить ещё 2 двухэтажных казармы, на 24 квартиры, - но и этого количества опять было недостаточно. Была построена одна двухэтажная казарма – как её называли, двухстронняя: окна на двор и на улицу, общая кухня на 5 семей, а всего в ней помещалось 20 квартир.

Но когда строилась Долгая слобода, этих квартир было мало для более семейных. Была построена в то время одноэтажная казарма на 8 семей – место там давали тем мастерам, которые работали хорошо, и у которых было 3 или 5 рабочих – им необходимо было жить ближе к гуте. И всё же жилья постоянно не хватало, но строить его уже не представлялось возможным, так как наступил переворот власти.

Все рабочие и служащие квартирами пользовались без оплаты, в виде поощрения. Отопление квартир было тоже бесплатное. Дрова развозились по квартирам особой лошадью. Дров рабочие сжигали много.

Я приведу такой случай из жизни. Вот квартира одного рабочего – Козлова Фёдора Петровича. Его хозяйка, то есть жена его Вера, встала, затопила печь и пошла за водой на колодезь. Думала вернуться скоро. Но встретила свою соседку по казарме – сноху Наташу, которая тоже затопила печь, и они разговорились про свои новости и семейные передряги. И когда они уже пришли с водой, что уже в печке всё прогорело, и приходится идти снова за дровами и подкидывать. Так, бывало, очень часто занимались неэкономным уничтожением дров.

Если бы вот сейчас посмотреть, какое зрелище было на дровяном складе, то каждый молодой сейчас бы ужаснулся. Собираются несколько женщин, идут в дровяной склад, залезают на кладницу и поленицу, выбирают тонкие, хорошие пластинки, выбрасывают на дорогу, а потом на лошади – домой, чтобы поскорее привезти, потому что имеют договорённость с одним из возчиков, вот здесь уже за плату ему. Но таких случаев было мало, всё же возчик успевал подвозить каждому.

Баня сначала была на Долгой слободе, к городу – деревянная, с колодцем, и в самой бане был деревянный чан для холодной воды и железный бак с горячей водой на два отделения – мужское и женское. Но по договорённости с тем же банщиком иногда в воскресенье в баню ходили муж и жена вместе. Но это скоро ликвидировали и более не допускали. Баня была мала для рабочих, а с прибытием большого количества рабочих была построена новая, сейчас существующая баня на 3 отделения: мужская, женская, а для служащих - отдельно. Топилась она еженедельно, два дня: пятница и суббота, тоже бесплатно.

Часть 10.
Снабжение рабочих завода продуктами питания.

Снабжение производилось из местной лавки, в которую ежедневно привозили тот или иной товар и продукты из города Судогды и тех магазинов, которые принадлежали Торговому Дому "Евграф Голубев с Сыном и Внуками". Отпуск производился в кредит по заборным книжкам, выдаваемым в конторе завода. В книжку записывали всё, что рабочий брал из лавки, и эта церемония происходила ежемесячно, 1-2-3-4 числа каждого месяца. Жёны рабочих приходили в контору завода к конторщику расчётного стола Суворову Андриану Петровичу со своими заборными книжками, где, глядя на семейное положение и по числу работников, им выписывали продукты от 15 рублей до 25 рублей.

Можно привести такой пример, хотя бы двух больших семей: Цветникова Гаврила Демидовича и Шуралёва Ефима, у которых много рабочих, - их жёны выписывали для своей семьи:
Муки ржаной мешок – 4,5 пуда
Муки пшеничной 1 сорт – 1 пуд
Муки пшеничной 2 сорт – 1 пуд
Муки пшеничной красной 1 сорт – 1 пуд
Сахару – 8 фунтов
Песку – 5 фунтов
Масла льняного четверть – 7 фунтов
Мыла – 5 кусков
Табаку – 1,5 фунтов
Спичек – 1 п.
Керосину четверть – 7 фунтов
Чаю – 1 фунт
Баранок – 5 фунтов
и так далее на сумму не более 20 рублей, в зависимости от потребности. Если же ему мало, то между 15-18 числом, согласно его заработку, ему вновь открывали кредит до 15 рублей. Но не все рабочие пользовались кредитом в ту или иную сторону. Одним рабочим его вовсе не давали – это тем, которые себя показали плохо, недостаточно работали: никакого долга за рабочим не должно быть. А другому – наоборот: ему предлагали кредит, но он от него отказывался в силу некоторых причин – некачественные были продукты.

...Эта миссия в конторе окончена, и жёны рабочих с книжками идут в местную лавку, где ждёт приказчик - Демешкин Дмитрий Гаврилович. Смотря по тому, что написано в книжке, отпускает он все продукты, записывая у себя в книгу, а по окончании месяца эти заборные книжки отбираются для подсчёта, на какую сумму кто набрал, и уже первого-второго числа каждый приходит обратно в контору, где ему открывают кредит, и так месяц за месяцем и год за годом продолжалась такая выдача – до самого переворота. Я хорошо помню слова того приказчика, который говорил:"Берите, случаем пользуйтеся! Придёт время, когда и взял бы, да не дадут".
 
Вот нашему хозяину Сергею Ивановичу очень не нравились рабочие, которые отказывались от кредита, и ставили его в неудобное положение тем, что тому рабочему приходилось платить всё, что он заработал, а уж где он покупал продукты – по всей вероятности, что в Судогде. Но таких людей было мало, которые себя выдерживали. У них месяц за месяцем выходило. Можно привести примером: Чиркунов Иван, Русов Дмитрий Антонович, Сергунов Павел Сергеевич, Селезнёв Антон Герасимович, Фролов Иван Николаевич. Но остальные были в зависимости у хозяина – работали у него, не получали деньги, или же получали очень мало. Он только говорил всегда:"Зачем вам деньги, я вас закормлю, одену, обую, только не могу дать одного, это не в моей власти: водки, которую продаёт казна. А остальные продукты можете брать в местной лавке, а если вам нужно костюм, пальто, тузурку, галоши, ботинки, сапоги кожаные и валенные, на рубашку, на нижнее бельё – то пожалуйста, к вашим услугам. Напишем записку в городские наши магазины. Даже можно выписать виноградного красного вина из нашего Рейнского погреба, но чем же вы недовольны? Если вам костюм, или пальто, или обувь не годится, не нравится цвет, то это можно исправить. Вам всё будет выполнено, только нам стоит написать письмо в Москву – всё будет сделано!"
 
Да вообще, рабочие были в таком положении, только что работали, но получать было нечего, так было поставлено, чтобы поменьше выдавать деньги, но, может, кому кажется неясно, откуда у них товары, продукты и другие материалы. Как в таких беседах Сергей Иванович сказал:"Мы, Торговый Дом "Евграф Голубев с сыном и внуками", имеем большой авторитет между купцами – владельцами некоторых больших предприятий, а именно: Мукомольные предприятия в Нижнем Новгороде Башкирова-Бугрова - от них мы получаем по 5 вагонов муки ржаной и пшеничной; а также другие владельцы отправляют сахар, масло, мыло, крупу, пшено и ряд других продуктов и товаров. Деньгами наличными мы не платим, а выписываем срочные векселя не более как на месяц, которые учитываются в Московском Банке, где у нас имеется текущий счёт и учёт векселей".

Часть 11.
Пожарная охрана на заводе.

С охраной от пожара дело обстояло великолепно, даже очень хорошо. Была энергичная работа самих рабочих – не в одном только заводе, но и в окрестных деревнях. В окрестных деревнях и в самом городе Судогде, если чего загорится, не обходилось без рабочих завода. Необходимо сказать, что пожаров и там, и там было немало – около шести больших пожаров припомнить можно. Пословица даже была такая – как в деревне, а также в городе было её слышно:"Ну, дикая дивизия, Фараоны пришли – сейчас всё затушат". И женщины в деревнях уже не вытаскивают всё имущество, только охраняют его от хищения.

В самом заводе пожары происходят обязательно, тут уж никуда не деться. В воскресенье утром, почти в каждое, падал колпак печи, или же проедает брус печи. Живя недалеко от гуты, жители были очень обеспокоены такими происшествиями: обязательно пожар бывает в полночь, около 2-3 часов утра, когда уже рабочие не работают и уходят домой, - в то время гута бывает пустая, кроме стекловара и шуралей, но они не могут дотянуть до утра, обязательно что-нибудь загорится. К частым пожарам наш хозяин Сергей Иванович привык.

Мне приходилось быть очевидцем двух таких пожаров. Дело обстояло так. Когда окончилась работа в гуте, рабочие ушли на отдых, остались только стекловар да четыре шураля - два пришли на смену, а двое смену кончили. Вдруг получился обвал колпака из печи на крышу. На самом верстаке образовалось огненное пространство, огонь сильно стал ударять в крышу самой гуты. Один шураль поднял тревогу – зазвонил в пожарный колокол. Наши активные рабочие завода прибежали в гуту, вывезли пожарную машину и приступили к тушению. Борьба с таким сильным огнём стала невыносимой. Вдруг появляется сам хозяин Сергей Иванович в своей двухпудовалой в заплатах тужурке и пудовалых валеных серых сапогах, в золотых очках. Прибежал, как говорится, сам не свой, начинает бегать вокруг верстака взад-назад, повторяя какие-то чудные, непонятные слова. Так он пробежал три раза, и пламя огня стало утихать. При усиленной работе самих рабочих, борющихся с огнём, пожар ликвидировали. Через три-четыре дня колпак был восстановлен, и снова пошла по-нормальному работа. Вот каковы наши рабочие, и какое принимали участие в остановлении огня и всех его последствий.

Таких пожаров было на заводе очень много, и старые рабочие говорили, что как прибежит Сергей Иванович – всё будет ликвидировано. Он знает какие-то слова от огня. Но всё же нашего хозяина Сергея Ивановича это не устраивало, и он решил приобрести противопожарную технику, провести водопровод в гуту, а также на территорию завода, а главное – на посудный склад, где хранится большое количество соломы и сена для упаковки посуды, ведь рабочие склада курят. При первой поездке в Москву такое оборудование было закуплено и доставлено на завод. И началась подготовка и прокладка труб в самой гуте, до посудного склада, гончарной, механического цеха, составного цеха – по устройству водопроводной линии.

Было два пожара в гуте, когда присоединили пожарные рукава к колодцу водопроводной линии в гуте, их пришлось разложить по стороне гуты в таком состоянии, что люди, державшие брандспойт того пожарного рукава, не могли удержать даже вдвоём – такая была сила, что он у них вырывался их рук, и струя воды сильного напора начала сбивать с ног рабочих, которые пришли на пожар, и та струя попала в группу рабочих, они попадали вниз, и удержать такую струю не могли. Пришлось на 10 минут остановить ту технику. "Вот это техника!" - говорили рабочие.

Вообще, пожарное мероприятие на заводе стояло на высоком уровне. За всё время до революции пожаров на заводе было только два таких больших. Горела рогожная, и её отстояли благодаря чуткой заботе самих рабочих. Уже начинает загораться крыша, и самый малый смелый рабочий Александр Ионович Морозов, как белка, вскарабкался туда и начал рубить деревянные переводы балки, чтобы уронить саму крышу на стопу дома, так легче было её заливать водой. И пожар был ликвидирован.

А другой такой пожар – горело силовое помещение механического цеха, загорелось на чердаке, и на некоторое время рабочие-паникёры сделали такую панику, что несколько рабочих хотели остановить двигатель и его трансмиссию, которая приводит в движение и противопожарную технику, которая была необходима для тушения. Если бы двигатель был остановлен, то пожар бы ликвидирован не был. И благодаря отчаянной отважной работе рабочих двигатель работал нормально. Когда пустили струю воды наверх, люди – обслуживающий персонал – находились на своих местах, никакой паники не устроили.

Вообще, в пожарном отношении завод был на первом месте даже в городе Судогде. Ещё можно описать, какой сильный пожар был в 1912 году. Горела деревня Новое Полхово, на горе, от того пожара пострадала вся поголовно деревня, кроме одной только школы, которая была среди деревьев, и они не давали возможности подступа огня к зданию. Но спасти саму деревню никак не удалось, хотя все рабочие завода принимали очень активное участие в тушении. Хотя наехало много пожарных машин, день был летний, жаркий, и все постройки были там очень близко друг к другу. Ввиду недостатка воды и пожарных рукавов крестьяне той деревни не могли приступить к прекращению пожара, даже было ликвидировано несколько пожарных рукавов /возможно, они сгорели? Из рукописи это неясно - Tasha/. К самой деревне нельзя было даже подойти – крестьяне были в поле, а находящаяся близ речушка Яда вся высохла от жары, и пожарные рукава протянуть было невозможно: тогда такой техники не было, чтобы соединить рукава, и вся помощь участников ликвидации пожара оказалась без результата.

[Тымф]

Часть 12.
О наградных за хорошую работу.

Наградные выдавались только служащим и приближённым к хозяину два раза в год – к Пасхе, Светлому Христову Воскресению, и к Рождеству, 25 декабря. Рабочим завода такой почести не было торжественной - может быть, как-нибудь незаметно. А также посылали пакеты служащим железной дороги – станции Волосатая и станций Храповицкая I и Храповицкая II, которые были заинтересованы в деле завода по подаче вагонов под погрузку и выгрузку.

Мне пришлось быть участником при выдаче наградных. Это было в 1915 году, в апреле-месяце, на Пасху. Накануне, как это говорится, страшная суббота, - хозяин Сергей Иванович приглашает всех приближённых служащих пожаловать к нему в дом для встречи и отметить праздник. После работы нас, двоих мальцев, меня и ещё одного мальчика, посылают на станцию Храповицкую II, к поезду, с пакетами к Начальнику станции Храповицкая I и к Начальнику станции Волосатая для вручения им наградных за безупречную работу в деле оказания помощи по подаче вагонов. Нас взяло любопытство, что вложено в такой пакет, и что написано. И мы посмотрели. Вот, например, большой пакет. В нём вложено ещё три маленьких пакетика с письмом. Это было адресовано Начальнику станции Волосатая Ясеневу Павлу Васильевичу, а также был большой пакет – в нём вложено ещё пять маленьких пакетиков с письмом каждому – это было Начальнику станции Храповицкая I Ледневу Владимиру Васильевичу; и два пакета двум рабочим на станцию Храповицкая II – это путевому мастеру и бригадиру путей - на 20 рублей. Нас очень заинтересовало, что написано в маленьком пакетике… "Уважаемый Павел Васильевич! Поздравляю вас с Праздником Светлого Христова Воскресения, желаю вам доброго здоровия и благополучия! Примите от нашего Торгового Дома "Евграф Голубев с сыном и внуками" в награду за вашу заботу по оказании помощи по подаче вагонов под погрузку и выгрузку материалов, продуктов. К сему – Член Фирмы Сергей Голубев".

Таких пакетов было десять.
Начальнику станции Волосатой Ясеневу – 25 р.
Товарному кассиру – 15 р.
Машинисту – 15 р.;
Начальнику станции Храповицкая I Ледневу – 20 р.
Составителю вагонов – 15 р.
Сцепщику – 10 р.
Машинисту – 10 р.
Дорожному мастеру – 15 р.;
Путевому составу на II Храповицкой – 20 р.
Всё мы сдали, приехали на дрезине с распиской в том, что пакеты нами вручены, и от награждённых была речь и благодарность за то, что стеклозавод не забыл их в этот великий день отметить той наградой.

На следующий день я вместе со своим отцом и со всеми остальными служащими отправился в дом хозяина Сергея Ивановича для поздравления с Праздником Светлого Христова Воскресенья. Что я увидел? В то время в зале был поставлен стол, на котором было наставлено несметное количество бутылок: вино, коньяк, рябиновая, портвейн, запеканка, спотыкач – и на тарелках холодная закуска: ветчина, колбаса, консервы рыбные и ряд других. Что меня удивило – что не было стульев, чтобы люди сидели. Все подходили к столу и брали бокалы, рюмки с тем вином, какое кто пьёт. Поздравляют самого хозяина Сергея Ивановича и хозяйку Анну Николаевну с наступившим праздником Светлого Христова Воскресенья и желают доброго здоровия, выпивают и закусывают – всё стоя. Эта процедура проходит менее часа, и всё тихо. Получивши пакет с наградными, покидают дом хозяина и расходятся по своим квартирам один за одним. Так повторялось два раза в год – на Рождество Христово и Светлое Христово Воскресенье.

Часть 13.
Об ударниках – ретивых рабочих.

Так как у нас на заводе были такие ударники, ретивые на работу, я могу привести такой пример – можно назвать кладчика готовой продукции Чиркунова, который вставал всех раньше, в пять часов утра, и до восьми часов он уже накладывал 25 вполне годных кулей с посудой, готовой к отправке. Потом он уходит на завтрак – это примерно на полчаса, а потом снова приходит – и обратно до обеда, двенадцати часов, у него наложено 25 вполне годных к отправке. И он уходит на обед на час, а когда вернётся с обеда, опять начинает класть в кули посуду, и к четырём часам у него уже стоит годных к отправке 30 кулей, а всего за день он наложил 80 кулей – это примерно, если возчик брал по 15 кулей, то его обслуживали 2-3 лошади одного.

Такая работа протекала ежедневно, и кроме того, он ещё ухитрялся накладывать 3 подводы с /билкой? Слово написано неразборчиво - Tasha/, которые посещали почти ежедневно.
Я был наблюдающим за этой работой. Хотя я и приходил со своим братом Евгением к восьми утра, к тому времени у него уже было 20 и более кулей. Мой брат работал там – его обязанность была писать на кулях маркировку, что за посуда, и ставить метку, кто её клал. Уже возчики приехали за посудой, и уже разложили её по лошадям. Когда мы приходили, то Чиркунов Иван Прокофьевич уже заканчивал обвязку кулей и смеялся:"Что, молодёжь, больно долго почиваете, по-барскому! Я уже вот сколько наставил, пока вам снились девочки!.." Меня очень удивило, что такое количество может человек сделать за день. Я и многие другие зрители наблюдали за ним, за его работой. Вот ему отвели закром большой с посудой, и он приступает. Первое дело он сделал - совместно с другими кладчиками посуды приносил на носилках соломы или сена для упаковки - то количество, которое требуется ему на день, а потом брали у заведующего складом 50 кулей. И приступали к кладке. Это было так странно смотреть – что делал человек-машина: он брал своими здоровыми руками не одну бутылку, а пяток и более, раскладывал их в кулях так проворно, что я не успевал даже считать; и так проворно отставлял кули, а потом ещё их закручивал шпагатом.

Такое зрелище наблюдал и хозяин Сергей Иванович, который даже не поверил своим глазам и удивлялся, говорил что этого не должно быть:"Человек так торопится – может нанести мне ущерб в виде боя". И он приказал заведующему складом Андрееву Василию Яковлевичу, чтобы тот хотя бы два или три куля взял для анализа, проверки: есть ли бой. Но наш Чиркунов Иван Прокофьевич очень обиделся на это, и на следующий день, когда пришёл на это зрелище опять сам хозяин Сергей Иванович, то сказал:"Вы не верите – возьмите из этой партии кулей любой куль. Если в нём окажется бой, то я вам плачу пять рублей, а если не окажется, хотя я сам проработаю второй раз, я его распакую и снова запакую бесплатно, то за это вы мне платите пять рублей". Долго думал Сергей Иванович над этой игрой и решил сделать пробу. Но она оказалась в пользу Чиркунова Ивана Прокофьевича. Он очень удивился такой работой.

Некоторые другие кладчики, как, например, Краснов Василий Иванович, Кузнецов Илья Никанорович, Ефимов Иван Тихонович – никак не могли сделать более 60 кулей, все силы клали, даже приходили ранее и кончали позднее, и всё припасали – солому и кули – но всё равно не могли догнать ретивого сурового Чиркунова Ивана Прокофьевича. Даже имели тяготу, но ничего не получилось: дело в том, как он и сказал, - здесь ловкость рук и сама расторопность. У него такие рабочие руки – они, по-видимому, привыкли к такой работе.

Даже и в то время уже люди были ударниками, хотя тогда никакой нормы не устанавливали, были расценки на упаковку – их не снижали. Если он много сделал – значит, его счастье, что он много заработал своим честным трудом и совестью. Были и другие рабочие, но они не показывали себя такими ретивыми, говорили:"Зачем нам так работать, мы и так хорошо живём и много зарабатываем, хотя не честным трудом".
 
Часть 14.
Какие были расчёты с рабочими и служащими.

Первоначально, когда ещё была горшечная печь и рабочих было совсем мало, никакой конторы на заводе не было, а все расчёты были и составлялись в главной конторе в Судогде. Там был общий штат на весь Торговый Дом, всё было там, но с момента перехода на ванные печи была построена небольшая контора, и все служащие из города были переведены на завод. До постройки новой конторы она помещалась в комнате медицинского пункта аптеки, был штат из пяти человек: конторщик, который обрабатывал ведомости, сданные из гуты; другой конторщик - он обрабатывал ведомости, сданные из посудного склада (что принято на склад и кому отпущено и отправлено); третий, старший конторщик, вёл все дела по расчётам с рабочими и служащими по подсчёту и выписке продуктов из местной лавки; четвёртый конторщик работал с перепиской с покупателями и поставщиками; и пятый малец был в вроде кучера – ходил на почту, собирал людей, которые требовались Сергею Ивановичу. Всем рабочим были выданы расчётные книжки, которую он обязан был ежемесячно принести к десятому числу для записи в неё всех взятых денег, а также что он забрал в местной лавке, а потом в неё запишут и вручают на руки.

Порядок сдачи расчетных книжек таков: когда принёс ту книжку, то тебе дают талон о принятии, а когда получаешь, то обратно сдаёшь талон. Когда происходит выдача денег, то все рабочие идут в контору с книжками и подходят для получения денег. Раньше деньги платил сам хозяин Сергей Иванович, а когда стали работать три печи, то он это поручил особому лицу, кассиру, который берёт у рабочего его книжку (они были под номерами), смотрит в ведомость и сличает с книжкой, ставит два штампа "Оплачено" - один в его расчётной книжке, а другой – в платёжной ведомости. Никаких расписок в получении не было. Случалось, что не получал, денег не было, без книжки ему никто не выдаст, и другой рабочий за него не получит, так как каждый рабочий старался получить свою расчётную книжку и сдать талон, а другому лицу она не выдавалась, потому что каждый брал свою.

А теперь ещё каждому члену семьи выдавалась заборная книжка на получение продуктов из местной лавки, которую он хранил, как свой глаз. Без таковой ему ничего не отпустят, и другому по ней тоже получить очень трудно, так как все люди известны и знакомы. По ней он 1-2-3-4 число каждого месяца получал все необходимые продукты, а если их недостаточно, то после 15-18 числа вновь выписывали, что ему требуется, - это только до 25 числа, а после отпускали только в крайнем случае по каким-нибудь причинам, потому что книжки отбирались для подсчёта. За это время в местную лавку завозят все необходимые продукты и никакого отпуска не производят, а загружают все полки и лари.

Например, можно объяснить так: стоит большой шкаф, в нём несколько полок. Там лежат чай, табак, мыло, спички и другие мелкие штучные товары. Стоят лари – в них пшено, крупа, мука, горох, соль и другие продукты – вообще всё, что нужно получить рабочему. Наступает 1 число, все жёны рабочих идут в контору к конторщику Расчётного стола Суворову Андриану Петровичу, который уже знает его заработок (одного или семьи) и выписывает на ту сумму, что ему нужно. И когда он заполнит эту книжку, то последняя идёт в местную лавку к приказчику Демешкину Дмитрию Гавриловичу, который начинает по ней отпускать то, что там написано, одно за другим.

А теперь можно обрисовать, что рабочие получали очень мало, они забирали всю свою зарплату продуктами и удержанием штрафов. Возчики посуды получали каждую неделю в субботу с вычетом за овёс, который они получали в местной лавке, и прямо из вагона на станции Храповицкая II почти каждую неделю. Расчёт с ними производился тоже по их личным книжкам, куда вписывали привезённый и отвезённый груз ежедневно, а также и вписывали взятый овёс и другие продукты. Возчики дров получали тоже два раза в месяц или же по мере их потребности, тоже было удержание за овёс и продукты питания. Временные рабочие-подёнщики получали каждую субботу, им ничего не отпускали из местной лавки.

Отпуск продуктов из местной лавки на деньги – не отпускали совсем, он строго был запрещён. Авансы давались очень мало и не всем – только лучшим, кто не болел, 10 рублей. Но их предупреждали, что этого делать нельзя, нужно знать срок.

[Тымф]

Часть 15.
Какие расчёты производились за отправленную посуду и приходящие на завод грузы.

       Система была вексельная, вексель сроком на 1 месяц. Вот образец векселя от 25-го марта 1910 года:"Мы, нижеподписавшиеся Торговый Дом Евграф Голубев с сыном и внуками, обязуемся выплатить по настоящему векселю сумму пятьсот рублей Товариществу Бугрова-Башкирова, сроком до 25 апреля 1910 года за полученные изделия, продукты питания. Член Фирмы Иван Голубев". Если же сумма окажется более или менее обозначенной, то делается перерасчёт в ту или иную сторону. Могли выдать другой вексель на другой срок – как, например, уже 10-го апреля 1910 года, хотя опять на пятьсот рублей, до 10 мая 1910 года.

А теперь другой образец такого же векселя от 25-го марта 1910 года:"Мы, Управление Трёхгорнаго Пивовареннаго завода во главе того члена фирмы, обязуемся выплатить по настоящему векселю одну тысячу рублей Торговому Дому Евграф Голубев с сыном и внуками, сроком до 25 апреля 1910 года, за полученную пивную посуду. Член Фирмы".
 
Так они отправляли готовую посуду большим потребителям – только по векселям. Система очень удобная, если выдан вексель и он ещё не оплатится в срок, то та или иная организация оказывается в таком положении – она теряет право на получение в дальнейшем векселя, и он считается опротестованным, и составляется сохранная расписка, которая идёт в Московский Банк. Если же в течение двух месяцев не оплатят, то взыскивают по линии Госбанка, продают с торгов. Но такого в делах Торгового Дома не было, не было таких случаев, чтобы кто-либо задержал платежи в срок. С 1912 года был приглашён опытный главный Бухгалтер Смирнов Михаил Егорович, который вёл систему так, что каждый месяц своевременно была проводка всех отпущенных товаров и учёт протестованных векселей. Отправка мелким покупателям производилась за наличные со склада в Москве, и деньги получали своевременно. А с большими покупателями были проведены два раза в месяц переоформление самих векселей за посуду, а также за материалы с теми, от кого они получались. Таких больших денег на руках не имели, всё было поставлено так, что все операции вели в Московском Банке, платили за это проценты за оформление пользования услугами.

Завод каждый год в зимние месяцы имел боевую торговлю - банками всех сортов и четвертями для молока и керосина. Здесь такое бывает зрелище – почти ежедневно приезжает большое количество подвод для того, чтобы нагрузить воз или даже три воза банок. Тут же платили наличными. Если большая сумма, то оплата была в городе Судогде, так как здесь деньги не хранились – всё было в главной конторе.

Часть 16.
О кадрах завода и о лучших работниках, которых хозяин держал в особом списке.

Служащие:
1. Кирсанов Егор Дмитриевич, технорук.
2. Погарский Лев Иванович, Управ. Нач. производ.
3. Кузнецов Фёдор Никанорович, ст. браковщик, приказчик.
4. Андреев Василий Яковлевич, зав. складом посуды, приказчик.
5. Белов Василий Федо., зав Мат. складом.
6. Суворов Андриан Петрович, Ст. Конторщик раб. служ.
7. Смирнов Михаил Егорович, Ст. бухгалтер.
8. Маслов Иван Сергеевич, конторщик. С покупат.
9. Демешкин Дмитрий Гаврилович, Приказчик Местной Лавки.
10. Листвин Григорий Влад., конторщик.
11. Чиркунов Филипп Про/кофьевич/, приказчик на ст. Храповицкая II.
12. Маслов Сергей Сергеевич, приказчик в гуте.
Рабочие:
13. Чиркунов Иван Прокофьевич, кладчик посуды.
14. Краснов Василий Иванович, кладичк.
15. Ефимов Иван Тихонович, кладчик.
16. Кузнецов Илья Никанорович, кладчик.
17. Петровский Николай Яковлевич, механик.
18. Наумов Павел Иванович, слесарь.
19. Шуралёв Григорий Егорович, стекловар.
20. Хаханов Павел Егорович, стекловар.
21. Казаков Матвей Федо., стекловар.
22. Колпаков Козьма Григорьевич, ст. гончар.
23. Егоров Григорий Семёнович, гут. мастер.
24. Аркатов Иван Анисимович, тоже.
25. Савостин Матвей Семёнович, тож.
26. Ламакин Иван Николаевич, тож.
27. Жуков Михаил Григорьевич, тож.
28. Иванов Иван Александрович, тож.
29. Арсентьев Фёдор Афанасьевич, тоже.
30. Цветников Гаврил Дмитриевич, тоже.
31. Сергунов Павел Сергеевич, тоже.
32. Николаев Сергей Александрович, тоже.
33. Шуралёв Иван Ефимович, тоже.
34. Дуров Иван Васильевич, тож.
35. Ламакин Козьма Николаевич, тоже.
36. Иванов Михаил Александрович, тож.
37. Арсентьев Иван Фёдорович, тоже.
38. Данилов Дмитрий Кондратьевич, тоже.
39. Новиков Алексей Михайлович, тож.
40. Ламакин Дмитрий Николаевич, тоже.
и многие другие, перечислить очень трудно, и список велик – ещё человек двадцать можно написать.

Но между прочим можно ещё отразить и плохих людей – лодырей, пьяниц, которые гуляют, не работают очень часто – этих людей хозяин не уважал, хотя борьбы он с ними такой не имел.
Список.
1. Чиркунов Пётр Прокофьевич, откладчик посуды.
2. Серов Тихон Иванович, тоже.
3. Сипатов Ник. Иванович, тож.
4. Федосеев Иванов Александр Ф., мастер.
5. Судьин Дмитрий Петрович, мастер.
6. Шувалов Дмитрий Ильич, мастер.
7. Овчинников Иван Павлович, мастер.
8. Хахалин Александр Митрофанович, мастер.
9. Агафонов Николай Гаврилович, мастер.
10. Куликов Павел Иванович, раб. гонч.
много других, перечислить очень трудно тоже, человек пятнадцать можно написать.

Вообще же, рабочие были неплохие, всё выполняли аккуратно.

Часть 17.
Об изобретателях.

Здесь можно сказать, что были такие рабочие, но они были замкнуты, так как каждое изобретение – оно рабочему было не на пользу. Можно привести один яркий пример. Относчик Серёжа, мальчик из деревни, дал своё рационализаторское предложение и сам кое-что сделал, чтобы облегчить свой труд. Я опишу об нём, как уже и было описано ранее, - что относчик носил бутылки для закалки обжига, для чего у него был деревянный совок. Когда несёшь бутылку, то совок вспыхивал и дымил, от чада кружилась голова и одолевали слёзы.

Вот пришёл наш Серёжа домой усталый. Пока мать собирала обед, мальчик, приткнувшись на столе, уснул. Подала мать на стол щей чашку, да насилу разбудила сына:"Что же ты, дорогой мой, щи-то простынут, поешь – потом и ложись..." Серёжа протёр глаза, наскоро пообедал, и только что хотел лечь – видит, возле печи стоит у матери ухват с новенькой обструганной палкой. "Ага, - блеснула мысль в глазах Серёжи, - вот из него-то можно сделать хорошую штуку для относки посуды вместо дымящего совка!" Когда пришло время идти на работу на завод, Серёжа достал ухват, обмотал его проволокой, - и с этим изобретением на завод. Придя в гуту, он стал принимать и относить в опечек для обжига посуду. Но первое изобретение у Серёжи не только не вызвало похвалы и поощрения, - наоборот, как только дядя Ефим заметил принесённый ухват, - вырвал его из рук Серёжи и отхлестал мальчика ремнём, чтобы на будущее время и думать не посмел заниматься такими делами, - кратко выразив свой запрет двумя звуками: "Ни-ни!!!" И товарищ его, сосед по стулу с дядей Ефимом, Иван Аркатов, прикрикнул на провинившегося Серёжу:
- Что ты наделал, щенок! Ведь от твоих рогаток с проволокой вся посуда потрескается!

За Серёжу вступился другой мастер – Ламакин Иван Николаевич:
- Ну что вы напали на паренька, какая может быть порча от этого ухвата? Вся ваша посуда целёхонька – идите и посмотрите, или же посмотрите, когда она выйдет из опечка. А тебе, паренёк, вот - даю лист асбестовой бумаги. Обложи им свой ухват и работай. Так уладилось дело с первым изобретением юного Серёжи. Но дело не в том. Узнав от ребят о том, как мастер дядя Ефим отхлестал Серёжу, мать Серёжи была сильно возмущена, собралась жаловаться. Соседка Марья, сын которой тоже в гуте работает с Серёжей, остановила её:
- Постой, постой! На кого ты собираешься жаловаться?
- На мучителей, которые поколотили Серёжу!
- А кому? И что ты этой жалобой выиграешь?
- Управляющему! Пусть их проучит!
Женщины присели на крылечко и разговорились.
- Было дело, жаловались, - убеждала Марья. – А управляющий и приказчик только ухмыляются. Уму-разуму учат, чувствуют и доходят до дела – тебе и весь суд. Есть зловреднее побоев, - продолжала Марья. – Мой муж в составной работал с таким же простаком, как он – по указке стекловара дяди Павла Хаханова из составной для засыпки горшков пудов по пятнадцати таскал!

[Тымф]

Часть 18.
А теперь об охране труда.

       Как уже описано, труд стеклодува и других был очень тяжёлый. Взять хотя бы составный цех, где можно бы труд рабочего немного улучшить, облегчить – тем хотя бы, чтоб таскать носилки с составом полегче, или же устроить что-нибудь подельнее. Верно говорила женщина Марья: "Такая тяжесть, лошадиную силу надо иметь! А устройства для облегчения – пустяки требовались: вместо ручных носилок сделали бы тележку на колёсах. Надорвался, захворал – катись на все четыре стороны, и взыскать не с кого. Умирай – другого поставят. У меня с Иваном тоже бывает сражение - что ты наделал, урезонивала я его. Сам работаешь на вольном воздухе, а парнишку закабалили в гуту. А про наших хлопчиков скажу одно – прощенья нам нет, с таких лет закабалить ребятишек. Когда я провожаю своего на работу, сердце надрывается: в гуту, Боже мой, в гуту!.. Летом в ней жара нестерпимая, угар, дым. Каждые два часа потные, угорелые выбегают на пруд купаться. Зимой – лютая стужа, сквозняки. Отойдёшь в сторону от печи – обдаёт холодищем. Дверей у входов и выходов иногда не бывает – сломают, а устроить обратно - долго не устраивают. Дует ветер, свищет во все щели и прогалины. Мой сынишка поступил раньше твоего Серёжи, сказал – зимой прибежишь до начала работы, у верстака возле печи в деревянных креслах храпят мастера, негде прилечь – камень, стекло, холод. И вот мы, ребята, соберёмся гурьбой, прыг один за другим в жаркий опечек, где песок для варки стекла калится, расположимся там и уснём, пока на работу не крикнут. Вылезаем оттуда, словно из бани. Рубашку хоть выжми, потом обливаемся..."

Беседа матерей прервалась – с завода возвратились утомлённые их сынки-хлопцы. Вот она – охрана труда наша. Никто не мог подумать и предположить кое-что.

Часть 19.
Дисциплина, и о прогульщиках.

Дисциплина на заводе была неплохая. С первых лет основания дисциплину хотели применить в виде штрафов за прогулы по пьянке, но она со времени была нарушена, так как таких ярых прогульщиков, как Чиркунов Пётр Прокофьевич, Иванов Александр Федосеевич, Шувалов Дмитрий Ильич, Судьин Дмитрий Петрович и ряд других, воспитание штрафами не брало. И хозяин Сергей Иванович махнул рукой, только сказал:"Если пьяный проспится, наутро опять работать будет, а если он загулял, то он себе делает большой вред, а также и семье его будет урезана сумма на получение продуктов из местной лавки".
 
Хотя он и ничего не получает, а на что же он пьёт, где берёт деньги? Вот этот вопрос очень часто вставал перед Сергеем Ивановичем: откуда они берут. Взять хотя бы Чиркунова Петра Прокофьевича – согласно ведомости на получение денег, которая гласила, что таковой уже не получал несколько месяцев. Но как же так, в чём загадка? Её надо было разгадать, и он стал за этим следить, откуда же это всё исходит, - и он нащупал почву, узнал этот секрет – он очень прост. Тому же Чиркунову Петру Прокофьевичу открывали кредит на получение продуктов из местной лавки – определённую сумму, примерно глядя по его заработку. И что они, вот такие деляги, делали: они выписывали ходовые товары, – как, например, чай, сахар, мука пшеничная, - в такой доле, что часть не попадала в семью, а шла по левой стороне. Они продавали чай, сахар и другие продукты за половину их стоимости, или отдавали почти даром, на водку, а товар скупали более зажиточные рабочие, их тоже можно назвать: Сергунов Павел Сергеевич, Русов Дмитрий Антонович, Ковалёв Иван Дмитриевич и ряд других, которые пользовались этим случаем, имея наличные деньги, и им была большая выгода. Так вот, какая может быть борьба с такими прогульщиками, когда среди нас, рабочих, имелися такие люди, которые помогали вести такую жизнь. Пробовали на жженых этих прогульщиков воздействовать, но ничего не получилось, никто не оказал в этом помощи.

Я остановлюсь на том факте – взять хотя бы такого прогульщика – Иванова Александра Федосеевича. Если он загулял, то за одну неделю он пропивал всё, даже дело доходило до плотничного инструмента. А потом снова человек начинает работать нормально. Но это недолго длится: стоит человеку Александру Федосеевичу выпить глоток водки, и он опять загулял. Ему неоднократно говорили сами рабочие и семейные, но он чистосердечно сказал:"Не могу ничего сделать! Пока я не вижу, и меня никто к этому не позовёт, - я держу себя твёрдо. У меня такая болезнь, что же я могу сделать? Как от этого избавиться? Помогите!"

Но в то время никто не мог человеку оказать какое-нибудь средство, а люди старались только причинить зло, как уже ранее описано, - те дельцы, Сергуновы и Русовы, шли на это только для своей выгоды, чтобы он, Иванов Александр Федосеевич, и другие такие, подобные ему, шли к ним и несли продукты почти даром. Какой же интерес ему идти в контору и выписывать себе продукты в кредит – они сами придут к нему домой. Вот какова была жизнь наших невыдержанных рабочих.

Часть 20.
А теперь – какие же развлечения были у рабочих и молодёжи.

Завод находился в лесу, по которому пролегала шоссейная дорога Владимир – Муром. Напротив стеклозавода находилась очень прекрасная, живописная роща из сосновых деревьев и хорошо очищенная площадка, где была построена небольшая беседка, куда часто приезжал сам барин, помещик Храповицкий, и привозил своих музыкантов. Там он веселился со своей свитой под охраной черкесов-стражников. Рабочие, как старые, а также и молодые, приходили сюда и смотрели, как веселится барин-помещик. И стало тому неудобно проводить такое веселье, ведь было большое скопление рабочих завода и жителей города Судогды – вот и решили всё торжество перенести в более удобное место. Оно находилось там, где в настоящее время построены здания общежития Муроцевского Лесотехникума – на Бору. Туда такого количества людей не собиралось, и самому барину Храповицкому было недалеко совершать поездки, на Бор.

Рабочие и молодёжь стали тоже устраивать по воскресным дням маленькие гулянки. Начиная с 1911 года, молодёжь завода в зимнее время, в первый день Масленой недели занимались встречей Масленицы. Жгли костры на территории лугов Поймы, прикатывали от завода пустые сульфатные бочки, зажигали их, обливали керосином, а пожилые рабочие с пятницы, в субботу и воскресенье шли в город Судогду и смотрели такое зрелище - крестьяне окрестных ближних деревень и граждане Судогды выезжали на своих лошадях, и по большой улице от Моста реки Судогды до здания Городской Управы (ныне где помещается исполком) около 200-250 лошадей ходили и бегали взад и назад на санях, на санках и других видах. Такое зрелище происходило три дня, завод в эти дни работал только полдня, было такое веселье, а молодёжь завода в воскресенье уже провожала Масленицу, тоже прикатывали сульфатные бочки, и опять начинают – тоже жгут их, стоя вокруг огня, и поют песни:"Ах ты Масленица, ты обманщица, все проулки залила, ай да Масленица!" - и так продолжается до полночи. А потом с песнями уходят. Это называется провожание Масленицы, такое праздненство бывало каждый год.

А ещё, как уже положено из старины, ведётся такое дело, что все молодые парни и девушки старались до торжественной Масленицы совершить свой обряд, то есть повенчаться и стать мужем и женой. А потом, как уже принято в старину делать, - идти, как говорится, к тёще на блины – это начиная с четверга и кончая воскресеньем. Ранее не было общественного, как назвать, Клуба, и вся молодёжь на своих квартирах, где имеется девушка, собирались, делали вечеринки, там происходили всякие игры и танцы под гармонь – кадриль и другие старинные танцы, а днём в воскресенье собирались в лесу и водили хороводы.

А пожилые женщины – это происходило в праздник Светлого Христова Воскресенья, или Пасху, - ежедневно почти всю неделю собирались на улице, на лугу и катали мячик в положенные яйца. А маленькие детишки, девки и парни играли во всевозможные игры – в лапту и другие, бегали кругом, а иногда веселились в лесу на той самой площадке, где когда-то гулял сам барин Храповицкий со своей свитой.

Часть 21.
О школе завода.

Сама школа построена в 1906 году, помещение очень маленькое, обучение там было - 4 класса. Первый год действительно мальчишек и девчонок было мало, и помещение было достаточно, но далее было уже тесновато.

Учительница была дочь управляющего – Погарская София Львовна, неразвитая и грубая женщина, слабоватая в учёбе, не могла она дать понятие преподавания. Кроме того, ещё был Закон Божий, и навещал три раза в неделю священник города Судогды Аркадий Колеров. Если кто не понимал Закон Божий, то у него в руках появлялась линейка, которая ходила по голове и спине учеников и учениц, даже были случаи – сажали на колени и ставили в угол.

Ученики были дети служащих и более зажиточных рабочих, а малозажиточные и другие учились в заводской гимназии, то есть в гуте. С восьмилетнего возраста они уже изучали грамоту около бутылок. Запамяти, как они учились этим наукам. Мальчика восьмилетнего одевали в маленькие лапотеньки, в сшитое пальтишко, его сонного несли на руках в гутенскую гимназию, где он выполнял свой долг, нося бутылки, спотыкаясь, спя на ходу. Гутенская администрация, видя то, что мальчик не в силах работать, передал смену, если далеко обжигательный опечек, то давали запасного хлопца работать по одному часу, и один час он отдыхал, а потом опять смена, и так весь передел смена - мальчик ходит, как пьяный.

Но всё же надо оговориться в том, что если сделать сейчас сравнение, взяв мальчика или девочку в то самое время и в настоящее, то это большая разница: в то время, в те года дети были крупнее и более ростом, и если взять сейчас мальчика или девочку, пришедших из детского сада, которым уже 7-8 лет, то в то время ему по возрасту можно дать было 5-6 лет. Всех учеников, как только кончали они 4 класса, и если каким-нибудь образом удавалось устроиться им в школу в городе Судогде, там сажали опять в 4 класс, а в пятый они не попадали, так как не могли знать то, что проходят ученики 4 класса города Судогды. Такая учёба продолжалась до 1912 года.

Учительницу Погарскую Софию Львовну, как соответствующую в должности не учительнице, а мучительнице, инспектором Народных училищ Полянским Павлом Георгиевичем предложено было освободить от права воспитания учеников. И наметили назначить новую учительницу, прибывшую с Украины, - Сергиевскую Елену Макарьевну, которая на первых порах предложила хозяину Сергею Ивановичу мысль о переходе из этой школы в более удобное помещение, в другую школу – в такой маленькой учить уже было совершенно нельзя. А второе, что она сказала:"Мне одной будет трудно учить, необходимо пригласить или же попросить инспектора народных училищ Полянского Павла Георгиевича о назначении ещё учительницы".
 
Хозяин Сергей Иванович дал согласие о переводе из этой маленькой школы в другое помещение, только что отстроенное для рабочих. Его пришлось временно занять под школу, и было дано согласие о постройке новой большой школы, того самого здания, где в настоящее время помещается рабочий клуб. Школу начали строить в 1913 году, с осени. Согласно составленной смете, она должна была построиться на 4 больших класса с большим коридором, залом для отдыха в перемены; сделать две комнаты для проживания двух семей учительского персонала и комнату с кухней для сторожа-истопника школы.

Всё было сделано, и школа в 1914 году с осени уже стала работать. Учеников и учениц было достаточно. Как только стала работать с ними Сергиевская Елена Макарьевна, так пошёл в деле большой сдвиг: кроме основной работы с учащимися в учёбе, она привлекла детей к пению, был составлен ученический хор, который стал выступать даже в городе Судогде, где пользовался большим авторитетом. На стеклозаводе же стали устраивать ежегодные новогодние ёлки, на которых присутствовала сама попечительница – хозяйка Анна Николаевна с детьми; а также стали ставить школьные спектакли с участием лучших учеников и устраивать школьные вечера самодеятельности и декламации.

Хоровое пение это очень понравилось хозяйке стеклозавода Анне Николаевне, она уже стала пользоваться авторитетом даже в Судогде, где сама интеллигенция города попросила и пригласила этот школьный коллектив выступить у них с вечером самодеятельности. Наша хозяюшка не захотела ударить себя в грязь лицом, переговорила с учительницей Еленой Макарьевной Сергиевской, попросила подготовить такой концерт с наиболее активными и хорошими учениками. И когда всё было готово, Елена Макарьевна известила руководителей города о постановке концерта, и в назначенный день вечером он состоялся, хотя местная интеллигенция, граждане города не думали, что он пройдёт с большим успехом.

Некоторые видные лица очень жалели, что не видали такого концерта детей из рабочих семей, имеющих большой талант. Вообще, концерт прошёл удачно, имелась большая восторженность, некоторые лица из молодёжи кидали на сцену букеты цветов, перевязанные разноцветными лентами, и после такого концерта нашей хозяюшке Анне Николаевне стало очень лестно, и она стала дарить хорошим ученикам подарки – цветы и всякие принадлежности. Хорошие ученицы были Клавдия Чиркунова, Катя Фролова, Женя Фролова, Тася Аркатова; ученики – Коля Белов, Андрюша Кузнецов, Лёша Смирнов, Ваня Хамков, Федя Белов, Петя Кабанов, и много других.

Был поставлен спектакль на сцене в виде картин. "Гномы и Карли" - все мальчики были в таких великолепных костюмах, даже посмотреть вот сейчас очень хочется, как они играли хорошо, а потом ещё играли – картина была "Фортуна и Нищий", а потом играли – картина "Дядюшка Яков", тоже было замечательно, была на сцене тележка со всеми товарами и книгами, и была среди детей сиротка. Вообще, много других картин.

Сергиевская Елена Макарьевна, будучи учительницей, выпустила окончивших своих учеников и передала для дальнейшей учёбы в город Судогду с похвальными листами и хорошими отметками, и была представлена инспектором народных училищ Полянским как хороший руководитель. Совместно с Еленой Макарьевной был приглашён её родной брат Николай Макарьевич, который обучил некоторых учеников игре на скрипке. Выдающийся ученик был Иван Фёдорович Кузнецов, который так увлёкся игрой на скрипке – даже она ему во сне снилась.

Видя то, что молодое поколение стеклозавода, дети рабочих, имеют талант, - таких мальчиков и девочек стало уже очень много, – хозяйка стеклозавода Анна Николаевна предложила учительнице Сергиевской Елене Макарьевне попросить городское общество о разрешении поставить детский концерт на благотворительные цели в пользу раненых воинов, на что было дано разрешение, и наше молодое поколение выступило там с большим успехом. Но в виду того, что здоровье нашей учительницы Елены Макарьевны очень подорвалось, она уехала на родину, на Украину, и взяла с собой свою любимую ученицу Фролову Женю. С момента её отъезда в школе стало не то. Не было тех песен и спектаклей, так как молодые учительницы не в силах были вести те занятия – как для хора, а также и концерты. И дело встало на мели.

[Тымф]

Часть 22.
Культурный быт семейства хозяина Сергея Ивановича.

       Вот здесь-то надо немного описать, до чего доводит наше иногда некультурное отношение к семье, к женщинам, находящимся в доме. Приведу я яркий пример о самом хозяине Сергее Ивановиче Голубеве. Он до того вовлёкся в работу стеклозавода – даже забыл, что у него имеются жена, дети. Он даже по несколько дней не бывал дома, забросил всё, никакой ласки к жене... Что же получилось? Получилось, что она жила, не видя мужа, не видя никаких пиров, гулянок в доме – он, конечно, был против таких гулянок, потому что был очень жаден. И она решила завести себе любовника. Открыто сказала:
- Так жить нельзя, такое отношение ко мне нечеловеческое!
- Аня, как тебе не стыдно, у нас дети – Катя 16 лет, Яша 12 лет, Сержик 8 лет – как они на это посмотрят?
- Серёжа, пойми же, что же делать! Катя – она хотя понимает, но она мало бывает дома, а Яша и Сержик – они ещё молоды, они ничего не должны знать.
- Ну что же, - на это сказал Сергей Иванович, - стеклозавод я не могу оставить и развлекать тебя, хотя я давно уже знаю, что я тебе стар, некрасив и неразговорчив. У меня же стеклозавод!
- Тогда я могу пригласить любовника, Серёжа, домой?
- Это твоё дело, как хочешь, что же я могу тебе предложить? - сказал Серёжа.
- Значит так, я себе уже нашла того, кто меня будет развлекать игрой на рояли, - это податной инспектор земства Яков Осипович Кузнецов.

И он стал часто навещать нашу хозяйку Анну Николаевну. Самого Серёжу отправляли на завод, дочь Катя уже прекрасно знала, она уезжала в город к сестре Лизе Голубевой. Яша и Сержик шли гулять к своему брату Лёве Голубеву в сад, а сама хозяйка Анна Николаевна делала пировку, и такая разгульная жизнь нашей хозяюшки Анны Николаевны привела бы к несчастью.

Дело обстояло так: в одно прекрасное время наша хозяюшка Анна Николаевна закричала:
- Серёжа! Прикажи кучеру Ивану Фролову сейчас же привезти на лошади Якова Осиповича!
Приказание надо выполнять, и он идёт и кричит:
- Иван! Привези сейчас же Якова Осиповича! Аня просит.

Нашему дорогому Ивану Фролову, старшему кучеру, надоело его возить: привези, отвези, опять привези, опять отвези, опять привези, опять отвези - плюёт, ругается, и раз попал в такой момент – говорит:
- Сергей Иванович, разреши, я его отучу сюда ездить?
- Как это ты, Иван, его отучишь?
А Иван говорит:
- Это очень просто: а как я запрягу ту самую бешеную лошадь, я ей дам стаканчик или рюмочку вина или водки, и когда я его повезу, то я ударю её пошибче кнутом, чтобы она шла побыстрей, и она бросится на каменной дороге, там он и вылетит, и будет скандал по всему городу, будет неприятно, его жена - врач Кузнецова - этого не выдержит, и она попросит перевода во Владимир. Причина очень уважительная.
- Да, Иван, твоя голова много стоит денег! Я тебе дам рубль, купи водки и напои ту лошадь, и сам вместе с ней похмелись. Действуй!

И вот наш Иван Николаевич захотел избавиться от Якова Осиповича - привези, отвези, опять привези и опять отвези - и вот в одно прекрасное время, праздничный день, он привёз Якова Осиповича, распряг лошадь и стал ждать сигнала, когда его обратно везти в Судогду. Дело затянулось долго, уже вечерело, слышны были песни молодёжи. Наш Иван всё припас, что нужно лошади, уже дал немного для храбрости, и сам немного глотнул. Вдруг выбегает горничная Настя и кричит:
- Иван Николаевич! Лошадь к парадному крыльцу!
Наш Иван что медлит - он опять налил рюмку водки и дал лошади прямо через зубы, и сам немного добавил, и стал запрягать ту самую повозку, из которой легко можно вылететь. И подал к парадному крыльцу дома.
Скоро, не чуя беды, вышел Яков Осипович и сел в пролётку. И наш Иван спросил:
- Прикажете ехать?
Яков Осипович ответил:
- Поезжай, только поскорее!

С завода Иван выехал нормально, но когда выехали на каменную дорогу, то Иван так хлестнул кнутом лошадь, что она так бросилась, что Иван не мог её удержать, и она стала носиться из стороны в сторону, а наш герой Иван только держался на вожжах, а сам Яков Осипович не мог удержаться и вылетел из пролётки на каменную дорогу, вывихнул ногу и переломил руку. Собрался народ, стали тужить, что получилось несчастье, а наш Иван сказал:
- Видно, Бог наказал! Не имей привычки шляться, ездить по любовницам - своя краля, врач, не хуже нашей Ани!
Ему и так больно - от боли, а тут ещё насмешка... Молодая интеллигенция города Судогды начала смеяться. До такого унижения дошёл податной инспектор Яков Осипович Кузнецов. Его тут же подобрали и отвезли на лошади в больницу на излечение. Лёжа в больнице, он уже написал рапорт о переводе из Судогды - вот какова жизнь любовника.

Но кто же здесь всё-таки виноват? Как можно думать, что здесь виноваты все, здесь никому нет пощады. Самому хозяину Сергею Ивановичу - если она ему не пара, он ей в то время не нравился тем, что он стар, заика, - нужно было вопрос решить. Так же и ей надо было примириться, ведь хозяйка! Надо терпеть и привыкать к жизни, не позорить детей, ведь дочь 16 лет - не глупая, прекрасно видела всё, зачем ездил Яков Осипович. А теперь об нём - неужели ему было не стыдно, имея такую прекрасную жену, врача, которая не хотела мешать ему, только говорила, что он одумается:"Что он от меня требует – этого я не могу ему дать, той прелести, которую он имеет с Анной Николаевной... Я уже знаю, что скоро будет ребёнок, которого я не могла дать..."

С такого позора наша хозяйка Анна Николаевна стала сурьёзнее, захотела организовать культурную работу среди Судогодской интеллигенции - учителей земских школ и земских служащих, стала ставить спектакли во вновь выстроенной школе. Первые артисты и певцы были Рагузин, земский служащий; Назаров Виктор Спиридонович с женой Анной Алексеевной; братья Барлотти и ряд других лиц, тоже интеллигенции. Первая пьеса была – "Ванька Ключник", которая была поставлена хорошо. Была прекрасная декорация, шикарные костюмы и остальной реквизит, на что хозяева предоставили немалые средства с покупкой и пошивкой этих костюмов. А вторая пьеса тоже была поставлена, это была "Вольная волюшка", тоже была шикарная декорация и хорошие костюмы, на которые тоже были затрачены немалые средства; а также много других пьес. Играли замечательно, наша хозяюшка Анна Николаевна так увлеклась в постановках спектаклей, что и забыла про любовника.

Вот так и организована была культурная работа на стеклозаводе, только не силами молодых рабочих, а Судогодской интеллигенцией. Хотя у нас среди рабочих в то время были силы в постановке, но рабочему на сцену вход частично был запрещён, не со стороны самих хозяев, а со стороны той же Судогодской интеллигенции. Вроде того - если мы их допустим, то они испортят нашу постановку, как некультурные. Но всё-таки за последнее время уже благодаря усиленной работе учительницы Сергиевской Елены Макарьевны были приглашены некоторые молодые рабочие в постановках, хоть и на малые пока роли, или вовсе без ролей.

Но так как ввиду переворота царской власти сама интеллигенция ушла от постановок, на сцену выступили наши любители искусства из рабочих - например, такие активные рабочие были: Пятакин Александр Васильевич, Данилов Иван Кондратьевич, Казаков Иван Матвеевич, Апенов Георгий Иванович, Цветников Иван Гаврилович и ряд других ещё молодых комсомольцев. Такими силами любителей искусства был поставлен не один спектакль из военной темы:"Госпиталь" из жизни раненых бойцов, где хорошо впервые сыграл роль рабочий Пятакин Александр Васильевич и Данилов Иван Кондратьевич, и другие. И последняя пьеса Горького "На дне" тоже была поставлена хорошо.

Часть 23.
О культурной жизни детей хозяев Голубевых.

Детей у Сергея Ивановича было трое, и четвёртая дочь народилась от любовника Кузнецова Якова Осиповича, имя ей дали - Зинаида. У другого хозяина, Фёдора Ивановича, было только двое, так как последний на заводе был очень мало, всё время проводил на военной службе. Воспитание детей было очень нежное и баловливое, всё время они находились вдали от детей рабочих, в прогулке в своих садах и на территории своих построек, где они занимались всякими играми под присмотром нянь. Это было почти до их учёбы, и сама учёба производилась так - специально приезжал учитель, который давал уроки.

Дочь Катя воспитывалась дома, с рабочими совершенно никогда не играла и смотрела на них косо. С момента, когда ей исполнилось 13 лет, она почти всё время проводила дома, на стеклозаводе мало жила и находилась в городе Судогде у тётки Матрёны Маркеловны, у которой была дочь Лиза - с Катей они были одногодки; но причина тут, как уже описано ранее, - такая, что поведение матери Анны Николаевны её очень не устраивало, и она с ней даже не разговаривала, и избегала встреч. Но с 18-летнего возраста она уже проживала на заводе, так как случился переворот, и она изменила свой образ жизни, совсем стала другая. Но всё же с рабочими так и осталась враждебна, такое было воспитание с малых лет.

Второй сын, Яков, рос тоже среди нянь. Но его к рабочим тянуло всё время, как до революции, также и после. Он очень был способный к работам, и всё время, с 12 лет уже, занимался работой - у него во дворе была целая мастерская плотничных инструментов, а когда ему исполнилось 18 лет, то он уже самостоятельно мог работать по всем отраслям: плотником, слесарем – а когда выбыл с завода, то в Москве уже работал главным механиком большого завода.

Третий сын – Сержик. Этот с малых лет был воспитан нежно, к рабочим относился очень враждебно. До самого отъезда в завода был отгорожен от рабочих, а когда уже уехал в Москву, не зная горести и труда, то впоследствии попал в такую среду, что его вовлекли в шайку хулиганов и воров, потому что он привык жить, когда у него имелись деньги, а здесь их не оказалось – нужно было добывать, а он к работе не привык.

Ну, относительно остальных детей писать не представляется возможным, так как они тоже воспитания были нежного, и ничего особенного они не делали.

Часть 24.
Откуда взялся большой капитал Торгового Дома Голубевых.

Начиная с 1909 года, завод уже имел 3 ванные печи:
1). Белую по выработке посуды под виноградное вино и банки для реализации на сторону;
2). Красную (стекло оранжевого цвета) для выработки посуды под пиво Трёхгорного Пивоваренного Завода;
3). Тёмного цвета стекла - для выработки посуды под вина: Мадерная, Французская, Шампанская четверти для реализации.

Как уже ранее было описано, обширное производство требовало для выработки посуды много сырья - сульфата, боя. Такое производство большое, надёжное - завод по выработке и добыче сульфата - отправило в адрес стеклозавода около 25 вагонов сульфата, на что был выдан очень большой вексель сроком от одного месяца до трёх. Но так как в нашей стране России завязалась Первая Мировая Война с Германией в 1914 году, - пивоваренные заводы стали закрывать, посуда под пиво стала не нужна. Стеклозавод же продолжал работать, имея большой запас сырья, в достатке, и всё же продолжал вырабатывать пивную посуду, хотя она не шла и не грузилась. Но всё же работали и складывали в закрома. Наработали такое количество, что даже не хватало закромов, но продолжали паковать кули и отправлять на Храповицкую II, где склад был уже завален. Сами пивоваренные заводы, чтобы очистить свои склады от производственного боя, продолжали отгружать в адрес завода, так как бой загромождал у них территорию, - почти даром, только бы убрать. Протестованные векселя за отгруженный сульфат были погашены ссудой под продукцию, находящуюся на хранении на самом стеклозаводе и на складе Храповицкая II, а война всё шла, а завод продолжал работать. Наработано было много посуды, но она не отправлялась, рабочие не получали зарплату несколько месяцев, хотя их аккуратно снабжали из местной лавки и по запискам из городских магазинов. Вообще, рабочие такой нужды не имели, вот здесь и все те, кто не хотел брать продукты из местной лавки и магазинов, - все стали выписывать кредит.

Но вот и наступил 1915 год, война окончилась, пивоваренные заводы начали открываться, и надобность в продукции у пивоваренных заводов назрела, но наливать пиво - тары не оказалось. Был дан запрос по старому адресу, прежнему поставщику - Торговому Дому Голубевых, который не растерялся, предложил свои услуги поставить 50 вагонов пивной посуды, но только по новым ценам, какие существуют в настоящее время, - это примерно в 10 раз больше, сумма оказалась очень большая, но раз пивоваренные заводы имеют большую потребность, то был решён вопрос об отправке в скором времени не менее 15 вагонов, а в последующем месяце то же производить каждую неделю – отправлять не менее 8 вагонов. Когда всё было отгружено, и было оформление векселей, то была погашена выданная под сохранную опись продукции ссуда и просроченные векселя. Всё равно капитал остался очень большой, и хранить его нельзя, ему надо дать дорогу для более плодотворной работы. На обширном своём совещании был поднят вопрос о закупке всех стекольных заводов, находящихся в радиусе 40-45 вёрст.

Во-первых, наш Серёжа обратился к своей двоюродной тётушке Александре Козьминичне Воробьёвой (нынче бывший её завод называется "Красный Богатырь"). Но женщина не растерялась и сказала прямо:"Хватит, дорогие племяннички, одурманивать меня, у меня не нужда, я ещё думаю тянуть завод! Мой вам будет совет, как вы мои двоюродные племянники: обратитесь к моим родным племянникам Воробьёвым Сергею Михайловичу и Ивану Михайловичу, на Мишин завод, отсюда недалеко. Они прогорели, они опухли от перегара. Это мой вам совет – пока ещё не поздно, поезжайте на Мишин завод, пока они ещё находятся в таком положении. Здесь недалеко до Языкова, а там и завод. Поезжай, Серёжа!"
 
Наш Сергей Иванович отправился на тёпленькое место к Воробьёвым, а по прибытии туда – узнал: рабочие пришли в такой восторг о том, что они будут работать дома у себя, а не курсировать и искать работу к Голубеву в Судогду или же на Балсин к Фёдоровскому, или к другим заводчикам, таким, как Добровольский, который тоже скоро пойдёт по стопам Воробьёвых. Наш Серёжа подошёл очень умно: он явился в тот момент, когда у братьев Воробьёвых была сильная неудобная перебранка, скандал о заводе, где Иван Михайлович уже решил сам заложить завод, так как имел большие недоимки и задержанную оплату векселей за полученные материалы, а наработанной посуды уже не было, она вся была запродана и отправлена в тупик 16 версты. Сергей же Михайлович на это говорил, что необходимо ехать в Москву и получить деньги за отправленную посуду, и погасить ту задолженность, которую они имеют, - а завод необходимо тянуть, пока имеется сырьё. Но уговорить Ивана Михайловича было трудно. Он настоял на своём и продал завод, и поехал в Москву оформить купчую сделку о продаже. В основном завод уже стал Голубева Сергея Ивановича. На этом он не успокоился: имел такой капитал, но ему показалось мало – ещё бы где подыскать завод или два.

Опять им пришла на помощь тётка Александра Козьминична:"Что вы дремлете, вон два завода тоже прогорели! Вознесенка (это ныне называется Стеклозавод "Красный Октябрь") и Якунчиков (это ныне называется стеклозавод "Красный Маяк")!"
 
Эти заводчики, видно, были уже не хозяева заводов, их заводы были назначены на торги. Кто мог купить? Храповицкому они были не с руки, и сам барин-помещик не очень тянул за заводы, они ему мало приносили пользы - их хорошо обыграл Голубев, а они проморгали. И опять Сергей Иванович поехал в Москву на назначенные торги, где этот вопрос о продаже заводов Добровольского был решён, и заводы были куплены Голубевым, который работал на них не более как полтора года. Ввиду перемены власти и пришедшей революции перешли они в руки рабочего класса, и весь их капитал туда же попал.

[Тымф]

Часть 25.
О Ткацкой Фабрике, которая строилась в период с 1912 до 1915 года.

      Такая мечта у старого хозяина Ивана Евграфовича назрела давно, ещё с первых дней, когда их дела с заводом начали улучшаться, и с прибавкой завода он стал тянуть за устройство фабрики, которая была возведена на хорошем таком месте - он даже иногда вспоминал те годы, когда строился стекольный завод:"Нужно было бы его построить на том самом месте, где мы сейчас закладываем фабрику!"

Но с постройкой фабрики работа и доставка оборудования для неё оказалось дело очень трудное. Сама перевозка досталась нелегко: в то время такие тяжёлые части, как двигатель и другие громоздкие предметы, доставлялись лошадьми, но такое количество лошадей и сама телега, когда везли двигатель по дороге к месту её закладки, передвигались очень трудно, так как сам грунт не позволял двигаться лошадям. Но всё-таки, всеми усилиями и трудностями, фабрика была пущена в работу в 1915 году.

Но где взять рабочих и персонал? Вот над этим вопросом сначала задумались, но, как говорится, нужна здесь конкуренция, то есть - найти человека и переманить его к себе. Вот здесь и пошли на это. Приехал ткацкий мастер с одной из Ивановских фабрик, и он постепенно стал перетаскивать людей – подмастерья и несколько ткачих, которым была оплата очень хорошая, а те тоже, имея переписку с другими подругами, тоже стали их перетягивать сюда. Такое количество рабочих принять не представилось даже возможным, так как жилищно-коммунальное хозяйство было в плачевном состоянии, строительство квартир было очень малое, только для приезжих, а местные проживали в деревнях и в заводе, и в самом городе Судогде. Но так как жилья на фабрике было мало, то заведовавший фабрикой хозяин Василий Иванович занялся таким вопросом, что необходимо тем квалифицированным ткачихам обучить девушек из города Судогды, из стекольного завода, так как им квартир не требовалось. Было трудно, но в течение 1915 года и части 1916 года фабрика уже работала своими кадрами. Были обучены как сами ткачихи, так и подмастерья, машинисты и другие рабочие. Фабрика стала выпускать товар, и он отправлялся в Москву и другие города. Работа пошла очень хорошо потому, что рабочая сила была молодая, энергичная, весёлая, и с работой считалась; трудились в две смены, так как на стекольном заводе в гуте девушки работали только до 15-16 лет, это им было неудобно – таким большим девушкам таскать бутылки, - и они все пошли в ученики ткачих, а их было так много, что за последнее время новых уж и не требовалось.

Среди девушек из города Судогды некая Аня Цыпкина была очень красива, и наш хозяин Василий Иванович, увидя её, так увлёкся ею, - когда работала на станке, он не мог равнодушно смотреть на неё. "Вот задача, - как он говорил, - жаль, что ты плохо грамотная, я бы тебя перевёл работать в контору, и ты бы была у меня на глазах. А здесь неудобно, так все глядят! А всего лучше – тебе не надо работать, переселяйся в ту квартиру, что мне оборудовали, хотя я мало бываю дома, всё в разъездах… Но ничего, время найдётся, а здесь все глядят и говорят – это любовница нашего хозяина Василия Ивановича, а работает! Тебе надо в шелку ходить и носить бусы!" Вот так они жили: у кого жена скучает, а у кого муж пялит глаза на хороших красивых девушек.

Так и работала ткацкая фабрика и стеклозавод братьев Голубевых до самого переворота царской власти. Всё шло исправно, деньги текли за спиной рабочих, продукция отправлялась во все края России. Сама фабрика работала неделю после Революции, а потом всё оборудование, все станки были переброшены частью в Гусь и другие фабрики. Само помещение фабрики было изъято на стекольный завод и другие предприятия. Жилые постройки переданы были стекольному заводу, они находятся в настоящее время под названием "Новая Фабрика", а на самом месте, где стояла сама фабрика, уже построили пять финских домиков на 8 квартир.

Часть 26.
О расширении на будущее время и о планах создать Комбинат.

Но вся мечта Торгового Дома братьев Голубевых, ставших такими богатыми, которые, имея опыт руководства и ведения на заводах, жили, ведя себя скромно, не устраивая никаких балов, гулянок, не имея даже знакомых, которых они чуждались, была о том, как дальше проводить ту начатую работу. Они часто собирались в своей главной конторе в городе Судогде, где обсуждали всякие вопросы. "Дела наши идут хорошо, и на обширном совещании вопрос встал такой: мы теперь завоевали авторитет среди даже заводчиков и фабрикантов, и не лучше ли было бы нам сейчас переменить вывеску нашего торгового Дома Голубевых на более обширную? Хотя бы создать Стекольный Комбинат и объединить все стекольные заводы, которых мы уже имеем четыре, а впоследствии их число увеличится до семи? Мы предполагаем купить другие заводы, как то: Балсин и Середний Федоровского (ныне они именуются: один - Воровский, а другой – Молотова – прим. В. Демешкина), а также Куст Благовещенский Гаврилова, и на Мошке у Белтова... Провести на все стекольные заводы железнодорожную линию для погрузки и выгрузки всех материалов и продуктов, для улучшения и сохранения расходов по перевозкам. Этот самый вопрос мы уже поднимали и имели совещание с помещиком Храповицким, который таковой план одобрил и сказал разумное предложение: «Мне как лесопромышленнику будет неприемлемо то, что мои обширные леса уже стали истребляться не по плану, мы уже стали сводить делянки в одном месте, а это очень неудобно. Наше плановое предложение такое: срубил одно дерево, а обязан посадить десять. И если у нас с вами будет проложена железнодорожная линия, как вы предполагаете провести к каждому стеклозаводу, то мы будем вывозить выборочным путём те сосны, которые предназначены для валки и по своей толщине расти уже далее не могут; а также по проводке железнодорожной линии к тем заводам окажется большая выгода, так как в 1913 году какая-то губернская комиссия вела обследование почвы и нашла, что в наших местах имеются залежи ископаемых – известняка, который нам может пригодиться; Васюнинская белая глина, а также красная глина для поделки кирпича".

На слова барина-помещика Храповицкого братья Голубевы ответили так:"Нам мечтать о том, что где-то чего-то лежит, пока не представляется возможным, наша первая мечта и ваша – в том, что нам необходимо проложить эту самую железнодорожную линию от Храповицкой II до нашего стекольного завода – это расстояние небольшое, около 6-7 вёрст; а потом, когда уже она будет открыта, то мы займёмся проложить на наш тупик к 17 версте, где возможно будет устроить даже станцию, так как там со временем будет построен склад лесоматериала, с открытием промежуточных тупиков от купленных стеклозаводов: Мишин завод, Вознесенка и Якунчиков, - так как заводы должны работать рентабельно, а постройкой этой железнодорожной линии вопрос будет решаться и о проводке для других стеклозаводов. Вообще, мы должны завоевать авторитет Москвы, имея такой железнодорожный транспорт. Подвозка лесоматериала, дров конным транспортом очень трудна".
 
И так было согласовано, что совместно заводчик Голубев и помещик Храповицкий пришли к выводу, стали готовить план, смету на прокладку железнодорожной линии. В 1916 году летом была уже начата работа по устройству, была прорублена просека для прокладки от Храповицкой с 41 версты и до завода, с устройством двух тупиков-разъездов для погрузки лесоматериала и кирпича. Один должен был быть построен на расстоянии 3 вёрст от завода – для погрузки лесоматериала и кирпича, а другой, на расстоянии 5 вёрст от завода, - для погрузки лесоматериала. Это большая выгода: на пути той железнодорожной линии можно сводить предназначенный лес и дрова, а сам стеклозавод будет грузить вырабатываемую посуду и выгружать необходимые материалы.

Новостью о проводке железнодорожной линии очень удивила нашего фабриканта льнопрядильной фабрики Голубева и местных торговцев и купцов. Они тоже собрались на фабрике и стали думать, как им продлить тот путь от завода до фабрики. Много нужно затратить средств на проводку, но такая мечта не совершилась: ввиду перехода к новой власти вся прорубленная просека снова заросла кустарником и травой. На этом кончилось то, что желали наши заводчики и помещики, хотя они затратили немалые средства.

Часть 27.
О членах партии.

На заводе была подпольная организация в количестве 6 человек: Новиков Алексей Михайлович, Иванов Иван Александрович, Иванов Михаил Александрович, Наумов Павел Иванович, Агафонов Николай Гаврилович, Стрижев Иван Иванович, - которые работали в подполье нетактично, примиренчески, как говорится, "в двух лицах". Среди их были провокаторы, которые сообщали в полицию о днях сбора, - и в то же время одумываются, назначают тот же сбор в другом месте и на другое число... Все лица были под надзором полиции. Партийной работы практически не вели, только по запискам и посылкой их в Гусевскую организацию с надёжным товарищем Агафоновым Николаем Гавриловичем. О состоянии этой организации сам хозяин Сергей Иванович хорошо знал, только говорил, что вреда они никакого не делают:"С моей стороны я на всё пойду".

Ежегодно были сборы 1 мая. Все рабочие, которые были настроены революционно, собирались в лесу, на истоке, несколько групп, но приезжали полицейские, стражники, разгоняли такие сборища; однако за последние перед Революцией годы эти сборища стали очень обширными. Первого мая хотя и приезжали стражники и полицейские, но найти само сборище не удалось, потому что в такие сборы была вовлечена молодёжь, которая шла играть в карты по несколько групп. И когда подъезжала полиция, то она окружала этих игроков и разгоняла по лесу, а в то время старые рабочие делали своё дело. Играющих разгонят, а потом молодёжь опять соберётся и кричит:"Что же вы не даёте нам играть в карты, мы же ничего не делаем, только играем!.." Так проходит день 1 мая.
Это продолжалось до падения царской власти.

Часть 28.
О Больничной Кассе.

С 1915 года, когда уже стало два предприятия – стеклозавод и ткацкая фабрика, – была организована Больничная касса. Какие её были функции? Оплата по больничным листам за счёт штрафного капитала. Было выбрано правление этой кассы от администрации и от рабочих. Так как штрафного капитала было недостаточно, то пришли к такому выводу – брать из запасного капитала заводчика Голубева. Так продолжалось до падения царской власти.

Часть 29.
О Кинопередвижке.

В 1916 году на заводе была организована Кинопередвижка, которая приезжала из Москвы во Владимирскую Губернию. Посетила она и наш стекольный завод. Показывали не особо сложные, но комические кинокартины за особую плату. Желающих посмотреть впервые такую диковину было очень много, так как передвижка делала выезды по всей Владимирской Губернии только одна, и до того времени, когда она снова сделает к нам такие поездки, ждать нужно ещё было очень долго.

Часть 30.
Об Автотранспорте.

В 1916 году стеклозавод приобрёл подержанную автомашину - как её называли, Автомобил. Но она оказалась частично и плохо отремонтирована, а сделать ремонт её представилось сложным за неимением частей. Рабочий завода Апенов Георгий Иванович, служивши и отдавши воинскую повинность, получил там права водить автомобили, и теперь предложил свои услуги в качестве шофера. Но у транспорта ввиду его неисправности дела с перевозкой посуды, а также и иного груза, оказались плачевными. Его, этот автомобиль, поставить под навес или же сдать в утиль-сырьё. Но наш хозяин Серёжа этого не сделал, он его отправил обратно в Москву вместе с посудой на Московский склад, где он и стоял тоже, наверно, долго, пока его не уничтожил рабочий пролетариат (или, может быть, починили, и он работает – это установить не удалось). Серёже это было прискорбно, затрата капитала – как он сказал, "бросили деньги коту под хвост".

Часть 31.
О вероисповедании владельцев и рабочих завода.

Сам Евграф Львович Голубев был старовер, какой-то другой веры. Когда у них бывает молитва, это очень смешно даже смотреть нам и нашему молодому поколению. Мне лично приходилось там быть – это когда умер сам Евграф Львович Голубев. Это очень было тожественно. Были похороны в городе Судогде, где он проживал в своём доме. Когда он умер, то его родной брат Козьма Львович Голубев с сыном Петром и внуками Михаилом и Дмитрием собрались, как положено по обряду. Но они были православной христианской веры, и участие не принимали - только были на выносе и провожали на кладбище, и были на его могиле в таком печальном виде. Сам же сын Евграфа Львовича, Иван Евграфович, с супругой Надеждой Александровной, сыновьями и снохами принимали горячее участие в пышных похоронах.

Стекольный завод и все его магазины в день похорон были в трауре. Магазин и все служащие, продавцы в тот день не занимались торговлей, служащие стекольного завода тоже от работ были освобождены. Рабочие тоже в тот день не работали – как принято, делали поминки по старому владельцу Евграфу Львовичу Голубеву. В течение двух дней по смерти его в пекарне города Судогды, у Дмитрия Петровича Попеленского, пекли калачи, которые были привезены на стекольный завод и розданы жителям стекольного завода, чтобы они помянули дедушку Евграфа Голубева. Самим же рабочим было выделено два ведра водки, чтобы они тоже хорошо помянули.

А теперь опишем о самих похоронах, какие были обряды. Два дня он лежал на столе, в хорошем одеянии – сюртуке аглицкого сукна и кожаных гармошкой сапогах, на голове был убор в виде колпака. В течение этих дней приходили прощаться все служащие как самого стекольного завода, так и всех магазинов. На третий день с утра доступ был прекращён. Более видные, уже пожилые служащие принесли гроб – это была колода, в которую его положили и поставили на определённое место. В 12 часов дня назначен вынос. Из дома на кладбище выносили его на руках восемь человек, а когда вынесли на улицу, то было сделано что-то вроде носилок, и палками, на холсте, и тоже на руках несли до самого кладбища, с большими остановками, когда делали поочерёдную смену, так как самих служащих было около 30 человек.

Когда похороны были окончены, все служащие стеклозавода и магазинов отправились помянуть своего бывшего хозяина Евграфа Львовича Голубева в тот дом, где он проживал, а всем остальным участникам похорон были даны калачи, чтобы они помянули дедушку Евграфа Львовича Голубева. «Вечная память о тебе!» - говорили те, кто участвовал в похоронах. Завод в этот день не работал, там тоже справляли поминки, а на следующий день работа шла очень плохо, работать пришлось только полдня: посуда шла негодная. Сам Сергей Иванович Голубев дал распоряжение не работать: всё равно выйдет брак; лучше дать людям отдых на похмелку.

А теперь и о самом Сергее Ивановиче Голубеве и о его семье. Они никакой веры не признавали и не молились, но были уважительны к православной христианской вере. Никаких препятствий к рабочим не предъявляли, давали свободно справлять все праздники: Рождество Христово – это два дня, и ещё Пасха, Светлое Христово Воскресенье – это уже дней пять. И справляли рабочие стеклозавода свои престольные два праздника – это Никола, 22 мая и 19 декабря. В эти дни завод не работал, к рабочим домой приходили гости, родные, а в самом городе Судогде были ярмарки - торговали всеми товарами. На праздники из Судогды специально приходил священник со своими помощниками, и они ходили по заводу из дома в дом, служили молебны, даже два дня. Вообще, эти дни рабочие стеклозавода справляли очень весело, гуляние было все дни, только и слышно – песни и гармонь.

А теперь расскажем про ещё одно прекрасное зрелище – это когда приходила, посещала наш стеклозавод Боголюбимая Божья Матерь, которая ходила по всей Владимирской Губернии в течение всего года и должна была вернуться к 21 мая в село Боголюбово - оно находится в двенадцати верстах от Владимира. Вот здесь нужно немного описать зрелище, которое было, когда образ посещал и наш стеклозавод, и сам город Судогду. От селения до селения большая икона, около 60 пудов, Боголюбимая Божья Матерь, возилась в особой карете, а когда она прибывала на наш стеклозавод или в город Судогду, то её таскали на руках и на плечах 12 здоровых мужиков. Из дома в дом, или же около дома служили молебен монахи, пели такие стихи:"Боголюбимая Царица Богородица, Надежда и Прибежище наше..." - и так далее. Она при такой тяжести в один день весь стеклозавод не могла обойти, и граждане города Судогды и ближайших селений на плечах её несли до города и ставили в Екатерининский собор на ночь, а сами монахи со своими священниками пели стихи, а рабочие давали им деньги и кормили хорошими кушаньями, даже с водкой. А потом икона из Судогды в той же особой карете отправлялась до Владимира, и 21 мая уже была на своём месте в селе Боголюбово, где стояла один месяц в монастыре, а потом снова отправлялась в путь по Владимирской губернии. Да, вспомнить те времена – и как только такую громоздкую икону таскали люди!..

[Тымф]

Часть 32.
О перевороте власти в Судогде.

       Самый переворот царской власти на нашем заводе произошёл без всяких происшествий, а на других производствах были небольшие неприятности, хотя бы взять и нашу Судогодскую льнопрядильную фабрику Голубева. Февральская революция на нашем стекольном заводе прошла благополучно с тем, что заводчик Голубев никуда не сбежал, а остался работать на этом заводе, хотя на него и повлияла эта неприятная история с падением царской власти, беспорядки. Власть самодержавия уже пала и полностью была ликвидирована, и полиции уже не было, а на месте её была организована милиция из числа самих же рабочих завода. Сам завод продолжал ещё работать, так как запас материалов, оставшийся от хозяина Голубева, не был ещё израсходован. Работа шла пока, можно сказать, хорошо, рабочему дали возможность свободно себя вести, собираться для обсуждения всех происшествий.

Зима прошла, снег растаял, положение на заводе стало не очень хорошо. Все продукты питания в местной лавке стали убавляться, а вновь поступать стало совсем плохо, так как все торговцы, купцы, фабриканты и заводчики приуныли, и само падение самодержавия царской власти очень повлияло на них. Некоторые такие купцы и торговцы уже сбежали от позора, а заводы держалися на том, что ещё чувствовал почву.

Ещё перемены такой жизни – рабочие стали свободно себя чувствовать, обсуждая все интересующие их вопросы, члены партии подняли голову, чтобы свободно обсуждать всё, что их касается, стали иметь большую связь с гусевскими рабочими и рабочими фабрик Голубева. Ещё радостно было – это встреча Международного праздника Первого Мая – впервые были свободные гулянья, преследования со стороны полиции уже не было. Хотя власть была у Учредительного Собрания во главе с Керенским, - но всё-таки чувствовали не так, как ранее. Завод продолжал работать, продукцию пока ещё отправляли на Московский склад. А оттуда она расходилась по пивоваренным заводам. Система оплаты переменилась, векселя прекратили своё существование, и теперь заводы платили самостоятельно в Московский склад, а последний ежемесячно через кассиров-уполномоченных привозил деньги на завод. Стеклобой регулярно отгружался в адрес завода, а остальные материалы и сырьё приходили в очень ограниченном количестве, что отразилось на выработке посуды. Чтобы не было перебоев, мелкие заводчики, которые не думали более работать, продавали свои запасы нашему заводу.


Часть 33.
О культурной жизни рабочих и молодёжи после переворота власти.

Хотя завод работал нормально, но всё-таки после работы необходимо и отдохнуть. Как уже описано ранее, на стеклозаводе до падения самодержавия было два хозяина – Сергей Иванович и Фёдор Иванович, у которых были свои семьи, и они занимали обширные дома, а младший из братьев, Фёдор Иванович, всё время находился на военной службе. Семья его с переворотом власти из занимаемого дома выехала к себе на родину, имущество своё передала в город своим деверьям, а часть оставила в доме, который рабочие завода, молодёжь приспособила под культурный очаг – под танцы, под вечера массового веселья. Но среди рабочих в то время не было руководителя. Вот и здесь наша прежняя интеллигенция города Судогды пришла на помощь, это во лице пианистки Троицкой Софии Петровны, которая изъявила своё согласие на то, что она будет три раза в неделю посещать культурный наш очаг в заводе. Она занялась устройством хора и постановкой спектаклей среди наших рабочих, у которых было много талантов. В числе их были такие активные лица, как Пятакин Александр Васильевич, Данилов Иван Кондратьевич, Казаков Иван Матвеевич, Апенов Егор Иванович, Цветников Иван Гаврилович – и будущие комсомольцы Кузнецов Андрей Григорьевич, Смирнов Алексей Иванович, Хамков Иван Матвеевич, Чиркунова Клавдия Ивановна, Шкетова Мария Ивановна, Смирнова Антонина Ивановна и ряд других. Были поставлены спектакли и хор, было так весело.

Часть 34.
Об избрании Коллегии Управления.

И наконец пришла долгожданная Октябрьская революция, которая помогла рабочим ещё свободнее себя чувствовать. Был уже избран заводской Комитет, которому отвели особое помещение, где обсуждали все те вопросы, которые очень тревожили самих рабочих.

После совершённой Октябрьской революции завод был передан в руки рабочих. На обширном собрании всех рабочих стеклозавода, которое было очень бурным, обсуждался вопрос:"Стеклозавод находится теперь в нашем ведении – что же мы с ним будем делать? Теперь мы будем работать не на Сергея Ивановича Голубева, как работали ранее, а сами на себя". Было много всяких выступлений - как приступить к работе, ведь нужно руководство заводом. Кому это поручить? Необходимо было выбрать людей, которые будут управлять заводом. Большинство рабочих высказало своё мнение о том, что нам ещё рано самим браться за это дело, и необходимо выбрать пока таких людей, специалистов, которые могли бы управлять стеклозаводом, что нам необходимо ещё учиться у людей, которые имеют большой опыт в этом деле. На том обширном собрании, при всех, после этих бурных речей было избрано заводоуправление - Коллегия - в лице бывшего заводчика Голубева Сергея Ивановича, технического руководителя Кирсанова Егора Дмитриевича, а от рабочих – активного, гордого, смелого, с громким голосом Пятакина Александра Васильевича, которому поручено было как можно лучше заняться заводом, выявить, чего недостаточно, и какое финансовое положение с заводом.

В первую очередь нужно было добиваться материалов и сырья для продолжения работы на стеклозаводе; второе - решить вопрос о поездке в Москву, на склад, где хранится наша посуда, то есть продукция, и проверить её реализацию и задолженность тех заводов, кому мы ей отправляем. Так как система теперь изменилась, нам необходимо уже самим получать все суммы за проданную посуду. Необходимо создать такую делегацию во главе с членами Коллегии заводоуправления – бывшим заводчиком Голубевым Сергеем Ивановичем и Пятакиным Александром Васильевичем, и от бухгалтерии – Гусевым Козьмой Максимовичем и молодым кассиром Демешкиным Василием Дмитриевичем.

Цель этой делегации состояла в том, что бывший заводчик, ныне член Коллегии Голубев Сергей Иванович, должен познакомить всю делегацию со своим бывшим складом в Москве и его заведывающим Васильевым Сергеем Ивановичем, и с теми заводами, которым отправлялась посуда. Другому члену Коллегии, Пятакину Александру Васильевичу, поручали разрешать всякие, какие будут, трудности по выявлению задолженности на тех заводах путём агитации и принятия мер через заводские Комитеты: «Так как мы такие же рабочие, как и вы, то должны получать зарплату». Бухгалтеру Гусеву Козьме Максимовичу поручаем проверить задолженность, которая имеется за теми заводами, и проверить все записи на Московском складе, и возвратиться с полученной суммой для уплаты рабочим. Такое было постановление завкома и заводоуправления.

Часть 35.
О поездке комиссии Судогодского стекольного завода в Москву.

Вот наступил день, когда делегация на тройке лошадей бывшего заводчика Голубева с хорошим кучером Фроловым Иваном Николаевичем выехала с завода во Владимир. Шикарной тройкой мы были доставлены на вокзал, а оттуда поездом - на Москву. Когда мы приехали в Москву, то нас член Коллегии заводоуправления Голубев Сергей Иванович доставил на трамвае на ту улицу, где помещался наш заведующий Московским складом Васильев Сергей Иванович, то есть его квартира. Но так как наша делегация состояла из четырёх лиц, и притом чуждых для самого Васильева Сергея Ивановича, - по-видимому, у него была какая-нибудь цель, или же мало помещение для всех, или же, может быть, какие-то секреты между ним и бывшим заводчиком Голубевым: нас троих – Пятакина Александра Васильевича, Гусева Козьму Максимовича и Демешкина Василия Дмитриевича – поместили на квартиры, где помещались служащие Московского склада. Гусева Козьму Максимовича поместили отдельно на другую квартиру, какие там были беседы – неизвестно. Нас же – Пятакина Александра Васильевича и меня, Демешкина Василия Дмитриевича, – поместили к работнице, муж которой погиб во время совершения Октябрьской Революции. В первые дни он был членом подпольного комитета и передан был провокатором - кем, трудно было установить; наше предположение – мы думаем на Васильева Сергея Ивановича, но это только наше предположение, так как он работал на складе по выгрузке посуды, он всегда очень плохо жил с заведывающим Васильевым, который его даже хотел прогнать с работы за то, что он ему говорил в глаза всю правду и вёл такие же беседы с другими рабочими. Он знал все проделки Васильева Сергея Ивановича, как он отправлял вашу посуду на заводы; что он делал – это не прилично ему.

Она спросила нас:"Зачем вы сюда приехали в такое время, когда идёт такая неразбериха? Чего вы здесь думаете делать?" Мы ей пояснили, что приехали очень за большим делом, за деньгами за проданную посуду, так как у нас тоже имеются такие рабочие, которые хотят кушать. Она на это так ответила:"Да, совершенно это правда. Но всё-таки вам необходимо поставить вопрос о том, что Васильева Сергея Ивановича нужно немедленно отсюда гнать, так как он здесь заделался полным хозяином. Что он делает, вам это неизвестно. Если бы был жив мой муж Николай Григорьевич, то он бы вам много помог в этом, а сейчас я вам советую обратиться ещё к одному рабочему, он был друг моего мужа Николая Григорьевича, он кое-что знает, всю их процедуру". Вот так нам пояснила хозяйка, когда нас поместили на квартиру. Мы так увлеклись этими разговорами, что уже было много времени, и мы захотели спать. Хозяйка нам постелила на кровати, а сама легла на кушетке, на диване.

Утром мы встали, нам уже приготовили завтрак. Мы покушали и отправились туда, где поместили нашего бухгалтера Гусева Козьму Максимовича. Он тоже уже встал и позавтракал, и у нас началась беседа на ту же тему – относительно заведующего Московским складом Васильева Сергея Ивановича. Та же хозяйка – тоже такого мнения о его проделках и махинациях, та же песня, чтобы его убрать как можно поскорее, и она сказала, что нужно здесь по-хорошему заняться этим делом. Но времени уже много, и мы втроём направились на трамвай, на квартиру Васильева Сергея Ивановича. Когда мы прибыли, там такие были разговоры – с чего же начать и куда направиться: первое – к Шустову, или ещё к кому. Их очень много, мелких бывших купцов-торговцев, а на складе мы после посмотрим – там всё, кажется, в порядке.

Но наше настроение было совсем другое. Как сказал Гусев Козьма Максимович, прежде чем нам ехать на заводы, необходимо сейчас же снять все остатки продукции, которая имеется на складе, по ассортиментам, и её стоимость, а также выверить все расчеты с покупателями. Это очень удивило обоих Сергеев Ивановичей – Васильева и Голубева, - которые не ожидали того, что им сказал бухгалтер Гусев Козьма Максимович. Васильев Сергей Иванович сказал, что у него не всё разнесено в лицевые счета покупателей, которым он отпускал за последнюю неделю, так как в эти дни очень было большое скопление подвод за посудой. «" даже за вчерашний день не мог выписать накладные, а с них и счета. Придётся один день задержаться. Я сегодня всё оформлю, и тогда можно будет ехать. Я вам дам выписку, кто нам должен какую сумму". На это Гусев Козьма Максимович ответил так:"Вы можете выписывать накладные и счета, а мы в это время займёмся снятием всех остатков посуды". На это Васильев Сергей Иванович ответил:"Я так не согласен, я обязан присутствовать при снятии остатков, я вам не доверяю, я сам сниму остатки, если они мне нужны". Наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал:"Вы что думаете, мы тёмные рабочие, забитые, ничего не понимаем, что вы хотите нам затуманить голову? Что у вас здесь творится на складе, кому вы отпускаете посуду? Пора уже запомнить, что власть стала наша, рабочая, а не вот этого бывшего владельца, Голубева Сергея Ивановича! Вы не смотрите на то, что он здесь, - он теперь мало имеет какого веса. Хотя он и член Коллегии заводоуправления, и заводского рабочего Комитета. Это наше большое упущение было, что мы не приехали ранее и не вскрыли то, что у вас творится! Вы нам не ставьте спицы в колесо, мы уже кое-что знаем про ваши проделки! Довольно принимать себя здесь владельцем склада. Я как член коллегии заводоуправления ставлю вопрос об отстранении от занимаемой должности заведующего складом Васильева Сергея Ивановича. Если будет возможно, завтра я буду ходатайствовать перед нашим Советским Правительством об аресте Васильева Сергея Ивановича как человека, занимающегося злоупотреблением. Сегодня же приступить к снятию остатков и передаче склада хотя бы временно рабочему Фоменкову Ивану Ивановичу. Вы подумайте сами, в чём здесь дело – ведь сам Васильев Сергей Иванович, какое он имел право отпускать посуду без накладных, нагружая её на подводы? Если мы сейчас сделаем поездки на те заводы, что же получится, как они заводы оприходовали ту посуду без накладных? Владелец своей посуды – и то это не сделает. Чего вы так смотрите на меня, коллега Голубев Сергей Иванович? Это не ваше такое, как бы выразиться, нетактичное поведение, а вы смотрите на это через двойные или золотые очки, думаете, что это всё пройдёт. Придётся, вероятно, здесь поработать немало дней, наладить работу, как положено. А по приезде на завод я постараюсь собрать общее собрание рабочих. Я буду говорить про ту подлость, какую сделал заведывающий Московским складом Васильев Сергей Иванович, а вы как бывший заводчик - допустили её. Это очень хорошо, что нам удалось кое-что узнать, а нам, товарищи Гусев Козьма Максимович и Демешкин Василий Дмитриевич, сейчас же необходимо ехать на склад и приступить к операции. Сергей Иванович Голубев, вы как член Коллегии заводоуправления допустили такого мошенника к таким важным операциям, отпускал посуду без накладных!"

Наш Сергей Иванович Голубев заморгал глазами и, заикаясь, начал говорить, обращаясь к заведующему складом Васильеву Сергею Ивановичу:"Как это получилось, что вы отправили и выпустили со склада те подводы с посудой?" На этот вопрос быстро ответил Васильев:"Подвод было много, и я всё записал в записную книжку. Я делал так часто, никаких недоразумений не было, всё было в порядке". На эту фразу серьёзно обратил большое и сугубое внимание наш член заводоуправления Пятакин Александр Васильевич, который опять прямо сказал:"Сегодня же сдайте склад товарищу Фоменкову Ивану Ивановичу и оформите все те операции, которые вы производили. И когда сдадите его, то и близко к складу не подходите! Ну, товарищи, всё, что я сказал. Двигаемся, время уже много. Сейчас же на склад! Все документы, находящиеся в складе, опечатать и создать комиссию из числа рабочих склада и представителя заводоуправления, но не Голубева Сергея Ивановича, а я, Пятакин Александр Васильевич, в течение одной недели здесь поживу и налажу ту самую работу совместно с товарищем Гусевым Козьмой Максимовичем. А в дальнейшем нам необходимо увеличить штат здесь, пригласить бухгалтера или же какого-нибудь конторщика, который должен отчитываться перед нами ежемесячно, а товарищу Гусеву Козьме Максимовичу – навещать Московский склад как можно чаще. А теперь, как я сказал вам, товарищи Гусев и Демешкин, вы займётесь с документами, которые имеются в конторе склада, а если не выписано, то немедленно нужно выписать, а завтра же необходимо выехать на те заводы, где имеется задолженность. Комиссия же должна приступить к снятию остатков, которые должны быть сняты в присутствии Васильева Сергея Ивановича. Итак, товарищи, за работу! Выезжаем!"

[Тымф]

       Когда мы приехали на склад, то там уже было очень много подвод за посудой. И вопрос стал уже очень нехороший: как же быть, какие принять меры – отпускать или не отпускать? Наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич решил прямо, открыто сказал тем лицам, что отпуска не будет. Склад сейчас же опечатать, вход и выход запрещён – на сдачу новому временно заведывающему. Сколько это продлится? День или два.

И назначенная комиссия приступила к приёму и сдаче склада. Те и другие лица пришли к выводу, что необходимо сегодня же всё принять, и сдать все остатки, не считаясь со временем. И сама работа прошла очень хорошо, так как рабочие склада принимали активное участие, и склад был сдан Фоменкову Ивану Ивановичу, хотя и временно. "А документы пока запечатать на одну неделю, пока наша делегация делает поездки по тем заводам и выверит расчеты, и получает деньги. А за это время необходимо установить все расчёты и отправить домой товарищей Голубева Сергея Ивановича и Демешкина Василия Дмитриевича. Гусев Козьма Максимович и я останемся пока здесь для того, чтобы наладить ту работу с новым заведывающим Фоменковым Иваном Ивановичем. Вопрос ясный, завтра мы будем делать поездки".

И мы поехали на квартиру, где мы остановились. Когда прибыли туда, там уже было известно, что скоро будет новое начальство. Они, вероятно, не знали, что это начальство - мы. Не показывая вида, что это будет смена заведывающего складом Васильева Сергея Ивановича, мы начали вести переговоры о том, кого бы желали поставить на его место. "Наше мнение – нужно поставить того человека, который знаком с этим делом и имеет квартиру здесь, так как новому человеку нужна будет жилплощадь". Наша хозяйка прямо сказала:"Я бы предложила Ивана Ивановича Фоменкова". "Да, - мы сказали, - вы точно указали на него, это уже нам предложено товарищем Гусевым Козьмой Максимовичем, который находится у него на квартире. И мы уже дали распоряжение о сдаче дел товарищу Фоменкову, он уже принял сегодня весь склад. Теперь он вам непосредственный начальник, вы к нему обращайтеся со всякими вопросами о работе и другом, интересующем вас. А завтра мы сделаем поездки на те заводы, куда отправляется посуда". Наша умная хозяйка сказала:"Да, за одну ночь делов можно много сделать, и он своё дело сделает, у него много знакомых, он с ними кое-что может сделать вам и в вашу пользу". Товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал, что завтра мы сделаем поездку к Шустову, где имеется большая задолженность, и мы уже стали делать вид, что и нам необходимо отдохнуть, и хозяйка нам постелила. Мы заснули.

Наутро мы опять отправились на квартиру Фоменкова Ивана Ивановича, где помещался наш бухгалтер Козьма Максимович, который тоже уже успел позавтракать, и вел серьёзные переговоры насчёт будущей работы с Иваном Ивановичем, который очень беспокоился, что он не сработает на ней. Товарищ Пятакин Александр Васильевич своим громким голосом сказал:"Наша рабочая власть, и мы не должны пускать панику, а необходимо работать. Тебе сейчас будут помогать, возьми себе конторщика, который будет вести все счётные дела, только сам проверяй всё, никому не доверяй, люди бывают разные. Враг может находиться рядом, будь настойчив, и с рабочими будь вежлив, со склада отпускай строго, смотри очень не торопись, для нас всех дня хватит".

Ну, разговор разговором, а надо ехать к двоим Сергеям Ивановичам. Там, наверно, за эту ночь было много придумано к расчётам, и все неприятные для них разговоры они, наверно, продумали, и наверняка уже послали своих людей на те заводы, кому отправлялась посуда, чтобы предупредить о нашей к ним поездке, или уже он им сообщил ранее, чтобы они были готовы к нашему приёму. Но они ошибутся, мы одни не будем делать всё, что нас касается, а пригласим членов завкома, которые тоже такие же рабочие и должны и обязаны оказать нам помощь в деле проверки. Ну, меньше слов – больше дела. И мы поехали к Сергеям Ивановичам.

И когда мы туда явились, к ним на квартиру, с прибывшего трамвая, то мы поздоровались, как положено советскому гражданину. Наши оба Сергея Ивановича, как будто скрывая свой гнев, на нас выглядывали очень весело, на наш вопрос, что нам здесь задерживаться долго нельзя и нужно делать поездку к Шустову, Васильев Сергей Иванович сказал:"А почему именно туда, а не на другой завод, который находится недалеко, совсем близко? Мы можем там скоро сделать всё и в крайнем случае получить деньги. Давайте сделаем все поездки по всем заводам, а к Шустову к последнему, он находится далеко". Товарищ Пятакин Александр Васильевич так грозно посмотрел на Сергея Ивановича Васильева и сказал:"Вы ему ещё не успели известить о тех ваших проделках? Мы уже в курсе всего этого дела". Товарищ Васильев Сергей Иванович косо так посмотрел на товарища Пятакина Александра Васильевича и сказал:"Всё мутите воду и хотите меня поставить в неловкое положение, так это вам сделать не удастся, у меня всё в порядке!"

"Хорошо, - сказал Пятакин Александр Васильевич, - если так, и вы считаете себя честным человеком, сделайте выписку из его личного счёта, а мы посмотрим, когда была последняя отправка посуды". Товарищ Васильев Сергей Иванович сурово посмотрел на товарища Пятакина Александра Васильевича, пошёл к столу, где лежали книги всех покупателей, и открыл счёт Шустова и сделал выписку и подал товарищу Пятакину Александру Васильевичу. Он, очевидно, предполагал, что тот ничего не поймёт, а товарищ Пятакин Александр Васильевич передал ту выписку товарищу Гусеву Козьме Максимовичу:"Посмотри, когда была последняя запись?" Товарищ Гусев Козьма Максимович посмотрел и сказал:"15 марта 1918 года". Товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал:"Товарищ Васильев Сергей Иванович, а за 17-19 марта был отпуск? Почему-то не записано". И товарищ Васильев Сергей Иванович посмотрел сквозь своих бровей на товарища Пятакина Александра Васильевича и промолчал. "А почему вы знаете, что им отпущено, где у вас данные на это?" Товарищ Пятакин Александр Васильевич посмотрел на потолок и указал:"То стены и потолок имеют записи", - и подал обратно эту выписку. - "Дополните последнюю запись и давайте двигать, мы сюда приехали не в бирюльки играть! Товарищ Гусев, проверьте все накладные за 17-18-19 марта, кому ещё не выписано в лицевой счёт. Довольно моргать, а нужно иметь совесть, мне и моим вот этим другам очки трудно втереть, вы только можете их вставить ещё двойные! Вон Сергей Иванович Голубев, который, по-видимому, ждёт того старого времени, - пусть дожидается. А нам и нашему рабочему классу надо деньги. Давайте, собирайте, ведите куда-нибудь – но сегодня нужно отправить товарища Демешкина Василия Дмитриевича на стекольный завод с теми суммами, которые мы сможем получить там, - ведь ждут не двое, а целых 320 человек и более. Очень больших, не считая маленьких".
 
Мы поехали на первый попавшийся водочный завод, но картина там была неприятная для нас: выписка из счёта Московского Склада не сходилась со счётом водочного завода. Почему-то стали делать скидку на бой и брак, которую ранее не делали. "Какая же причина, товарищ Васильев Сергей Иванович, как понять?" – опять выступает наш грозный Пятакин Александр Васильевич. Своими чёрными глазами под нахмуренными бровями он посмотрел на всех здесь присутствующих и сказал:"Ну что, так будет на всех водочных и пивоваренных заводах?" Товарищ Васильев Сергей Иванович пожал плечами:"Может быть, будет. А если мы сделаем сейчас проверку – хотя бы несколько кулей, и посмотрим, будет ли брак и бой? Если же окажется и то, и другое – видно, делать нечего. Как вам такое предложение нравится? Если же нет, давайте приступим к анализу, и выделяйте комиссию. С нашей стороны мы в комиссию выдвигаем члена коллегии Заводоуправления Пятакина Александра Васильевича и бывшего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича, а от того завода вошли бы в комиссию член Завкома Моисеев Фёдор Петрович и заведующий производством Коненков Сергей Михайлович. И уж составьте акт анализа, возьмите хотя бы десять кулей и более, а так же и мы проверим те свободные кули, которые у вас имеются из-под посуды, которую вы получили от нашего Московского Склада с пометками".
 
Тот водочный завод, по-видимому попал впросак, чего он, очевидно, не ожидал. Когда уже приступили к проверке первых пяти кулей, которые были с этой комиссией выбраны, оказалось, что ни одной бутылки боя не было. "А теперь относительно брака. Как ваши мнения, Фёдор Петрович и Сергей Михайлович? Есть ли здесь брак, или же нет?" Товарищи с того водочного завода ничего сказать о том, что есть брак, не могли. "Будем дальше распаковывать посуду, или нет?" - "Ну, давайте ещё пять кулей". Но и те оказались в том же положении.

"А теперь давайте посмотрим те кули, из которых вы выбрали посуду". Товарищ Пятакин Александр Васильевич стал отбирать те кули, которые были с пометкой "И.Ч." - это значит "Иван Чиркунов", хороший кладчик. Когда вся эта процедура прошла, то комиссия пришла к выводу, что бой и брак был сделан умышленно, чтобы создать нехорошее обстоятельство. Товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал тогда:"Моё мнение – если вы не сделаете исправление, что вами сделана скидка на бой и брак, то мы вам более отпускать посуду не будем". Заводоуправление очень забеспокоилось и стало искать виновника – кто это сделал, такую скидку, и по какому распоряжению. Вопрос очень важный, и в конце пришли к такому выводу, что здесь скидка сделана односторонняя, только на том водочном заводе, а на самом Московском Складе никакой скидки сделано не было. Это было сделано самим заведующим Московским Складом Васильевым Сергеем Ивановичем, чтобы затемнить и поставить наш стекольный завод в такое тяжёлое положение – согласно письму, где он указывал, что он ошибкой своей сделал, что послал посуду частично брачную, и в некоторых кулях был бой. Пятакин Александр Васильевич задал тогда вопрос:"Поясните чистосердечно, какая у вас была цель сделать такую пакость, и с какими бесстыжими глазами вы смотрите в лицо нашей делегации стекольного завода и комиссии водочного завода?"
 
Товарищ Васильев Сергей Иванович ответил в своё оправдание, что, наверное, ошибся, не тому водочному заводу написал, и это можно исправить. "Итак, на этом водочном заводе у нас вопрос улажен. Относительно денег – это будет завтра. Задолженность можно погасить, хотя не полностью". И наша делегация делегация отправилась на другой водочный завод, и здесь хотя и были недостатки – но, видимо, или он не сумел сделать, или же другая причина, но тоже был составлен акт на бой и брачную посуду. Здесь нам тоже пришлось создать комиссию. С нашей стороны она была та же, а от того водочного завода – член завкома Матюшин Иван Сергеевич и заведующий посудным складом Махов Прокофий Сергеевич. Комиссия приступила к определению боя и брака, было вскрыто 8 кулей, в которых оказалось боя 35 штук и брак 25 штук; а на что ещё обращено было внимание большое – чья была кладка этой посуды. Часть её – "М.И." - Морозов Иона, "Кр.В." - Краснов Василий Иванович. "А теперь проверим кули порожние, которые были ранее выгружены". Метка та же, и частично попали ещё "И.Ч." - Чиркунов Иван Прокофьевич. Раз вина наша, и тот же кладчик – в акте то было указано. И скидка была сделана. Вопрос относительно оплаты задолженности за продукцию тоже отложили до завтра, и поехали на третий водочный завод.

Там тоже была сделана скидка согласно письму бывшего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича. На вопрос нашего члена комиссии заводоуправления Пятакина Александра Васильевича:"Так что, опять записать, что вы сделали ошибку, не тому водочному заводу написали?" - он ответил, что, по всей вероятности, письмо было написано ранее, когда действительно была такая продукция – с боем и браком. Товарищ Пятакин с этим согласился, и была создана та же комиссия. От водочного завода в неё вошли член завкома Карташев Виктор Петрович и заведующий складом Петухов Иван Михайлович. Было вскрыто 8 кулей с посудой, но они все оказались в порядке, никакого боя и брака не было, на что был составлен акт на предмет годности и неправильно списанной продукции. Вопрос был улажен, и расчёты были подтверждены. Задолженность была признана к оплате.

Мы договорились продолжить завтра, и так уже нами было проверено с выездом на место, хотя и с большими неприятностями, три водочных завода. Уже время истекло, скоро конец рабочего дня, и мы отправились по квартирам, кто где проживал. Мы, как уже описано было ранее, - на свою квартиру с Пятакиным Александром Васильевичем, а товарищи Гусев Козьма Максимович – на квартиру ныне заведующего Московским Складом Фоменкова Ивана Ивановича, а два Сергея Ивановича, Голубев и Васильев, поехали домой к себе, то есть к Васильеву. Когда мы приехали на квартиру, то хозяйка сообщила, что жена бывшего заведующего Московским Складом Васильева Полина Михайловна была на Складе и старалась ещё быть там хозяйкой – отпускала посуду. "Кому – я не знаю. Товарищ Фоменков Иван Иванович знает, какое количество кому. Всё ещё чего-то с ним спорила о посуде". Товарищ Пятакин сказал:"Надо бы спорить. Проиграли тёпленькое местечко. Теперь не будет того дохода, мы на трёх водочных заводах побывали, а такую махинацию увидали, что даже говорить стыдно. Вот завтра опять сделаем три или четыре поездки на водочные заводы, если всё будет в порядке, то дня через два товарища Демешкина Василия Дмитриевича отправим с товарищем Голубевым Сергеем Ивановичем домой на стекольный завод, а я останусь с товарищем Гусевым Козьмой Максимовичем для окончательной сдачи склада Васильевым Сергеем Ивановичем.

Ну, разговоров много было всяких, на все темы – о власти, о самих же рабочих, о посуде, о злоупотреблениях, о старой власти, о Голубевых – мы увлеклись, а необходимо знать отдых. Наша хозяйка постелила постель, но мы всё продолжали. Товарищ Пятакин Александр Васильевич говорил о бывшем заведующем Васильеве Сергее Ивановиче, о его злоупотреблениях на складе, что подтверждала и хозяйка квартиры. "Какими же бесстыжими глазами он сейчас смотрит на всё это! Мне даже за него стыдно, как он будет потом отчитываться перед нами. Я лично ему ничего не прощу – и заставлю его внести ту недостачу, которая у него появится".
 
Разговора много, но нужно спать. И мы уснули спокойно. Утром мы поднялись, позавтракали и опять отправились на квартиру Фоменкова Ивана Ивановича, где проживал наш бухгалтер Козьма Максимович Гусев, который тоже уже позавтракал и вёл беседу с хозяином квартиры о работе вчерашнего дня, о тех порядках и о приходе жены бывшего заведующего Московским Складом, которая пришла в склад и всё ещё распоряжается, но ей права не дали. И она начала доказывать, говоря о своей честности и хорошей работе у Голубева Сергея Ивановича и прочих. Когда мы пришли, то скоро собрались и пошли на трамвай для поездки на квартиру Васильева Сергея Ивановича и дальнейшей поездки по водочным заводам - к Шустову и обратно на те заводы, где уже были вчера, чтобы получить там деньги и выехать домой на стекольный завод в Судогду для расчёта с рабочими.

Когда мы приехали туда, то два Сергея Ивановича, Голубев и Васильев, уже ждали и были угрюмы. Видно было, что они вели какие-то беседы. Какие – это было нам неизвестно, но с нашим приездом, и увидя с нами грозного Пятакина Александра Васильевича, они совсем стали другие. Гусев Козьма Максимович спросил:"Ну, куда сегодня будем двигаться? В какую сторону? Может быть, к Шустову?" Товарищ Васильев Сергей Иванович на это сказал:"Так нам бы лучше сначала объехать малые водочные заводы, где небольшая задолженность, а на водочный завод Шустова мы сделаем поездку в последнюю очередь, так как там, наверно, придётся долго просидеть, потому что ему ещё необходимо выписать накладную и счета за последнюю партию, и ещё отпускали на днях всё вместе, и он оплатил всю задолженность за взятую посуду". Товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал:"Да, хорошо вы поёте, но не знаю, где сядете. Неужели вы до сего времени не могли выписать всё, что нужно? Раз уже отправили, нужно тому возчику дать накладную. Если на днях отпускал Фоменков Иван Иванович, то счёт уже написан нашим бухгалтером Гусевым Козьмой, и уже послан на водочный завод. Я с вами немного не согласен. Ну, сделаем сегодня ещё три или более маленьких водочных заводов, а поездки на те заводы, где мы были вчера и ранее, придётся отложить дня на два. А к Шустову завтра обязательно надо сделать поездку, кончить с ним расчёты, и я отправлю товарищей Демешкина Василия Дмитриевича и Голубева Сергея Ивановича с деньгами, им здесь делать совершенно нечего, они почти только и делают с нами экскурсии ради того, чтобы помочь нам в работе, но от товарища Голубева никакой помощи не имеется - он только делает поездки как наблюдающий бывший заводчик. Ну, товарищ Васильев, куда теперь будем держать путь?" Васильев Сергей Иванович сказал:"Отсюда недалеко имеется один водочный завод, поездку туда времени займёт очень мало, ему не отпускали посуду давно и он согласен заплатить деньги". Товарищ Пятакин сказал:"А там актов нет? Или есть?" - "Не должно быть. Я, кажется, им ничего не писал, никаких актов не составлялось". – "Ну раз так, и вы говорите, что там всё в порядке, то давайте двигать на тот завод".
 
И когда мы туда прибыли, то увидали такую картину: расчёты с этим заводом не сходятся. У Московского Склада числится задолженность более, а здесь задолженность менее. Нашему бухгалтеру Гусеву Козьме Максимовичу пришлось проверять уже все накладные – как самого склада, так и самого завода. При выверке расчётов обнаружено было, что посуда, отпущенная согласно накладной склада, числится отпущенной этому водочному заводу, а расписка о принятии этой посуды давали те люди, которые на этом заводе не работали, и кому она отпущена вместо него - установить очень трудно, только если вспоминать на память.