Ленстеклотрест
Сопутствующая информация => Стекольные заводы => Тема начата: Тымф от 31 Январь 2019, 03:32:33
-
Судогодский Стеклянный Завод Торгового Дома Евграф Голубев с Сыном и Внуками, далее - "Красный Химик".
Для изложения истории завода не отыскал лучшего материала, чем обработанная рукопись Василия Дмитриевича Демешкина "История Судогодского стекольного завода", в своё время работавшего на заводе бухгалтером и помощником бухгалтера, оцифрованную и выложенную на сайте Дом Без Ключей (https://dombezkluchey.ru/) одним из его создателей - Tasha (Н.А. Знахуренко, работающей экскурсоводом Судогодского Краеведческого музея).
От себя замечу, что, при всей своей простоте, до наивности, и некоторой сумбурности, история завода в изложении Василия Демешкина весьма подробна и изобилует бесценными личными воспоминаниями, его и других работников завода, включая бывшего владельца. В ней масса ценной информации, уже цитировавшейся на форуме, по другим заводам Владимирской губернии, в основном, по перетеканию рабочей силы и их банкротствам в годы действия "сухого закона". В тексте сохранена орфография автора, с её "анжерея", вместо "оранжерея" и т.д. и фактические ошибки или описки (вроде окончания ПМВ в 1915 году). Очевидно влияние времени опубликования, наложившего отпечаток на характер изложения. Тем не менее, повторю - рукописи цены нет, поэтому, несмотря на её немалый объём, решил выложить полностью, с сохранением частей, как бы являющихся ответами на некий воображаемый "опросник".
Архив Василия Демешкина
Вступительное слово автора.
Составление настоящей истории завода взято из частично сохранённого архива заводчика Голубева, но записи его трудно разобрать; но всё-таки из частных бесед самого владельца Голубева, а также некоторых рабочих, которые ещё были живы в 1916 году, весь материал пришлось с большим трудом обработать и вспомнить то, что было. Материал по культурному быту семьи заводчика Голубева был дан кучером Иваном Фроловым, который был очевидцем той жизни и всяких происшествий. Много дано было после падения царского самодержавия, так как сам заводчик ещё продолжал работать – сначала Членом Коллегии Заводоуправления, и потом управделами заводоуправления – мне пришлось с ним делать поездки в Москву и Владимир, где мы имели частые беседы о старой жизни, а из всего этого и некоторых бесед была составлена история завода. Я сам начал работать с 1915 года, кое-что мог и сам собрать.
Может, кому-то будет неясно то, что описано в этой истории, так как в царское время рабочим жилось очень плохо, а в самой истории очень красиво обрисована та жизнь, как будто было всё хорошо. Но зачем говорить о том, что было - каторжная работа самих рабочих, что трудились не восемь часов, а более. Из последней беседы с заводчиком Сергеем Голубевым было выяснено, что если бы не было свержения царской власти, то мы бы устроили здесь Комбинат Стекольных Заводов, находящихся в Судогодском, Ковровском и Меленковском уездах. Такая цель была: объединить все стекольные заводы путём закупки мелких заводов. Совместно с помещиком, предводителем дворянства Владимиром Семёновичем Храповицким, уже была составлена смета на проведение железнодорожной линии сначала к Судогодскому Стекольному заводу, а потом и к остальным. Это была большая выгода для обеих сторон; мы со временем уже перешли бы к полному снабжению всех рабочих как самим питанием и одеянием, так и всем необходимым, чего только нужно было рабочему. Мы все силы клали, чтобы у нас рабочий ни в чём не нуждался. Сам заводчик Голубев Сергей Иванович в 1928 году выбыл с этого завода и устроился работать как специалист в Главстекло; сын его, Яков Сергеевич, который принимал участие с комсомольцами, был в Москве назначен главным механиком одного крупного завода; второй сын, Сергей, который был воспитан в буржуазном поколении, не приспособлен ни к какому труду, был отдан в руки правосудия – как говорится, попал не в ту среду.
Часть 1.
О постройке Судогодского Стекольного завода
История нашего Судогодского Стеклозавода –
с Торгового Дома Евграфа Голубева с Сыном и Внуками.
Родословная, согласно записям, оставленным в личном архиве дедушки Евграфа, гласит, что Голубевы Евграф Львович и Козьма Львович с сыновьями своими, Иваном и Петром, прибыли в уездный город Судогду из деревушки Кондряево Судогодского уезда в 1872 году (ныне это – колхоз «Родина»). Евграф и Козьма были родными братьями, но, согласно оставленным записям, у них была вражда между собой из-за веры. Евграф Голубев рано овдовел, и жениться снова ему как староверу было не положено. Когда его сыну Ивану исполнилось 20 лет, то отец решил женить сына на девушке из скита, Надежде Александровне, у которой мать была, и она накопила денег за дочерью, дала приданое – после своего мужа несколько десятков гектар леса, который супруги после начала их совместной жизни стали продавать. Из скопившихся денежных средств они стали думать расширить свою торговлю и построить дома для жилья и магазинов. Торговля стала более обширной.
В 1874 году у Ивана Евграфовича родился сын, первенец, дали ему имя Сергей. В 1876 году родился другой сын, Константин, в 1879 году – третий, Василий, в 1881 году – четвёртый, Александр, а в 1883 году – пятый сын, Фёдор, последний. Все дети Ивана и Надежды были воспитаны старой девой из скита староверов, и сыновей они держали всё время, до школьного возраста, в таких условиях, что они даже не видели товарищей своего возраста. Когда старшему сыну, Сергею, исполнилось девять лет, его стал учить грамоте специально привезённый из скита человек, за особую плату. Так и все остальные дети в семье начинали учиться грамоте, когда им исполнялось девять лет, и росли и учились до самого зрелого возраста, помогая дедушке и папаше заниматься торговлей.
Пятнадцатилетнего старшего сына Сергея постигло несчастье: во время прогулки со своей няней, когда он гостил у бабушки в староверском скиту, в лесу он увидел зверей, вроде собаки или волка, и так сильно был напуган, что лишился речи, которую не могли наладить очень долго. И потом, когда она уже была налажена, то всё равно не совсем: нужна была выдержка, спокойствие, но такового не было, и он остался с заиканием - когда говорит слова, то старается сказать их очень быстро, и получается непонятно. Но он родился очень красивый, весь похожий на мать, Надежду.
Так семья Ивана Евграфовича стала расти, уже пять человек детей, которые помогали дедушке и папаше в торговле. Сам Евграф человек был жестокий, с сына спрашивал очень строго и скупо – чтобы наживать капитал в торговле и иметь конкуренцию. Но сам сын Иван был в этом слаб, а дети ещё малые, хотя и стали привыкать к торговле с малых лет.
Дети росли до полного возраста, все они четверо были слабы и к военной службе непригодны, только пятый сын, Фёдор, был очень здоров, и воспитания был хорошего. По взятию на военную службу он стал расти с рядового солдата далее до чина поручика.
Так постепенно, год за годом, дети росли, и в 1894 году Иван Евграфович стал думать, как бы женить своего сына Сергея, которому исполнилось уже 20 лет. Он его направил в город Ковров, к родной тётке на воспитание, и чтобы он там привык к какому-нибудь ремеслу. Сергей, живя там, познакомился с девушкой, купчихой Анной Николаевной Першиной с небольшим капиталом, и в 1896 году женился на ней, и они приехали на жительство в Судогду.
Подрастал уже второй сын, Константин, которому тоже уже исполнилось 20 лет. Он, молодой, но уже смекалистый и ловкий в торговле, выполнял такую роль: стал делать поездки за товарами и материалами для магазинов. В таких поездках он познакомился в городе Нижний Новгород с девушкой – купчихой Марией Александровной Крашенинниковой, с большим капиталом, и в 1898 году женился на ней и перевёз молодую жену в Судогду, где они стали строить свой собственный дом.
Уже вырос третий сын, Василий. Ему исполнилось 19 лет, но этот молодой человек был ещё слаб, никуда не выезжал, только занимался торговлей. Но время идёт, его нужно тоже женить – но он не нашёл себе купчих, а стал ухаживать дома за молодой горничной, Матрёной Маркеловной, и женился на ней без приданого, хотя Ивану Евграфовичу это и было не по душе. Но дело зашло далеко, и сделать что-либо, чтобы помешать этому, было очень трудно, когда на свет появляется девочка, имя которой дали Лиза.
Вот уже подрастает пятый сын, Фёдор, которому скоро исполняется 20 лет, и ему предстоит идти на действительную военную службу. По своему здоровию он был взят и направлен в город Рыбинск для прохождения службы, и с рядового солдата он дошёл до чина поручика, учился в школе подготовки командного состава и по окончании её в 1906 году, после окончания Японской войны, вернулся в Судогду. Но привыкать к работе было ему очень трудно.
Как уже было описано ранее, все дети Ивана Евграфовича были женатые и проживали с ним в одном доме. Три сына с жёнами – жить стало уже невозможно, для такой семьи нужна большая площадь. Тогда сам Евграф стал строить три каменных двухэтажных дома для жилья и магазинов, так как цель его была такова – заставить внуков заниматься торговлей; мечтал он открыть при домах торговлю всеми необходимыми товарами.
Был открыт Мануфактурно-галантерейный магазин, где сейчас наверху проживают жители, а внизу магазин Книготорга и дежурный магазин Судогодского Торга. Второй дом был приспособлен – наверху помещалась Главная Контора всех открываемых магазинов, а внизу помещался Железно-скобяной хозяйственный магазин (сейчас там тоже помещается внизу хозяйственный магазин Судогодского Торга, а наверху – Партийный Комитет). В третьем доме наверху проживали сыновья Ивана Голубева, Василий и Сергей, со своими семьями, а внизу был Бакалейно-винный продуктовый магазин, Рейнско-винный погреб для хранения разливного вина и пива.
Было распределено между внуками, кому в каком магазине быть руководителем по торговле. Старшему внуку, Сергею Ивановичу, имевшему с малолетства некоторый недостаток речи – заикание – в торговле работать не пришлось, и он был оставлен для работы по сбору выручки из магазинов и ведения торговых книг. Второму внуку, Константину Ивановичу, было поручено заведовать железно-скобяным товарным магазином и выезжать в длительные командировки по закупке и отправке товаров, и другие коммерческие сделки. На время его командировок заведование было поручено сыну, Ивану Евграфовичу. Третьему внуку, Василию Ивановичу, было поручено заведование бакалейно-винно-продуктовым магазином и рейнским погребом. Четвёртому внуку, Александру Ивановичу, было поручено заведование мануфактурно-галантерейным магазином. Пятому внуку, Фёдору Ивановичу, никакого поручения дано не было, так как он находился на действительной военной службе.
Кроме того, в каждом магазине был ещё штат продавцов от двух до четырёх человек. Старшими продавцами состояли: в Железно-скобяном хозяйственном магазине – Фомичёв Клин Осипович, а Бакалейно-винно-продуктовом – Гусев Павел Максимович, в Рейнском погребе – Королёв Фёдор Андреевич, в Мануфактурно-галантерейном магазине – Лисов Иван Петрович. Имея три магазина, торговлю Голубевы вели очень бойко.
Самому Евграфу Львовичу Голубеву в 1894 году было около 65 лет, но ещё бодрому старику очень надоело заниматься этой торговлей, его манило расширить свою деятельность путём открытия какого-нибудь производства. Выезжая часто на своём конском транспорте к знакомым купцам и помещикам, он неоднократно обсуждал этот вопрос в доме своего родного брата Козьмы Львовича, племянника Петра Козьмича и племянницы Александры Козьминичны:"Чем бы заняться ещё более полезным и выгодным?" Надежды на сына Ивана у него не было, так как последний приспособлен к этому не был, а доверять торговлю чужим лицам у него было желания – как бы не встретить нечестных.
В одно прекрасное время, в воскресный день, два брата – Евграф и Козьма Львовичи Голубевы – совместно со своими сыновьями Иваном и Петром собрались на общее совещание, где был поднят такой вопрос:
- А не заняться ли нам с постройкой какого-нибудь выгодного производства? Хотя бы построить стекольный заводик или какую-нибудь фабрику, - такие слова были произнесены самим Евграфом.
Его поддержал Козьма и его сын Пётр:
- Идея великолепная, давайте сделаем небольшую поездку к нашему соседу в Гусь-Хрустальный - к Нечаеву-Мальцеву, у него имеются несколько стекольных заводов и фабрика. Сделаем на те заводы экскурсию и посмотрим, как они работают, какие условия, какое сырьё, материалы, как протекает работа. Может быть, у нас тоже получится, с их помощью мы сделаем пробу.
И они такой вопрос решили. В первое же воскресенье нам необходимо отправиться туда для осмотра заводов и фабрики. И вот наступил воскресный день, и наша делегация во главе двух родных братьев, Евграфа и Козьмы, и двух двоюродных братьев, Ивана и Петра, двоюродной сестры Александры Козьминичны и двух старших внуков – Сергея Ивановича и Михаила Петровича – выехала на те заводы. Когда такая делегация прибыла в Гусь, то сам Нечаев-Мальцев очень удивился, что они приехали сюда для осмотра стекольных заводов и фабрики. Его очень удивило, что они задумали такое огромное, капитальное производство, ему сделалось очень неудобно, что такая делегация приехала с таким большим делом:
- Вроде вы хотите со мной вести конкуренцию, но всё-таки пришли к такому выводу, что вам необходимо выехать на те заводы и посмотреть, как всё устроено и что нужно сделать...
В такой беседе была договорённость со стороны делегатов-Голубевых:
- Мы решили вам не конкурировать, мы если надумаем, то мы построим завод бутылочный, какого вы ещё не имеете, только окажите нам техническую помощь как специалистами, а также на первое время всеми необходимыми материалами, а также на первое время и денежной валютой.
Нечаев-Мальцев на это ответил:
- То дело очень мудрёное, попробуем, что-нибудь получится, так как бутылочных заводов пока очень мало, и вы наверно будете богатыми, я вам буду завидовать. Я, со своей стороны, тоже хотел иметь такой завод, но у меня другие соображения на это, мне кажется, что с таким заводом много хлопот. Хотя имею заводы, они мало приносят пользы, мне лично самому заниматься этим нет времени, а на всех моих заводах имеются свои управляющие, но они только получают жалование, а заботы имеют мало. Всё приходится для них на это быть толкачом. Я вот вижу – у вас имеется к этому стремление, вы хотите затевать такое большое капитальное строительство, - ведь с ним много потеряешь нервов, придётся не поспать ночей, подумать, где чего взять, где достать.
Евграф Голубев на это ответил:
- Хотя большого капитала мы ещё не имеем, но у меня есть стремление к этому, а, во-вторых, имеется такая пословица: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Приходится просить помощи у друзей, и к тому же я надеюсь на своих внуков, у меня их пять, но не все одинаковы: есть два очень такие юркие, говорят:"Давай, строй! Мы всю Россию объездим, но что нужно – найдём!". Вы тоже нам не откажите, в долгу мы у вас не останемся, заплатим с процентами, только бы построить завод и выпускать продукцию, которая очень нужна.
Нечаев-Мальцев всё слушает, смотрит на дедушку Евграфа – думает, наверное:"Ну и старик!".
На этой беседе много говорили, много предлагали, даже запомнить трудно. Говорили все по-разному, но мнения сходились к одному: постройкой бутылочно-стекольного завода пришло время заняться, не откладывая в дальний ящик, и приступить к этому как можно скорее.
Когда все Голубевы, старые и малые, изложили свои взгляды и предложения, слово взял сам Нечаев-Мальцев. Он сказал:
- Я всё слушал вас, и сейчас думаю, как вы активно берётесь за это дело, с большим азартом. По-видимому, вы сюда приехали не смеяться, а делать большое дело. Я с вами вполне солидарен. Сколько у меня будет к этому энергии – я помогу. А теперь скажите, где вы думаете построить такой завод.
Евграф Голубев ответил:
- Я намерен построить у себя в городке Судогда, в полутора верстах по шоссейной дороге Владимир-Муром, только одно я прошу вас: помочь составить комиссию по обследованию той местности, где она найдёт строительство удобным. Мы лично осмотрели, но так как ваша комиссия признает её?
Мальцев на это сказал так:
- Я лично в комиссии участие принять не могу, но со своей стороны выделю вам людей – таких специалистов, которые могли бы определить всю работу. Но только не ранее, как дней через десять и более – ждите. И сами ещё раз посмотрите, где бы можно удобнее выбрать место. Но начатые наши разговоры не должны остаться разговорами, а нужно и доказать делом.
Так побеседовали все Голубевы с Мальцевым - и стали собираться в путь, в Судогду.
-
Приехавши, наш Евграф с сыном Иваном стали думать, и наутро запрягли в дрожки и отправились по шоссе к Мурому - в лес, где они предполагали местность под будущий завод. Но так как то место было очень болотистое, они только осмотрели, а ехать далее не решились. Там был лес очень хороший, и если его валить, от много будет работы, да его и жаль валить. А к городу Судогде был сплошной кустарник, мелкий лес. Вернулись обратно и стали дожидаться комиссии с Гуся-Хрустального. Что она предложит?
Так недели через две приехала комиссия из Гуся-Хрустального по осмотру той местности, которая предполагалась под постройку бутылочного стекольного завода. И в течение двух дней комиссия в лице Управляющего заводами, техника, спеца по устройству печей и землемера вела обследование. Когда они приехали в Судогду, то остановились в домах Голубева, где и происходила беседа - где, в каком месте строить, и какова сама местность: где она проходит, какой там грунт.
Когда приступили к обследованию, то увидели, что это была дорога от Владимира через Судогду на Муром, шоссейка в дремучем лесу, принадлежащем помещику Владимиру Семёновичу Храповицкому, Предводителю дворянства Владимирской губернии, у которого в то время в, в глубине и отдалённости от города Судогды, в трёх верстах, было построено имение, дача, по типу таких, какие бывают в иностранных государствах, как в Германии – на немецкий лад. В лесах имелась хорошая охрана объездчиков, а в самом имении имелись стражники-черкесы, которые не подпускали близко к дому и охраняли очень зорко.
Когда комиссия по обследованию местности для постройки Стекольного завода и фабрики в течение нескольких дней обследовала и осматривала ту местность, то пришла к выводу, что фабрику нужно строить на берегу реки Судогды, а где ставить сам стекольный завод, - по осмотру, они не смогли прийти к такому выводу. Площадь, от города Судогды на расстоянии около полутора верст, - очень мягкая, болотистая. Там они с большим трудом двигались даже по шоссе Владимир - Муром. В такой местности, с мягкой и болотистой почвой, строить стекольный завод весьма трудно. Но Евграф Львович сказал:"Что же, где же, по-вашему, строить – за десять вёрст, что ли, отсюда? Нет никакой надобности идти далее. Я, со своей стороны, так рекомендую: остановиться здесь, на этом самом месте, что мы уже облюбовали. Какие будут трудности, мы их одолеем. Когда будем валить лес на том самом месте, то будем делать выборку из него: более крепкие и толстые деревья пойдут на постройки, а весь мелкий лес и кустарник будем заваливать землёй и утрамбовывать на месте".
На том комиссия согласилась: "Дело всё-таки ваше, и все трудности вы будете нести сами. Мы люди не гордые, должны согласиться с вами – вам желательно, чтобы поближе к городу. А наше мнение другое: завод строить нужно за 5 и более вёрст – там, по нашему мнению, земля и лес лучше, суше. Удобно, менее затрат". На этом самом месте через четыре года купец города Судогды Барсков Иван Васильевич построил маленький свечной завод, но он проработал около двух лет и был ликвидирован как убыточный, по выработке малого количества свечей, и все постройки его были увезены в Судогду.
Уже через пять лет после постройки стекольного завода приезжал сам Нечаев в Судогду с управляющими посмотреть на тот завод. И когда осмотрели его, сам управляющий, который был в комиссии по осмотру местности, задал вопрос уже не Евграфу Львовичу, а Ивану Евграфовичу:"Ну как, вам нравится здесь, или нет?" Иван Евграфович сказал, что глубоко ошиблись, затратили много денег на эту местность, и каждый год полая вода прибавляет делов. Нечаев поинтересовался:"А где вы думали построить? Сделаем поездку туда". Запрягли тройку, поехали. А когда приехали туда, посмотрели – это прелесть, дача, протекает рядом малая речка Яда. Но вернуть утерянное место уже нельзя, с переноской потребуется много капитала. А другое – год от года завод будет постепенно крепнуть. Нечаев сказал:"На этом самом месте со временем бы вырос большой посёлок. И место красивое – на большой дороге. Очень жаль, что вы в то время не послушали". А потом всё забылось и отошло в область предания. В 1955 году во Владимире решался вопрос о постройке здесь рабочего посёлка, но некоторые организации – совхоз "Пионер" и ближние колхозы – не решились отдать свою землю стекольному заводу.
...Так в то время, к 1895 году, Голубевы начали уже готовиться к работе. Так как на расстоянии одной версты крупного леса не оказалось, – только мелкий кустарник, - то его комиссия предложила срубить и употребить на засыпку мягкого грунта, а весь крупный лес, по-видимому, был использован на топливо и на постройки для жителей города Судогды. На сведённом участке образовалась трясина, и пройти по нему не представлялось возможным. И комиссия пришла к общему выводу: продолжать дальнейшее обследование нет целесообразности, теперь дело за отводом и разрешением на постройку бутылочного стекольного завода и на вырубку леса – и за планировкой общей площади. Дело очень сложное, решить этот вопрос не представилось возможным, так как наступила зима суровая, с метелями, с вьюгами. Снега навалило очень много, и дорога Владимир – Муром временно прекратила движение гужевого транспорта. Даже почтовые дворы, которые содержали владельцы Быковы, Лесновы, Бяковы, из-за плохой погоды и бездорожья прекратили возить почту по тракту Владимир – Муром и Судогда-Гусь-Ковров.
Наш Евграф Голубев затужил, ежедневно выезжал на санках для осмотра и принятия каких-нибудь мер. Но всё бесполезно, нужно уже подождать весны. Уже стал таять снег, и половодье от такого снега долго не могло сойти – никак не могли начать и работу. Наконец вода стала сбывать, и начались приготовления к работам в глуши Мещерского края около уездного городка Судогда, там, где протекает река Судогда с её притоками: Ядой, Цыганкой, Переделом, Шиверкой. Раздался стук топоров, грохот падающих на землю деревьев. С прозрачной глади реки, окаймлённой ольшатником, взметнулась стая гусей, тревожно крича, и ушла на поиски нового места. Бежал в стороны зверь, умолкали птицы. Присланные Нечаевым-Мальцевым мещерские мужики в холщовых рубахах, в лаптях валили сосны строевые, ели, кудрявые берёзы, расчищая место для будущего стекольного завода. Тут же ошкуривали брёвна, корчевали пни, жгли сучья. У костра сушили мокрые от пота рубахи. Часто здесь появлялся хозяин – Евграф Львович, человек с густой бородой, остриженными в скобку волосами, с хитроватыми, чуть прищуренными глазами. Носил он чёрный высокотульевый картуз, кожаные сапоги гармошкой, аглицкого сукна поддёвку. Это был мелкий купец, торговец. По-хозяйски покрикивал он на рабочих. Не любили его мужики. Старовер, говорили они, двумя перстами крестится – хорошего не жди. И, как показали впоследствии годы, с этим наивным предположением они немного ошиблись. Завод ввиду смерти Евграфа Львовича был передан старшему внуку, Сергею Ивановичу, который был лишний по торговой части, - ещё молодому, двадцатитрёхлетнему, но уже ловкому во всех делах и смекалистому, - однако слабому характером. К рабочим он относился вежливо. Заставлял себя любить, уважать, помогать в советах: где чего взять и как лучше сделать.
Когда всё было свалено, весь лесоматериал был собран и сложен в особые каты, а весь мелкий лесоматериал и кустарник был завален землёй, засыпан и утрамбован. Приступили к постройке сарая-гуты, которая длилась более полутора лет, так как не было большого количества лошадей для подвозки песка и известняка для засыпки площади, где должен был находиться стеклозавод. Работа двигалась очень медленно, так как её приходилось переделывать даже по два раза: после весеннего паводка снова была планировка площади.
Так продолжалось очень долго - даже хотя и завод был построен, всё же восемь или даже более, десять лет. Сколько было засыпано щебня и известняка! Было забито несколько десятков свай, где предполагалось класть основные печи. Где сейчас стоит стеклозавод, каждый год, бывало, делали засыпку как песком, также и мусором, дёрном. Были такие случаи: на протяжение пяти лет каждую весну после таяния снега вокруг завода так разливалась вода, что рабочие жители слободы на работу делали поездки на лодках и самодельных плотах. Уже прошло более шестидесяти лет, всё равно жители Долгой слободы продолжают жить в такой грязи после весеннего паводка! Место очень плохое, и всё из-за того, что на Долгой слободе не имеется канав для осушения всей площади; если же ранее были такие канавы, то за ними было наблюдение, их очищали почти каждый год, потому что они скоро засорялись от произведённых на них работ по мытью белого песка для нужд завода. Но за последние тридцать или даже сорок лет совершенно никаких канав не роют – по-видимому, не находят нужным их копать. В настоящее время Долгая слобода уже ликвидировалась, перенесена на другое место, надобность в этих канавах отпала. Если же осталась канава, то это около бани. Она будет от случая к случаю очищаться.
Так работа по постройке стекольного завода началась. Вскоре здесь вырос большой, рубленный из толстых брёвен сарай с широкими воротами, с высокой круглой печью из хорошего обожжённого кирпича, кругом – поленницы нарезанных дров. Потом стали строить газомент, или газогенератор, для шуровки дровами, - это часть для печи. Потом стали строить небольшой сарай – это составная, где рабочие приготовляли состав (сода, бой, поташ и другие материалы) для наварки стекла. Приступили к постройке шалаша - сарая для поделки горшков. Вся работа протекала так спешно, что сам Евграф Львович был всё время на постройках.
Как уже описано выше, новостроящийся завод был назван так: Судогодский Бутылочный Стекольный Завод Торгового Дома Евграф Голубев с Сыном и Внуками. Год пуска его – 1897. 15 декабря 1897 года сделали пробу - как оно пойдёт. Как говорится, первый блин – и тот комом, так и тут: в первые дни пуска его шли большие непорядки – то плохо сварено стекло, то не было газа и была низкая температура, то сами мастера ещё только налаживали, то плохо была поставлена работа с присланными формами... Но всё это было улажено. С января 1898 года посуда пошла хорошего качества и малого брака.
Прежде чем приступить к пуску завода, сам Евграф с сыном Иваном и внуком Сергеем положил немало трудов. Завод был построен в таком болотистом месте, что приходилось засыпать грунт на полтора аршина [более 1 метра – Tasha], но всё же благодаря усиленной и непосильной работе самих рабочих завод постепенно стал расти. Хотя рабочие ежедневно прибывали, жилья на новом стекольном заводе ещё не было, все они проживали в деревнях и в городе Судогде, что очень затрудняло работу. Когда завод стал работать, Евграф Голубев по своей старости большого участия в управлении уже не имел, всё руководство передал внуку Сергею Ивановичу, но всё же вмешивался, советовал, когда видел непорядки.
Стали появляться хозяйственные и другие постройки, домики, была заложена на сыром месте и начала строиться Долгая слобода на 16 домиков. В середине был вырыт большой пруд для купания рабочих, занятых в горячем цеху. Домики были все одинаковы, по две квартиры для более семейных и лучших рабочих, энергичных и имеющих уважение к хозяину. А потом была заложена Малая слобода, на 7 домиков по одной квартире, это для служащих завода: управляющего и других вышепоставленных людей, угодных хозяину. Были заложены к постройке два домика – под контору и Аптеку скорой помощи. А ещё был заложен один большой дом с пятью комнатами, с залом, столовой, кухней – это для самого хозяина Сергея Ивановича, хотя он сам, хозяин, помещался здесь один, семья его всё ещё проживала в Судогде, так как там было удобнее и веселее, чем в заводе; в остальных комнатах проживали холостые специалисты, как то: полицейский, соблюдающий порядок, и приказчики гуты, и другие мелкие служащие.
Потом был построен и второй дом для другого внука – Фёдора Ивановича, который находился на военной службе и должен был вернуться на завод в качестве заведующего коммерческими делами по отправке и приёмке готовой продукции. Дом был очень хороший, из лучшего лесоматериала, он строился очень медленно, не имея нужды к заселению. Он состоял из комнат: зала, столовая, спальня, кухня. Начата была постройка для гужевого транспорта конюшни и каретного сарая – для лошадей и повозок, шарабанов, дрожек, саней. Была начата постройка дома для кучеров и рабочих, обслуживающих лошадей, с кухней для питания за счёт хозяина. Была построена прекрасная удобная баня для семьи хозяина. Заложили на площади за домом большой сад, где были посажены кусты малины, смородины и несколько деревьев – слив, яблонь, привезённых от помещика Храповицкого. А также была оборудована для выращивания спелых овощей Анжерея, в которой служил садовник.
-
Часть 2.
Основная часть завода - гута.
Сама гута очень маленькая. Выстроена горшечная круглая печь, на 5 горшков небольших. Пристройка к гуте была – это газомент и составная: три обжигательных опечка. Сами горшки делались сначала в шалаше очень долго, так как их приходилось мазать. Таких специалистов тогда было очень мало. Самоучки делали некачественные горшки, которые лопались, текли – их приходилось «лечить», замазывать, что было невыгодно. И наш хозяин Сергей Иванович задумался о постройке дома-гончарной, где могли "лечить" и мазать горшки в удобном помещении – и делать более качественные, неутекаемые.
Вот начали возить лесоматериал для постройки того здания. Началась постройка. Скоро уже здание было готово, и стали оборудовать помещение всеми необходимыми материалами для поделки горшков. Была куплена машина для дробления кусков старых горшков, специально ходила слепая лошадь, которая водила колесо дробилки. Вот до чего люди додумались делать экономию: даже негодную для работы лошадь, и ту приспособили.
Какая ни была борьба с теми недостатками, всё же горшки стояли не более 2 недель - и текли. Так продолжалось до первого ремонта печи, когда задумали увеличить печь с постановкой на 7 горшков. Завод был остановлен на ремонт на две недели. Сам ремонт в основном был – смена колпака, так как он не выдерживал температуры из-за плохого качества кирпича. Сами стены печи стояли продолжительное время. Вот после такого ремонта работа протекала не более двух недель, горошков, вновь сделанных, было недостаточно – одни обжигались, другие вновь делались, и всё равно вставленные в печь продолжали течь. Работа протекала ненормально.
Опять было собрано заседание всех специалистов для уточнения, в чём же здесь идут неполадки. Некоторые высказывались - плохая, некачественная глина для горшков. Другие давали своё мнение, чтобы негодные горшки дробить как можно мельче и делать просев в два сита, чтобы порошок был как можно более чистым, не попадали камни, которые могут сделать так, что горшок рвался вскоре после вставки его. Другие давали советы в том, что нужно увеличить опечек для обжига до десяти горшков и своевременно иметь запас сделанных горшков, а ещё было бы лучше, если в следующий очередной ремонт объём печи увеличить в сторону его обширности - тогда бы могли без ущерба для работ до будущего ремонта иметь в запасе всегда три горшка, которые будут вставляться по мере их течи. Через каждые две недели бывает вставка горшков, которые до того одну неделю в особом опечке проходят закалку обжига.
Вот процесс этой адской работы, люди находятся как в подневоле или на каторге! Вот какова картина: десять очень сильных рабочих по деревянному настилу, обитому железом, подвозят тележку с железными колёсами к опечку, особыми крюками вытаскивают из закального опечка раскалённый горшок, нагружают его на тележку и подвозят к самой печи. Выгружают теми же железными крюками и двигают горшок в печь, а потом обратно на той же тележке снова подъезжают к опечку, тоже выгружают горшок и опять нагружают на ту тележку, и опять везут к той печи, и снова выгружают в печь. Сначала пять таких ездок было, а потом стало семь, а позднее уж довели и до десяти горшков. Через каждые две недели такая процедура происходит - вставка горшков.
Когда все горшки вставят, - заделывают то пространство, где была вставка, кирпичом. Но прежде, чем сделать вставку этих горшков, предварительно необходимо из печи вынуть старые горшки, которые выгружают на сторону около печи. Были такие случаи, что некоторые горшки, хотя и были из печи выгружены, оказывались ещё годными. Тогда их не дробили на куски, не мололи в порошок, а снова в следующую вставку вставляли, в виде запасных. Если же будет течь какого-нибудь горшка, то его своевременно один или два легко было вставить даже во время работы, можно передвинуть на другое место. Хотя после ремонта печи, которая была увеличена до десяти горшков, всё же работали на 8 горшках: два, а иногда даже три горшка были на утечке. Причина была та, что в последнее время глина для поделки горшков стала поступать очень некачественная, и когда бывала смена горшков, то их снова разбивали на мелкие куски и относили в дробилку, и дробили в порошок, и когда происходила поделка горшков, то приходилось в мятую глину добавлять частично этот порошок.
Так продолжалось около 8 лет или более, пока не выпало счастье: в одной длительной командировке по сдаче готовой продукции и покупке сырья и продуктов питания, а также некоторых материалов для самого Стекольного завода и своих магазинов второй внук Евграфа Голубева, Константин Иванович, узнал, что на одном большом стекольном заводе вместо существующих горшечных печей уже построены более стойкие ванные печи системы Сименса, которые уже на практике работают более года безо всякого на то ремонта и без потерь, а горшечные печи уже перестали применять на таких крупных заводах. Это очень обрадовало нашего Константина Ивановича, и когда он приехал обратно на стекольный завод, то всем рассказал такую историю. Вскоре было собрано большое, обширное совещание всех родичей и специалистов с приглашением даже некоторых владельцев соседних мелких предприятий, где этот важный вопрос обсудили и решили послать более опытного специалиста на тот самый стекольный завод и попросить одолжить на время чертежи такой ванной печи и генератора. Или же тот стекольный завод окажет содействие в помощи внедрить такую технику, чтобы мы могли постепенно перейти к постройке ванной печи и газогенератора. Какие будут затраты – мы считаться не будем, всё примем на себя.
Так как на нашем производстве специалистов не было, кроме технорука Георгия Дмитриевича Кирсанова, вопрос был поставлен так, что всё дело относительно того чертежа ванной печи и генератора нужно поручить опять Константину Ивановичу, которому это дело было знакомо: он знал уже, где находится этот стекольный завод и к кому необходимо будет обратиться и сделать поездку.
Вот наступил тот день, когда ему предстояла командировка по сдаче готовой продукции в Москву и в Нижний Новгород на мукомольные мельницы Бугрова-Башкирова, где он должен был договориться об отправке большой партии муки всех сортов: ржаной и пшеничной. По окончании этой командировки Константин Иванович поехал на тот стекольный завод для переговоров, чтобы нам одолжили чертежи ванной печи и генератора. Но руководители того завода недружелюбно приняли нашего делегата Константина Ивановича. О договорённости о тех чертежах вопрос встал ребром:"Отпустить вам чертежи ванной печи и генератора мы не можем, и послать человека к вам не представляется возможным, так как таковые нам нужны, и если вам их отдать или послать человека, это займёт неделю или более".
Вот здесь что-то кроется неладное, руководители данного стекольного завода чего-то просят. Как говорит пословица: не подмажешь – не поедешь. Наш Константин Иванович как коммерсант понял всё и задаёт вопрос:"Чего же нужно?" Руководители ответили так:"Наше вам предложение – может быть, вы сами договоритесь с теми чертёжниками, которые нам чертили и составляли. Их стоимость работ вами будет им оплачена, мы против того не возражаем".
Вот наш Константин Иванович нашёл язык с некоторыми служащими этого стекольного завода, договорился и включился в работу сам. Совместно с ним приобрели некоторое количество бумаги, и в течение десяти дней они всю эту работу выполнили. Была снята копия всех чертежей самой ванной печи и генератора. Когда вся работа была выполнена, то Константин Иванович оплатил все расходы по данному вопросу, выехал на наш стекольный завод, но перед отъездом имел беседу со специалистами на том стекольном заводе: как приступить к работе и какие нужны материалы, как вообще организовать весь процесс? Руководители-специалисты посоветовали ему обратиться с письмом к хозяину стекольного завода об отпуске к вам его технического руководителя, хотя бы на три или четыре дня:"А вы по приезде подготовляйте планировку места для постройки гуты, которая вами будет предназначена площадь под ванную печь и генератор. Если всё пойдёт по-хорошему, то вся работа должна окончиться в четыре месяца". А теперь нужно оговориться о том, почему Константин Иванович пробыл на том стекольном заводе так долго, около десяти дней - те служащие, которые делали для него чертежи, трудились над ними после своего рабочего дня. Это очень затрудняло движение самой работы.
Приехал домой, на наш завод, Константин Иванович с большим материалом, с копиями самой ванной печи и газогенератора. Было собрано опять большое совещание с техническими руководителями, где был вопрос поставлен о постройке новой гуты, новой ванной печи и генератора. Решили, что старую гуту ликвидировать пока нет целесообразности, так как работа на старой горшковой печи идёт недурно, а если её сейчас ликвидировать, то куда же распустить народ? А второе – необходимо послать письмо на тот стекольный завод, чтобы на три или на пять дней прислали нам специалиста – руководителя по постройке ванной печи. Была составлена смета: какая потребность рабочей силы, материала - такой брус, как для горшечной печи, класть было нельзя. Здесь необходима командировка в Воронеж на огнеупорные динасовые заводы за особым качественным брусом. Предложили всё необходимое для будущей печи и газогенератора приобрести как можно быстрее. Нужно послать всех специалистов во все концы, где можно искать такого материала.
Вот началась бешеная работа по очистке площади и постройке гуты. Печь пока класть отложили до весны, в первую очередь нужно построить новую гуту, более качественную. Работа закипела. Всю зиму строили большое здание гуты с пролётами и высокой тёсовой крышей, с вытяжным зонтом для угарного дыма, и готовили траншею для будущей ванной печи и генератора. С весны стали класть ванную печь, так как брус из Воронежа зимой пришёл полностью. Печь стали строить обширную, на 12 номеров, или окон для набора выработки из белого стекла. Работа стала двигаться, уже наполовину была сделана. То и дело навещали специалисты по налаживанию с других стекольных заводов. Летом печь стала готова, уже стали класть газогенератор и выводить новую дымовую трубу красного цвета. Когда печь уже была готова, её сушили две недели, а потом началась наварка составом, но так как новая печь, - сразу не могли к ней примериться, первое время была проба, и вся готовая продукция шла браком: непровар, и мало держали температуру в печи.
Да, большая забота с такой печью нашего хозяина Сергея Ивановича сводила с ума, он не находил себе места, даже не спал ночью, приходил среди ночи и смотрел, как идёт наварка.
Стекло наконец стало чистое. Рабочие горшковой печи стали переходить на ванную печь. С горшечной печью всё покончено, возврата нет. Переходили на новый лад. ...Начинается наварка составом, сделанным из материалов: частично – соды сульфата, песка и других материалов, с прибавкой какого-то порошка, секретно. Какую-то малую долю кладут – неизвестно... Наварка кончена. Стекловар дядя Павел Хаханов проверяет стекло – готово ли оно или нет, какая температура. Работа на ванной печи хорошо наладилась, продукция вырабатываемая шла хорошего качества и была реализована в достаточном количестве. Первая партия этой продукции вышла очень хорошая, белого цвета.
-
Имея такое радостное настроение, хозяин Сергей Иванович опять собрал обширное совещание своих подчинённых специалистов, где опять обсуждали работу ванной печи, качество стекла. Реализация – второй вопрос; решали, как бы нам улучшить наше стекольное производство:"У меня есть мечта: если нам ещё построить другую ванную печь и газогенератор, но для выработки другого, красного цвета стекла - под пиво, так как в настоящее время стали открываться пивоваренные заводы, и уже я имею заказ на пивную посуду. Упускать такой случай нельзя. Если мы ещё полгода проработаем на горшковой печи, а в то время будет построена та винная печь, - саму гуту нам теперь не строить, пока под одной крышей и место, и сама площадь для ванной печи и газогенератора уже готова. Это нас не задержит, только нет донного и стенового бруса, который должен в скором времени прибыть. Так как на днях Константин Иванович собирается обратно ехать в командировку и сделает остановку в Воронеже, там он договорится, и сам отправит весь донный и стеновой брус, а также и шамотный кирпич для колпака и газогенератора, и через две недели он придёт сюда. А за это время сделаем траншеи для ванной печи и генератора, заложим оставшийся брус и будем класть новый газогенератор и закладывать обжигательные опечки для закалки готовой продукции. Наше мнение – их построить необходимо, нужно на две печи от шести до восьми, так как вырабатываемая посуда должна иметь закалку от двух до трёх дней".
Поговорили и разошлись, и на следующий день уже стали приступать к тем намеченным работам. Сама работа закипела так спешно, что уже из запасного бруса, предназначенного для будущего ремонта ванной печи, сложили как дно новой печи, также и стены. В течение двух недель работа наполовину была сделана, а через три дня прибыло два вагона бруса донного и стенового и два вагона шамотного кирпича для кладки колпака. И в течение одного месяца печь была уже готова, началась её сушка и кладка газогенератора, а через две недели началась подготовка основных дел: обвязка печи, где слесаря механического цеха вели оборудование самой ванной печи и газогенератора. Вот уже печь готова к пуску. Опять начинается наварка печи составом. Опять же, что было и на белой ванной печи, - практика показала все недостатки. Все неполадки были устранены своевременно.
Рабочие, мастера-баночники и другие подсобные рабочие – нужны кадры, которые пришлось обучать вновь: укомплектовать из старой горшечной бригады всё-таки не удалось, так как при переходе с горшечной печи, где было 10 горшков по 4 человека = 40 человек и 10 человек запасных, а на ванной печи 12 окон по 3 человека = 36 человек и 10 человек запасных. Обучить или вновь принять нужно было 30 человек, и подсобных людей 40 человек. Баночников и хлопцев, относчиков найти легко, труднее отыскать самих мастеров – но всё-таки большого недостатка не было.
Начинается пуск этой печи. Тоже получилась небольшая неприятность в том, что стекло было сильно закрашено - по-видимому, было положено материала сверх нормы, но, как говорится, первый блин - и он комом. А потом работа стала налаживаться, и продукция с двух ванных печей стала поступать хорошего качества. Старая печь для белого стекла должна была скоро встать на холодный ремонт, должна была быть смена колпака. Сам хозяин Сергей Иванович приурочивал ремонт к тому времени, когда наступит у православных христиан Светлое Христово Воскресенье, или, как называют по-простому, Пасха, и всех рабочих начинают увольнять или же ему дают отпуск за свой счёт, без оплаты. Если кто желает работать, то можно на работе по ремонту печи или же переходить на другую ванную печь, так как на красной печи имеются свободные места, и некоторые рабочие по болезни не выходят, а некоторые гуляют по причине пьянства.
Итак, за две и более недели колпак был построен, и сделана наварка, и опять работа пошла своим чередом. Опять начинают думать о том, что красная печь требует смены колпака, опять начинается подготовка к такому ремонту, происходит та же перестройка работы, рабочих перегоняют на белую печь, начинают ремонт, смену колпака. Сама печь - дно и стены - согласно анализу той комиссии, должна была простоять ещё полгода, а смена колпака – обязательно. Сам ремонт продолжался около трёх недель, и опять начинают работать после такого ремонта две печи нормально. Вырабатываемой пивной бутылки стало недостаточно – заказы шлют, а посуды нет. Увеличить же число окон не представлялось возможным.
Наш хозяин Сергей Иванович собрал опять обширное совещание всех своих специалистов, служащих, обсуждает все вопросы о работе двух печей – какие идут неполадки, недостатки, и в конце совещания вопрос затрагивался о постройке уже третьей ванной печи и газогенератора – для тёмного, чёрного цвета стекла под вина и частично под пиво: Мадерия Французская, Шампанка и другие. "Так как, имея две печи, приходится делать холодные ремонты, на которые затрачивается около одного месяца и более, ванная печь не работает, стоит, - за это время можно было бы выработать очень много продукции, а в настоящее время мы имеем большой заказ на посуду. Вопрос этот очень важный, мы должны все силы употребить, чтобы хотя через пять или шесть месяцев была построена такая же третья печь. Хотя сейчас работа будет очень трудная, так как нам сейчас придётся пристраивать и удлинять само здание и построить газогенератор, - нам, может быть, придётся строить ещё одну гуту и ванную печь, так как за последнее время стал очень часто падать колпак от плохого качества кирпича. Это очень отражается на выработке продукции, которую мы не выпускаем за это время, так как наш единственный стекольный завод находится под выработкой пивной посуды - например, Трёхгорный пивоваренный завод требует от нас работы ему на двух ванных печах, а мы не можем дать такое количество. Мы ставили вопрос о том, что у нас будет задержка из-за нехватки боя, который играет главную роль. Они это ответили так: шлите вагон посуды и забирайте вагон боя, так как таковой у нас занимает лишнюю территорию напрасно. Моё мнение – нам необходимо в скором времени уже планировать и приготовить площадь под новую гуту и под постройку двух ванных печей и обжигательных опечков, а в настоящее время нам необходимо проверить запас оставшегося от холодного ремонта бруса донного и стенового, и шамотного кирпича на колпак, но всё-таки нам при первой командировке, теперь уже нового члена нашего Торгового Дома "Евграф Голубев с сыном и внуками", молодого хозяина Фёдора Ивановича, этот вопрос нужно поставить на первое место и отправиться в Воронеж за брусом и шамотным кирпичом. Нам необходимо иметь запас хотя бы на один ремонт".
После такого обширного совещания приступили к выполнению некоторых работ по подготовке и постройке. Была расчищена площадь под саму ванную печь и подготовлен лесоматериал для постройки здания новой гуты. Работа началась. Бригада плотников деревни Стёпаново во главе с Филиппом Алексеевичем Мишениным приступила к постройке нового здания гуты в ударном порядке. В течение полутора месяцев здание пристройки новой гуты было уже выполнено. В первую очередь было сделано то помещение, где предполагалась постройка ванной печи, а потом перешли на дополнительную площадь самой гуты. В то же время другая бригада каменщиков уже подготовляла основание ванной печи - клали дно и выводили стены самой печи, и уже начали класть колпак. Другая бригада каменщиков приступила к постройке и кладке газогенератора. Работа шла спешная, так как из Воронежа прибыли 4 вагона с донным и стеновым брусом и шамотным кирпичом, который возили так спешно, что были забиты все склады, и вот наконец ванная печь была построена и готовилась к сушке. Заканчивали кладку газогенератора, а потом тоже следовала его сушка. Через две недели начали делать наварку печи, которая протекала в течение двух недель.
Вот наступил тот день, когда всё уже было готово, и приступили уже к выработке тёмного цвета стекла. Первое время работа протекала неважно, ещё не могли закрашивать стекло, которое было то темнее, чем нужно, то вообще другого цвета. Но потом работа была налажена, продукция пошла очень хорошего качества, и вырабатываемая посуда, в которой был очень большой спрос, тут же, при выноске на склад, уже паковалась.
Опять вопрос встал о том, что нужно сделать холодный ремонт ванной печи для красного стекла, а часть рабочих перекинуть на тёмную ванную печь. А рабочие и мастера всё прибывали и прибывали, и людей стало уже хватать на все три ванные печи. Опять собрали обширное совещание всех специалистов и служащих, где вопрос был поставлен о том, что три ванные печи работать стали хорошо, продукция идёт хорошего качества, но недостаточно идёт выработка продукции, заказ выполнить невозможно с тем, что у нас в последнее время стали часты пожары с упадкой колпака, от этого имелась задержка в том, что ванные печи простаивали, не работали около двух недель. Необходимо построить ещё одну запасную ванную печь, которая могла бы в любое время заменить ту или иную ванную печь, - без ущерба работе, которая будет протекать в нормальном положении.
На этом обширном совещании пришли к такому выводу, что нам необходимо заняться этим вопросом посерьёзнее, так как мы очень увлеклись постройками этих печей. Так мы уже далеко зашли, что нам даже не хватает времени, даже ночью не спится. С такими большими объектами надо заниматься перепиской с теми заводами о поставке бруса и шамотного кирпича и других материалов. Необходима постройка этой ванной печи. С будущей недели необходимо приступить к оборудованию, очистке и планировке территории под новую ванную печь и газогенератор. Пристройка здания новой гуты не потребуется, только нужно будет построить новую белую дымоходовую трубу, так как та старая труба с трёх печей не может принять такого большого напора дыма, уже имеются дефекты, от этого плохо тянет. "А теперь, Егор Дмитриевич, как дело с брусом и шамотным кирпичом, какое количество имеется, хватит ли его у нас на закладку дна этой ванной печи хотя бы до прихода двух вагонов из Воронежа?" Егор Дмитриевич на этот вопрос ответил так:"На дно ванной печи мы соберём, если нам взять частично снятый с горшечной печи брус, который лежит в сарае без движения. Его можно использовать, есть вполне годный. Вот кирпича шамотного для кладки газогенератора мы имеем мало – если же частично нам использовать свой из гончарной...» - «Нет, Егор Дмитриевич, нужно экономнее обращаться с кирпичом, нужно использовать весь оставшийся шамотный кирпич от разборки. Я думаю, работу останавливать не следует, нужно находить все ресурсы, чтобы нам не иметь простоя каменщиков".
Работа шла полным ходом, ванную печь и газогенератор уже строили. Вскоре из Воронежа пришли два вагона с брусом и один вагон с шамотным кирпичом, и пришла телеграмма об отправке ещё двух вагонов бруса и кирпича. Задержки было, но работать на строящейся ней не представлялось возможным. Всё было уже сделано, но совершилось невероятное происшествие – переворота власти, и владельцы завода Голубевы ввиду того не сумели продолжить начатое. И она осталась недоделанной, так и не приготовленной к пуску.
-
Часть 3.
Как проходил процесс работы в гуте.
А теперь необходимо обрисовать, как проходил процесс работы в гуте. Как уже было описано ранее, была построена горшечная печь на 5 горшков, а потом после холодного ремонта их количество было увеличено до 7 горшков, а после другого холодного ремонта, - до 10 горшков. А потом была реконструкция, и горшковые печи были заменены более качественными ванными печами системы Сименса. Сначала была построена ванная печь для белого стекла, а потом, ввиду того, что стекольный завод стал иметь большие заказы на посуду, была построена вторая ванная печь, для красного стекла, для выработки пивной посуды. Вскоре ввиду расширения и большого спроса на вырабатываемую посуду была построена и третья ванная печь, для тёмного стекла, для выработки посуды под вина. Но так как три печи без холодного ремонта работать не могут, то была построена запасная, четвёртая ванная печь, но к работе она так и не приступала.
Когда была горшечная печь, то наварка печи происходила более тяжело, так как там необходимо смотреть, как идёт варка, не будет ли течки горшка: если стекловар проглядел, то стекло может вытечь, и будет ущерб затраченного состава – это хозяину не по душе. А с момента постройки ванных печей положение очень улучшилось, здесь не так уже надо стало смотреть, как ранее – здесь только приходится наблюдать, как проходит варка стекла, и всё это в печи, а не в горшке.
Пока не сварится стекло, стекловар с помощником не уходят с рабочего места. Вот стекло готово. Стекловар докладывает хозяину Сергею Ивановичу, а тот берёт железную трубку и протягивает в окно печи, берёт пробу: как оно - чистое, хорошее? Вместе с управляющим Львом Ивановичем, как его называют сейчас, «начпроизводства», приказывает гутенскому приказчику Сергею Сергеевичу Маслову послать человека-кричальщика, который по его приказанию идёт по Долгой слободе, созывает рабочих, мастеров и прислугу для приступления к работе, и люди собираются в гуту. Вот так протекала работа в то время – только и слышно было, что кричат, созывают. Такие вот созывы были. Очень интересно и забавно было: вот прошёл человек по Долгой слободе и Новой стройке, и так далее по посёлку, и кричит: «На ванную белую печь работать!» Он отошёл, и за ним другой такой же человек, тоже кричит по Слободе и Новой стройке: «На ванную красную печь работать!». И он отошёл, и за ним другой такой же человек, тоже кричит по Слободе и Новой стройке: «На ванную печь тёмную работать!»... Вот так продолжалось кричанье те несколько лет, что так работали.
Гута оглашалась лязгом железа, звоном бьющегося стекла, шумом и криком работающих мастеров, отдельщиков, баночников, хлопцев, относчиков, мальчиков, формодержателей. Посередине самой гуты – большая стеклоплавильная печь, вокруг которой сновали люди с длинными железными трубками с выдуваемым стеклом и готовыми бутылками и банками. Мастера-стеклодувы набирали из маленького оконца печи на кончик железной трубки разной величины комочки расплавленного, напоминающего густой пчелиный мёд, стекла. Чумазые и бледные мальчики держали чугунные формы, двигали за рукоятки влево, а потом вправо, когда мастер-стеклодув опускал в форму выдутый, слегка удлинённый розово-алый шар и, понатужась, выдувал бутылку, а потом отделывал горлышко. Другие мальчики подхватывали готовую посуду, относили для закалки обжига в тот опечек, где откладчик особой длинной железкой размещал ту или иную посуду для постепенного охлаждения.
Состав стула [стул – рабочая бригада в гуте (Tasha)] на горшечной печи:
1. Мастер, который выдувает – 2 человека.
2. Баночник, который делает маленькую баночку – 2 человека.
3. Отдельщик, который делает горло на бутыли – 1 человек.
4. Хлопцы-относчики, которые носят, - 2 человека.
Состав стула на ванных печах:
1. Мастер – 2 человека.
2. Баночник – 2 человека.
3. Отдельщик – 1 человек.
4. Хлопцы-относчики – 2 человека.
Баночник, который с железной трубкой идёт к печи, к маленькому оконцу, набирает стекло – такое количество, которое требуется, идёт со стеклом к корыту с водой, где на корыте имеется долок, куда кладут стекло накатываемое, окунают в воду, делается баночка. Идёт снова к горшку, набирает снова стекла, раскатывает, делает булечку, передаёт мастеру трубку, который раскачивает её и опускает в железную форму, дует, а хлопец держалом закрывает форму. Через несколько времен получается бутылка, которую он передаёт другому мастеру-отдельщику, который особыми клещами вертит её для того, чтобы получилось горло бутылки, и наконец передаёт её хлопцу-относчику для относки особой сеткой в закальный опечек для закалки. Так проходит время заделки, отделки, закалки бутылки.
Вот так протекала работа с перерывами на залогу, на отдышку, а потом конец рабочей смены передела, а потом отдых на несколько часов, а потом снова идёт мастер со своими товарищами обратно в гуту для выборки из закального опечка своей наработанной посуды, сортируя и укладывая на особые носилки, которые несут в склад готовых изделий для сдачи годной и негодной посуды. Так продолжалось ежедневно, кроме воскресенья – это был день отдыха. Но зато после выходного дня бывает очень трудно, потому что посуда та выбиралась уже за два дня, чтобы освободить закальные опечки. Такая работа продолжалась до перехода на ванные печи. Работа по выноске посуды была поручена особым рабочим отдельно; из гуты в склад готовых изделий была проведена железнодорожная линия. К построенным закромам на особых вагончиках по несколько носилок (согласно особым ярлыкам – на них значилась фамилия работающего), на тех носилках грузилась отдельно годная и брачная посуда; последняя не билась, а складывалась в особые закрома.
Когда была горшковая печь, то мастера работали разный ассортимент. Вот как можно описать стулья в то время, когда уже стали работать очень хорошо, это на 10 горшках:
Данилов Дмитрий, Новиков Козьма, Жуков Михаил Григорьевич – Французская для вина;
Аркатов Иван А., Арсентьев Фед. А., Сергунов П. С. – Шампанка;
Иванов Иван Ал., Иванов Мих Ал., Дуров Иван Васильевич – Мадерная;
Ламакин Иван Ник., Ламакин Козьма Н., Ламакин Дмитрий Н.. – Французская;
Арсентьев Иван Ф., Шуралёв Иван Е., Николаев С. Ал. – Мадерная;
Цветников Гас. Дем., Цветников Пётр, Хахалин Ал. Мих. – Французская;
Савостин Семён А., Савостин А. С., Русов Дм. А. – Шампанка;
Шуралёв Ефим Яковлевич с сыновьями – Бутыл. четв.;
Иванов, Федосеев – Банка раскатная;
Козлов Вас. Евг. Щечкин – Штоф и банки.
...Во время работы данной продукции находились сам управляющий, то есть ныне – Начальник Производства, это был Погарский Лев Иванович, и гутенский приказчик, это был Маслов Сергей Сергеевич. Они следили за качеством и мерой посуды, и весом её, всякие малости устраняли тут же, а за брачную и негодную посуду накладывали штраф в размере от 50 копеек и выше, в зависимости от её годности. Как приказчик Маслов, так и сами мастера следили за тем, чтобы меньше было брака и боя. Если же получается брак от производства, то тут же его исправляют, или же, если совсем не годится стекло под саму посуду, то переводят на выработку молочной и раскатной банки, или же, если горшок под выработку Французской не годится, то его мастеров переводят на другой горшок, а на это место переводят другого мастера, хотя бы на выработку четвертей, которые идут для кваса, молока и керосина, - но самих простоев не должно быть. Если же хлопец-относчик разбил бутылку, банку, то его наказывал тот же мастер пинком, так как у каждого мастера бывает свой хлопец (сын или дочь); если же он чужой, - то его наказывал отец тем же способом.
Вот я приведу один факт, как я очевидец этого - как определяли на этот завод и как провожали из дома пришедшего из деревни Полхово одного хлопца, по имени Серёжа. Отрезали от старых изношенных сапог опорки, подбили к ним каблуки и сказали:"Вот тебе обувка!" В гуте по битому стеклу, и шквары, и камни – в самый раз. Хорошей обуви не напасёшься! Мать починила зипунишко, сшила холщовую сумку для хлеба и, провожая на завод, со слезами на глазах напушествовала:"Будь, сынок, осмотрителен! В гуте – словно в кромешном аду. Выдутыми пузырями так и машут, так и машут. Того глади сожгут!"
Пришёл Серёжа с такими же мальчишками, как и он, в гуту, к огнедышащей печи. Стекло ещё не сварилось, в маленькие полукруглые оконцы попыхивал синеватый огонёк. Прибывшие раньше срока мастера дремали у верстаков в деревянных креслах. Худощавый, с вислыми седыми усами стекловар Павел Хаханов опустил в оконце железную палку и набрал пробу. Раскалённая прозрачная капля стекла тянулась и стекала с конца палки на каменный передок печи. "Ну вот, теперь готово", - сказал про себя стекловар дядя Павел Хаханов и медленно зашагал со своей палкой к хозяину Сергею Ивановичу. Едва успел дядя Павел Хаханов скрыться, как раздался звонок колокольчика, и гута ожила. Всё пришло в движение, застучали у верстаков чугунными формами и трубками мастера и отдельщики. Только некоторые мастера и баночники, которых не покидала усталость предшествующих дней, свернувшиеся в коротких деревянных креслах, всё ещё отсыпались, и до их слуха не доходил ни звук колокольчика, ни шум, ни движение. Пробудившиеся в гуте мальчики-хлопцы тормошили их за рукав, трясли за плечи, надрываясь почти до слёз, горланили почти в самое ухо, умоляли встать – и никак не могли добудиться. Поднимала их бесцеремонная встряска мастеров-баночников и отдельщиков, самих соседей по стулу. Серёжа подошёл к дяде Алексею Новикову и спросил, почему они так пристают к дяде Ивану Дурову, ещё молодому мастеру.
- Вон, спроси у Миши Федосеева! - И Серёжа подошёл к уже большому мальчику и спросил.
- Попробуй, не разбуди! Вздуют! - сказал Миша Федосеев.
Но вот один из мастеров, Данилов Дмитрий, во всю просторную гуту пустил густым басом:"Эй, хлопчики, становись!" Управляющий, или же заведывающий производством, Лев Иванович Погарский в драповой ватной тужурке, сдвинув от яркого света на бровь свой картуз, взглянул через очки в свой карманный блокнот. Потом осмотрел новичков-хлопцев; уставясь на Серёжу, крикнул:
- Становись сюда, к дяде Ефиму Шуралёву! - и, кивнув на стеклодува, продолжал: Слушайся его, как отца родного! Вникай! И не шали. Помни: дядя Ефим – язык чесать он не любит!
И дядя Ефим дал Серёже ключ, жестом указав на ящик. Это был знак, чтобы Серёжа убрал туда свою холщовую сумку с хлебом. Когда дядя Ефим отвернулся, другой мастер, Аркатов Иван, сосед по рабочему месту (или – стулу) спросил Серёжу:
- Сможешь ли? Знай: дядя Ефим почти немой, ни бе, ни ме, говорит мало, почти немой. Понял?
Серёжа, взглянув на ребят-мальчиков, приступивших к работе, сел по-турецки за форму, расставив фертом руки.
- Подумаешь! Какая хитрость!.. - сказал Серёжа дяде Ивану Аркатову, худощавому, с русой бородёнкой, когда тот выдувал бутылку.
- Сначала надо двинуть левой рукой вот так. Потом правой. Да смотреть в оба, чтобы не защемить. Вот тебе, и отхватывай. Ого, на словах-то ты прыток! Посмотрим, каков ты будешь на деле, - сказал дядя Иван Аркатов и, шевельнув сухой мозолистой ладонью тёмно-русые волосы новичка-хлопца Серёжи, крикнул дяде Ефиму:"Ну, этот будет деловой!" Всё же Серёже казалось, что он за какую-то провинность и вправду попал в кромешный ад. Отзывается в ушах до глухоты звон отшибаемого в ящик стекла-отхода, налипшего на конец трубок. Скрежетало железо. Мастера сновали с алыми, розово-сизыми комочками набранного стекла, выдували бутылки и, задыхаясь от нестерпимого жара и дыма, кричали шуралю, дежурившему у газоотхода: «Убавляй газ!» Выдутую вещь дядя Ефим отдавал сидевшему на скамье отдельщику, сыну Ивану и, проворно схватив из его рук свободную трубку, шёл за новым набором к печи. Новички-мальчуганы, в том числе и Серёжа, ещё не овладевшие навыками своего немудрого дела, торопились, хлопая чугунной формой, на первых порах ущемляли и портили изделия. Мастера комкали испорченную бутылку, отшибали в железный ящик, с досады шлёпали хлопцев по голове и разражались самой непристойной и нецензурной руганью. Да и как им не злиться? За выработку посуды каждому оплачивали сдельно.
Вот так начался у нашего Серёжи труд в гуте. Работали более десяти часов, с перерывами на залоги, на отдышку, для принятия пищи и приведение в порядок инструмента. После перерыва на отдышку Серёжу сменил другой хлопец-относчик, которого звали Петя. Он сел за форму, а Серёжа взял осиновый совочек и стал относить бутылки. Чтобы развеять усталость и приободриться, тот самый бас, Данилов Дмитрий, который в начале работы крикнул:"Эй, хлопчики, становись!" - грянул песню:"По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах…" Ещё не стихла последняя нота, как вся гута подхватила:"…Бродяга, судьбу проклиная, Тащится с сумой на плечах…"
В первый день своего пребывания в гуте Серёжа почувствовал необыкновенную усталость. Голова от угара кружилась, губы запеклись, истрескались и кровоточили. Вот в эти последние минуты перед самым концом выработки стекла, когда его шатало, как ветром, из уставших рук едва не выпадал деревянный совочек с посудой, и он вспомнил слова учителя нашей школы:"Гута не уйдёт, сначала школу надо кончить". Задумался Серёжа над этими словами и затаил мысль о побеге со стеклозавода, чтобы доучиться в школе.
-
Часть 4.
Какой был отдых и какое было питание в отдыхе.
Когда начиналась работа, то через два с половиной часа бывает залога на 15 минут, и опять начинают работать. И проработавши опять два с половиной часа, идут на отдышку - 1 час. И после отдышки, когда проработают тоже два с половиной часа, бывает залога на 15 минут, а потом опять начинают работать в продолжении 1 часа 15 минут – и конец рабочего времени, а всего десять часов.
Во время отдыха в залогу на 15 минут было такое питание: мягкий, намазанный постным льняным маслом хлеб и кислый квас. Это продолжалось за время трёх перерывов, а когда бывает отдышка, то все мастера и рабочие гуты уходили домой на обед на один час. Если вот посчитать, сколько же семейный мастер выпивал квасу и кушал ржаного хлеба? Я могу припомнить, например, большие семьи, кои работали, приведу в пример два таких семейства –Цветникова Гаврила Демидовича и Шуралёва Ефима Яковлевича. И много других таких больших семей было... Это даже страшно сказать, имея 4 или 5 рабочих в семье, им приносили в гуту на залогу каравай хлеба – это составит сейчас около 2 килограмм – и квасу одну четверть, с добавкой ещё молочную банку – это тоже примерно 4 литра и более, а их было три залоги. Вот сколько употребляли в то время.
Хозяйка дома – женщина – не работала в гуте, но зато она выполняла домашнюю работу наравне с мужчинами, не имея даже отдыха: одного провожает, другого встречает, третьему нужно припасти к залоге, и так далее, а каждое утро необходимо было ставить и выпекать хлеб и варить квас, так как на тяжёлую работу необходим мягкий, с маслом, хлеб. Вот так протекала та работа и её адский труд – шесть дней, на седьмой люди отдыхали и бывала выставка горшков и смена ассортимента, и приготовление к рабочему времени, как то – долбление деревянных долоков таким инструментом – киселкой.
Часть 5.
Как сдавалась посуда на склад.
Всю выработанную посуду ежедневно сдавали, кроме одного выходного дня. После окончания работы мастер со своими товарищами по стулу идут на отдых на один час, а потом он, как положено, идёт обратно в гуту на выборку своей наработанной посуды из опечка. Когда она уже остыла (это всё не та посуда, которую он наработал сегодня, а та, которую он выработал за два или три дня до того), - сам со своим стулом выбирает, рассортировывает годную и негодную, кладёт на носилки ту или иную посуду и уносит в склад, где её заведующий складом, он же браковщик, Фёдор Никонорович Кузнецов, проверит, запишет в ведомость: сколько годных и сколько негодных. Такая работа продолжалась до постройки ванной печи, где всю выноску посуды было вменено делать особым людям – выносчикам, которые на особых вагонетках вывозили продукцию в склад из гуты, где её принимали приказчики гуты и выписывали особые талоны годной и негодной, по фамилиям работающих.
Склад, где хранилась посуда, не был огорожен, только сделаны закрома, их было несколько, под названием: Мадерная 0,18, таких было два или три (годная и негодная); Французская 0,36 – тоже два или три; Шампанка 0,18 – тоже два или три; и другие названия продукции, которая так долго не лежала в закромах - её тут же обрабатывали рабочие склада. Например, на этом складе сидят два или четыре мальчика, и особыми приборами – кружками – меряют посуду водой, получается или мелкая, или крупная, или полукрупная. Её отбирают, рассортировывают, тут же пакуют в рогожные кули, перекладывают соломой, делают маркировку – например, "Мадерная 0,18 – 80 Ив. Ч". Это марка, метка того кладчика посуды, который паковал - Иван Чиркунов - и который несёт ответственность за её количество, упаковку. Если посуда брачная, то её не пакуют в это время, а кладут в особые закрома, где написано:"Мадерная 0,18 брачная" - её пакуют тогда, когда она будет запродана в Московском складе, куда её в особом вагоне направляют на хранение и где её продают под другие надобности, кроме как не под вино: под лак или масло. Всю брачную посуду не бьют, не отправляют обратно в гуту - это строго запрещено, так как она ещё пойдёт в дело: её вполне можно продать со скидкой на качество.
А также ещё, кроме Чиркунова Ивана Пр., имелись и другие кладчики, как, например, Кузнецов Илья Ник., Краснов Василий Иванович, Исаев Степан Панкратович, Ефимов Иван Тихонович, и уже пожилые старики: Бобров Степан Егорович, Морозов Иона Фёдорович, – которые тоже паковали ту или иную посуду, ставили на кулях свою метку. Как, например, "Кр. В." – это Краснов Василий Иванович. Или "Ис. Ст." – это Исаев Степан; "Еф. И." - это Ефимов Иван Тихонович, и так далее. Каждый старался быть за это ответственным перед хозяином Сергеем Ивановичем и быть примерным. Если вырабатывали банку молочную, сельдяную, раскатную, четверти, штофы, то для них имелись особые склады, которые находились под запором. Её никуда не паковали, а всю вырабатываемую такую посуду хранили там и ждали сезона зимнего, когда специально приезжали по две или три подводы, оборудованные особыми приспособлениями теми же ловкими кладчиками. Паковали: это для молока, варенья, грибов и других надобностей. Эти люди занимались таким делом ежегодно, разъезжали по деревням или сдавали в города - в магазины. Такое только в зимнее время происходило, а в летнее время поездки не производились за последние десять лет, так как наш хозяин Сергей Иванович увлёкся такой большой реализацией этих банок, что даже на зимние месяца – декабрь-март, это четыре месяца – он увеличивал выработку таких банок. Бывали такие были моменты, что даже паковали в воза принесённые прямо из гуты банки и другие изделия. Наш хозяин Сергей Иванович неоднократно говорил:"Я имею такую прибыль от этой реализации тем, что я не плачу ни за её перевозку, ни за её упаковку и другие расходы".
Часть 6.
Приём на работу.
Прежде чем поступить на работу, мастера и другие рабочие проходят много мытарства, едва ли не как на суде: где, за что и так далее. Сам хозяин Сергей Иванович каждого пришедшего на работу опрашивал, ему интересно было очень. Требовались такие рабочие, у которых в семье было много рабочей силы, как то: мастера, баночники, хлопцы, относчики и другие такие подсобные. Этим людям давали большую привилегию – ему была дорога такая рабочая сила. Основная часть прибывавших на наш завод рабочих – со стекольных заводов, которые закрывались, или же те рабочие, которые искали хороших условий. Вот я приведу два или три примера, когда они приходили к хозяину Сергею Ивановичу проситься на работу.
Первый - Цветников Гаврил Демидович.
Вот он явился на работу, снял шапку и поклонился:
- Сергей Иванович, возьмите меня на работу!
Сергей Иванович ему задаёт несколько вопросов, а тот даёт ответ.
- Откуда явился?
- С Дубасовского завода Комисарова Владимира Ивановича.
- Почему там не стал работать?
- Завод погасили – закрылся.
- Паспорт имеешь?
- Имею.
- Покажите (повертел его со всех сторон). Не под надзором?
- Нет, смотрите пометку – в порядке!
- Как семья, сколько рабочих?
- Я сам и два мастера-баночника, а потом ещё малолетки школьного возраста.
- Да, такие мне нужны! (хозяин улыбается) А где семья живёт?
- Там, на Дубасовском.
- Когда думаешь приступить к работе?
- Сегодня пойду туда. Дня через два приду – приведу свою гвардию.
- Хорошо, приводи! Квартиру дам на Долгой слободе – можешь посмотреть. Ты сказал, что пришёл с Дубасовского завода Комисарова и сказал, что его уже погасили. А как же рабочие? Где они сейчас?
- Пока ещё некоторые ушли на Гординский и на Анопинский. Есть уже желающие сюда, мне говорили:"Если тебя возьмут, то и я пойду". Это Аркатов Иван Анисимович, а может и ещё кто – там нас много было.
- Когда там будешь, то предложи: кто желает работать – пусть приходят. Работа есть, и квартиры пока не заняты.
Ушёл наш Гаврил Демидович – и точно, через три дня привёл свою гвардию: трёх сыновей – мастеров Петра и Егора и баночника Александра. А остальные пока остались там, но скоро, в первый выходной день, он отправился снова и перевёз свою семью на Долгую слободу, дом № 3, где сейчас проживает его пришедший тогда сын Александр Гаврилович, который не сумел один из всех братьев получить образование в школе, а попал в гутенскую гимназию. Это очень жаль, но всё-таки он после кое-какое образование получил, расписаться может, а все остальные братья получили неплохое образование, последние уже после Октябрьской революции.
Другой пример такого же свойства: Шуралёв Ефим Яковлевич тоже явился к хозяину Сергею Ивановичу, снял шапку и поклонился:"Возьмите на работу!"
- Откуда явился?
- С Середнего завода Фёдоровского, за Мошок, около Селиванова.
- Почему там не стал работать?
- Не ужился с управляющим.
- Почему? Может, и здесь так не уживёшься?
- Не должно этого получиться более.
- Паспорт имеешь?
- Имею.
- Покажи (повертел его со всех сторон). Не под надзором?
- Нет, смотрите пометку.
- Как семья, сколько рабочих?
- Семья очень большая, даже не сочтёшь – от трёх жён имею, есть девки.
- В основном сколько рабочих?
- Я сам и три мастера, один баночник, три хлопца-девочки, и ещё одна большая дочь за мать – я вдовый.
- Я очень удивлён, такая большая семья, и от трёх жён – как же вы жили?
- Так вот и жили. Две жены умерли, женился третий раз – тоже неудачно, умерла после родов. От неё одна дочь.
- Да, такие мне нужны! (хозяин улыбается) А где семья живёт?
- Там, на Середнем заводе.
- Когда думаешь приступить к работе?
- Сегодня пойду туда, денька через три-четыре приведу всех.
- Хорошо, приводи. Квартиру дам на Долгой слободе, дом № 6. Можно посмотреть. Но я знаю, что для такой семьи эта квартира будет мала. Впрочем, там видно будет: женятся – квартиру можно будет дать на Новой стройке. Шуралёв, а там ещё таких семей больших нет, кто бы ещё желал у меня работать? Там такого разговора не слыхать? Если кто желает, то пусть приходят, у меня работы хватит.
- Сергей Иванович, есть малые слухи, что поговаривают – это Чернов Матвей Семёнович и Казаковы братья. Может, ещё кто.
И ушёл наш Ефим Яковлевич, и через четыре дня привёл свою гвардию мастеров: Ивана, Михаила, Павла и баночника Петра, и старшую дочь Евдокию – это за мать, вроде хозяйки, а за остальными пришлось немного воздержаться, так как когда хозяин взял у него паспорт, то там была пометка: «хороший мастер по выработке четвертей и банок», то Сергей Иванович предложил ему пока неделю поработать ту продукцию, так как на неё в настоящее время большой спрос из Владимира. Проработавши полторы недели, он отправился за остальной семьёй, которую он перевёз: это были девки-относчики Даша и Матрёна и маленькая девочка Наташа.
А теперь третий пример: Агафонов Николай Гаврилович, весёлый мастер, шутник, и здесь с таким подходом подошёл в гуте к хозяину Сергею Ивановичу. Тоже, как положено, снял шапку и поклонился, и сказал:
- Возьмите на работу!
- Откуда явился?
- С Гординского завода.
- Почему там не стал работать?
(Мнётся, не хочет сказать правду)
- Ну ответь же, почему вы оттуда ушли?
- Администрация завода нашла меня неблагонадёжным.
- Паспорт имеешь?
- Имею.
- Покажите.
(Повертел его со всех сторон и сказал:)
- Летун.
- Но работать же где-нибудь надо.
- Как семья и сколько рабочих?
- Я сам, и один мастер, и две девки, и ребёнок.
- Да, нежелательно. Мало пользы принесёшь. Всё летаешь с места на место, посмотри, на паспорте, где сказано, что тебя не брать, - весь в пометках!
- Я же хороший мастер. Завоюю авторитет, вот увидите!
- А где семья живёт?
- Там пока, на Гордине.
- Ну ладно, посмотрим, что за птица.
- Как и все остальные.
- Когда думаешь приступить к работе?
- Я сегодня пойду туда, завтра вечером приведу Ивана, он уже мастер.
- Хорошо, приходите. Относительно квартиры – пока для такой семьи у меня нет. Ну, впрочем, на Новой стройке какую-нибудь комнату выделим. Агафонов, а как на Гординском, есть ли такие слухи, ещё кто-нибудь сюда хочет устроиться работать?
- Имеются такие слухи, что несколько мастеров собираются уходить оттуда, но люди тоже не лучше меня. Это мастера два брата Судьины, Дмитрий и Константин, Макаров Семён с сыном, два брата Овчинниковы, Степан (...) Может, ещё кто есть, что плохо слышно.
И ушёл наш Николай Гаврилович, недовольный тем, что с ним так обошёлся хозяин Сергей Иванович. Но делать нечего – работать надо.
Вот так принимали рабочих на данном заводе. Кого принимали на работу, у тех паспорта отбирали, так как контору завода очень часто навещали исправник или помощник, или пристав и другие видные вельможи, проверяя все паспорта, и брали на особый учёт и надзор. Всех рабочих так принимали на работу –тщательно проверяли, сколько рабочих, есть ли мастера, баночники, хлопцы, относчики, другие профессии в их семействе, а главное – рабочим давали квартиры там, где они более подходили к работе, так как в последнее время, когда уже работали три печи, квартир на такое количество народа было мало, постройка их так спешно не шла, и приходилось жить очень тесно. Так как за последнее время стекольные заводы стали постепенно закрываться, тамошние рабочие шли на наш стекольный завод, и те, которые уже работали с начала основания завода, стали переманивать других, сулили хорошие условия. С Воробьёвского завода (ныне - Краснобогатырский) пришли такие рабочие, как Жуков Пётр Фёдорович с братом Николаем, Голубев Фёдор Егорович, Петров и другие. С ликвидированного Рашутинского Преображенского завода были приняты Пятакин Василий Николаевич, Хамков Матвей Агафонович, Хамков Иван Петрович с братом Николаем, Николаевы братья – Сергей и Алексей.
Так рабочие и служащие переходили с завода на завод. Хотя у всех заводчиков была договорённость, чтобы летунов на работу не брать, - здесь эта политика была нарушена, и рабочие и служащие занимались переманкой.
Когда была планировка этого завода, то в то время в числе землемеров был и работал молодой паренёк, только что окончивший курсы, - Суворов Иван Андрианович, который вернулся по окончании домой в Палищи, это граница Тумской и Владимирской вотчин, где работал его отец на Перовском заводе. Но последний ликвидировался, и рабочие пошли искать себе работу. Вот здесь пришёл к ним на помощь молодой ещё Суворов Иван Андрианович, который указал путь на наш завод. Сам же отец его, Суворов Андриан Петрович, был учёный и работал конторщиком, и вот он предложил Сергею Ивановичу Голубеву свои услуги:"Здесь я не один, я могу ещё привести несколько мастеров: Егорова Николая Семёновича, Егорова Михаила Семёновича, Кузнецова Григория Семёновича и ряд других мастеров".
Мать нашего хозяина Сергея Ивановича, Надежда Александровна, рекомендовала своих дальних родственников на работу сюда: Маслова Сергея Сергеевича с семьёй – сыном Иваном и дочерьми Марфой, Евдокией, Анной, Пелагеей. А потом здесь ещё прибавилось. Вообще, в последнее время приём на работу был поручен управляющему – Погарскому Льву Николаевичу.
-
Часть 7.
Отдел Сбыта Продукции. Куда и как она продавалась.
Всю вырабатываемую посуду, годную для пивоваренных и водочных заводов, паковали в рогожные кули особые кладчики для посуды, с пометкой своей фамилии, сокращённо. Погрузка производилась ежедневно, и подача вагонов была не ограничена - сколько угодно: вагон, два или даже пять – в зависимости от наличия. Большого запаса на станции не было даже. Грузили с подвод, отправляли более на заводы в Москву, как, например, Трёхгорному Пивоваренному заводу и другим, - грузили только вполне годную для этих заводов посуду; а погрузка происходила брачная, то эта грузилась специально на Склад в Москву, где её покупали для нужд другого потребления. Никаких актов о негодности не составлялось, - негодную не грузили на водочные и пивоваренные заводы. Никакого боя не было, так как упаковка была качественная, и сам кладчик посуды был заинтересован в этом – не получить штрафа за бой.
С момента пуска и работы трёх ванных печей Московский Склад вынуждены были увеличить, так как все вагоны с продукцией шли через склад, а там сам покупатель, согласно накладной, приложенной в вагоне, брал то количество, какое ему требуется, ту или иную посуду. Если же посуда была не та, какая ему требуется, то брали из запаса, а пришедшую, если она ему не требуется, выгружали в склад. Особых трудов с кулями не было, так как они были не очень тяжёлые и хорошо упакованные. Их сгружали спешно: пришедший вагон с посудой с того или иного завода вновь нагружался обратно стеклобоем, в котором наш завод имел большую потребность. Так как вся отправляемая в адреса тех заводов посуда поступала в очень скором времени, никакой задержки не было - железная дорога доставляла очень аккуратно. Прибывшая с Храповицкой ветки на Волосатую посуда отправлялась тут же, с первым товарным составом, потому что они были заинтересованы этим стекольным заводом, имея уважение со стороны заводчика Голубева.
Всю упакованную посуду возили возчики деревни Галанино; вначале задействовано было 15 лошадей, а последнее время их стало ходить уже более 20, а иногда доходило и до 30 лошадей из двух деревень и из самого завода. Частично иногда помогали из деревни Малюшино, и уже стали приобретать лошадей и наши выходцы из рабочих, которым надоело работать в гуте, – эти жили около завода, как, например, Смирнов Иван Антонович, братья Капустины – Фёдор Васильевич и Егор Васильевич, Асотов Алексей Кириллович, Голубев Павел Алекс, Скворцев Яков Гаврилович, Кабанов Алексей Сергеевич, Шкетов Иван Викторович и ряд других возчиков.
Количество грузов приходило ежедневно от 5 до 8 вагонов – как материалов, так и продуктов питания. Так как первое время станция Храповицкая II ещё не была построена, то поезда доходили до станции Храповицкой I и далее на Болотское, - нашу продукцию возили на Болотский тупик, который в настоящее время использован Ликинским Доломитным карьером под погрузку доломитовой муки. Там наш Стекольный завод построил временный склад для хранения всех грузов – он находился от стеклозавода примерно в 17 верстах. Склад был не очень большой – не более, как на два вагона посуды и три вагона разных материалов. Да большой и не требовался - вагоны подавали ежедневно, сколько угодно. На Храповицкую ветку вагоны подавались в неограниченном количестве, а тем более, что прибывшие с грузом продуктов питания для стекольного завода обратно не уводили, а грузили той посудой, которая имелась и будет доставлена в тот день. Сами возчики делали почти ежедневно примерно две поездки. 15-20 лошадей брали 250-280 кулей с посудой, а обратно клали другой груз – бой и сульфат в бочках, и иные материалы и продукты.
А теперь - какое движение было тех возчиков.
Чтобы не было простоя в поездках, сами возчики между собой договаривались брать всю пакованную посуду, какая имеется, раскладывая все кули пропорционально, а так же и обратный груз, кому чего везти, – согласно упитанности лошадей. Можно привести такой пример - самые хорошие, упитанные лошади были: у Котова Ивана Тимофеевича – 3 лошади, у Павлова Макара Ф. – 2 лошади, у Соколова Павла Ивановича – 2 лошади. Эти лошади брали обратный груз, как то: сульфат в бочках и стеклобой, а также, когда приходил вагон или два с мукой, то её тут же, из вагона, поднимали таким количеством лошадей. Но так как расстояние очень далёкое (делали ежедневно 70 вёрст), возчики, чтобы не утруждать своих лошадей, делали в неделю вместо 12 поездок только 9, без ущерба на то. Но когда открылась Храповицкая II, то расстояние стало только 6-7 вёрст, и положение очень улучшилось. Был построен больший склад для посуды и материалов, и сами возчики стали делать не две, а иногда даже по четыре поездки. Нагружали груз со станции Храповицкой II, оставляли его у себя в деревне на ночь, а утром его привозили на стеклозавод и там брали упакованную посуду. А когда стали работать три печи, и отправка увеличилась - стали уже возить на склад в запас до первой погрузки её. Все грузы приводили в адрес стеклозавода и его магазинов и отправляли без задержки, так как стеклобой и сульфат был очень нужен.
Часть 8.
Отдел Снабжения материалом, и откуда он доставлялся.
Все необходимые материалы, сырьё – приходили. Сульфат доставлялся в достаточном количестве, сколько только требуется, без перебоя, даже запас был от двух до трёх месяцев, в деревянной таре, с перепиской завода с заводом. Песок белый добывался из недр близ завода, в лесу, около деревни Полхово. Он подвозился оттуда на пруд, где мылся специалистами, которые возили его и промывали – это делали для горшечной и белой печи, а для других печей шёл жёлтый песок, который добывался в самом заводе, напротив в леса Храповицкого. Перебоев в доставке не было.
Стеклобой грузился с водочных заводов из Москвы, с Трёхгорного пивоваренного завода и других.
Глина для гончарной мастерской сначала, когда была горшечная печь, доставлялась из-под Мошка, от деревни Васюнино; а потом, согласно переписке, доставлялась и приходила из Воронежской губернии, а также оттуда приходили и другие грузы: для постройки и ремонтов ванных печей – стеновой и донный брус и колпачный шамотный и динасовый огнеупорный кирпич. Солома и сено для упаковки посуды покупались в местных ближних деревнях около завода – такое количество пудов, что даже страшно глядеть: большие омёты, скирды, от трёх до пяти примерно – около полутора тысяч пудов и более. Никакой задержки с ней не было. Кули мочальные частью вырабатывала на заводе группа спецов: Галкин Фрол, Чуркин Игнат, Нестерков Иван Нестерович, Царьков Фёдор, Ивченков Леонтий, Харитонов Павел. А большая часть вагонов приходила из Мордовских губерний.
Лапти для рабочих, разных размеров, привозили из Гусевского и Меленковского уездов, где этим делом занимались несколько деревень, как то: Ильино, Маха и другие деревни.
Привозили и другие материалы и продукты для магазина. Вся мука: ржаная, пшеничная, разных сортов – доставлялась с мельниц купцов Бугрова и Башкирова в Нижнем Новгороде – несколько вагонов; остальные грузы – продукт из разных городов: Москвы, Саратова и других. Топливо - дрова и пень - доставлялись возчиками ближних деревень (Мызино, Дорофеево, Нагорное, Колодино, Демидово) к стекольному заводу из лесоделянок Петрячинской /Петрягинской?/ дачи, Ефросиньевской дачи, Лосева Бора и других лесных дач. Заготавливались теми же рабочими этих деревень. Ходили и возили дрова примерно от 100 до 150 лошадей в день. Такое количество за зимний сезон, за 4 месяца, составляло примерно около 13000 сажен. Запас дров был от 1 до 2 лет. Печь дров сжигала мало, была устроена экономно – но когда работали 3 печи, то дров шло более, и сжигались они нерентабельно.
Вот я приведу такой пример. Технорук Кирсанов Георгий Дмитриевич проживал на Малой слободе. И когда он увидит, что из трубы идёт чёрный дым, то он как угорелый бежит в гуту к шуралям, и начинается ругань с ними - по недосмотру излишняя шуровка, которая бесполезна: сильный напор самого дыма очень влияет на температуру печи. А тем шуралям это очень выгодно: они нашуровали дров целую газогенераторную коробку – и свободны. Это недопонимание было с их стороны.
Дрова из лесу вывозились 75 сантиметров – это для газогенератора, 50 сантиметров - для отопления квартир рабочих. Сама заготовка дров производилась в мелком виде. Чураки кололись на месте, в лесу, на полено. Сами чураки большие из лесу не брались при вывозке. Пень заготовлялся очень мало, так как таковой заводу не требовался: очень смолист. Только и должен идти, что на выработку дёгтя и смолы. В первое время была ещё заготовка пучка из мелкого кустарника для отопления квартир рабочих и других учреждений.
Дровяной склад огорожен не был: хозяину и не было надобности его огораживать, потому что никакого хищения дров со склада не происходило. Каждому рабочему разрешалось брать дрова со склада. Посередине самого склада, где по обеим сторонам находились дрова, была проложена узкоколейная железнодорожная линия для подвозки дров на отопление газогенераторов трёх печей. Ходила специальная вагонетка, которую двигала лошадь. Но были недостатки в том, что сама линия не могла обслужить склад: от каждой поленницы-то приходилось той же лошади на дрогах подвозить дрова к пролегающей линии, а оттуда на вагонетки. И та же лошадь двигала вагонетку, а иногда даже и две.
-
Часть 9.
Жилищное хозяйство на заводе.
Как уже было описано прежде, на заводе была построена Малая слобода на 7 квартир – это для служащих завода; Долгая слобода на 16 домиков (32 квартиры) – для рабочих более семейных и рабочих, которые имели в семье по два или три работника. Но такого количества оказалось недостаточно. Пришлось приступить к постройке на Новой стройке четырёх двухэтажных казарм, на 70 квартир. Ввиду большого наплыва рабочих приходилось селить по две маленькие семьи, а потом, с постройкой жилья, они вновь были разведены по одной. Но всё равно жилплощади не хватало. Пришлось строить ещё 2 двухэтажных казармы, на 24 квартиры, - но и этого количества опять было недостаточно. Была построена одна двухэтажная казарма – как её называли, двухстронняя: окна на двор и на улицу, общая кухня на 5 семей, а всего в ней помещалось 20 квартир.
Но когда строилась Долгая слобода, этих квартир было мало для более семейных. Была построена в то время одноэтажная казарма на 8 семей – место там давали тем мастерам, которые работали хорошо, и у которых было 3 или 5 рабочих – им необходимо было жить ближе к гуте. И всё же жилья постоянно не хватало, но строить его уже не представлялось возможным, так как наступил переворот власти.
Все рабочие и служащие квартирами пользовались без оплаты, в виде поощрения. Отопление квартир было тоже бесплатное. Дрова развозились по квартирам особой лошадью. Дров рабочие сжигали много.
Я приведу такой случай из жизни. Вот квартира одного рабочего – Козлова Фёдора Петровича. Его хозяйка, то есть жена его Вера, встала, затопила печь и пошла за водой на колодезь. Думала вернуться скоро. Но встретила свою соседку по казарме – сноху Наташу, которая тоже затопила печь, и они разговорились про свои новости и семейные передряги. И когда они уже пришли с водой, что уже в печке всё прогорело, и приходится идти снова за дровами и подкидывать. Так, бывало, очень часто занимались неэкономным уничтожением дров.
Если бы вот сейчас посмотреть, какое зрелище было на дровяном складе, то каждый молодой сейчас бы ужаснулся. Собираются несколько женщин, идут в дровяной склад, залезают на кладницу и поленицу, выбирают тонкие, хорошие пластинки, выбрасывают на дорогу, а потом на лошади – домой, чтобы поскорее привезти, потому что имеют договорённость с одним из возчиков, вот здесь уже за плату ему. Но таких случаев было мало, всё же возчик успевал подвозить каждому.
Баня сначала была на Долгой слободе, к городу – деревянная, с колодцем, и в самой бане был деревянный чан для холодной воды и железный бак с горячей водой на два отделения – мужское и женское. Но по договорённости с тем же банщиком иногда в воскресенье в баню ходили муж и жена вместе. Но это скоро ликвидировали и более не допускали. Баня была мала для рабочих, а с прибытием большого количества рабочих была построена новая, сейчас существующая баня на 3 отделения: мужская, женская, а для служащих - отдельно. Топилась она еженедельно, два дня: пятница и суббота, тоже бесплатно.
Часть 10.
Снабжение рабочих завода продуктами питания.
Снабжение производилось из местной лавки, в которую ежедневно привозили тот или иной товар и продукты из города Судогды и тех магазинов, которые принадлежали Торговому Дому "Евграф Голубев с Сыном и Внуками". Отпуск производился в кредит по заборным книжкам, выдаваемым в конторе завода. В книжку записывали всё, что рабочий брал из лавки, и эта церемония происходила ежемесячно, 1-2-3-4 числа каждого месяца. Жёны рабочих приходили в контору завода к конторщику расчётного стола Суворову Андриану Петровичу со своими заборными книжками, где, глядя на семейное положение и по числу работников, им выписывали продукты от 15 рублей до 25 рублей.
Можно привести такой пример, хотя бы двух больших семей: Цветникова Гаврила Демидовича и Шуралёва Ефима, у которых много рабочих, - их жёны выписывали для своей семьи:
Муки ржаной мешок – 4,5 пуда
Муки пшеничной 1 сорт – 1 пуд
Муки пшеничной 2 сорт – 1 пуд
Муки пшеничной красной 1 сорт – 1 пуд
Сахару – 8 фунтов
Песку – 5 фунтов
Масла льняного четверть – 7 фунтов
Мыла – 5 кусков
Табаку – 1,5 фунтов
Спичек – 1 п.
Керосину четверть – 7 фунтов
Чаю – 1 фунт
Баранок – 5 фунтов
и так далее на сумму не более 20 рублей, в зависимости от потребности. Если же ему мало, то между 15-18 числом, согласно его заработку, ему вновь открывали кредит до 15 рублей. Но не все рабочие пользовались кредитом в ту или иную сторону. Одним рабочим его вовсе не давали – это тем, которые себя показали плохо, недостаточно работали: никакого долга за рабочим не должно быть. А другому – наоборот: ему предлагали кредит, но он от него отказывался в силу некоторых причин – некачественные были продукты.
...Эта миссия в конторе окончена, и жёны рабочих с книжками идут в местную лавку, где ждёт приказчик - Демешкин Дмитрий Гаврилович. Смотря по тому, что написано в книжке, отпускает он все продукты, записывая у себя в книгу, а по окончании месяца эти заборные книжки отбираются для подсчёта, на какую сумму кто набрал, и уже первого-второго числа каждый приходит обратно в контору, где ему открывают кредит, и так месяц за месяцем и год за годом продолжалась такая выдача – до самого переворота. Я хорошо помню слова того приказчика, который говорил:"Берите, случаем пользуйтеся! Придёт время, когда и взял бы, да не дадут".
Вот нашему хозяину Сергею Ивановичу очень не нравились рабочие, которые отказывались от кредита, и ставили его в неудобное положение тем, что тому рабочему приходилось платить всё, что он заработал, а уж где он покупал продукты – по всей вероятности, что в Судогде. Но таких людей было мало, которые себя выдерживали. У них месяц за месяцем выходило. Можно привести примером: Чиркунов Иван, Русов Дмитрий Антонович, Сергунов Павел Сергеевич, Селезнёв Антон Герасимович, Фролов Иван Николаевич. Но остальные были в зависимости у хозяина – работали у него, не получали деньги, или же получали очень мало. Он только говорил всегда:"Зачем вам деньги, я вас закормлю, одену, обую, только не могу дать одного, это не в моей власти: водки, которую продаёт казна. А остальные продукты можете брать в местной лавке, а если вам нужно костюм, пальто, тузурку, галоши, ботинки, сапоги кожаные и валенные, на рубашку, на нижнее бельё – то пожалуйста, к вашим услугам. Напишем записку в городские наши магазины. Даже можно выписать виноградного красного вина из нашего Рейнского погреба, но чем же вы недовольны? Если вам костюм, или пальто, или обувь не годится, не нравится цвет, то это можно исправить. Вам всё будет выполнено, только нам стоит написать письмо в Москву – всё будет сделано!"
Да вообще, рабочие были в таком положении, только что работали, но получать было нечего, так было поставлено, чтобы поменьше выдавать деньги, но, может, кому кажется неясно, откуда у них товары, продукты и другие материалы. Как в таких беседах Сергей Иванович сказал:"Мы, Торговый Дом "Евграф Голубев с сыном и внуками", имеем большой авторитет между купцами – владельцами некоторых больших предприятий, а именно: Мукомольные предприятия в Нижнем Новгороде Башкирова-Бугрова - от них мы получаем по 5 вагонов муки ржаной и пшеничной; а также другие владельцы отправляют сахар, масло, мыло, крупу, пшено и ряд других продуктов и товаров. Деньгами наличными мы не платим, а выписываем срочные векселя не более как на месяц, которые учитываются в Московском Банке, где у нас имеется текущий счёт и учёт векселей".
Часть 11.
Пожарная охрана на заводе.
С охраной от пожара дело обстояло великолепно, даже очень хорошо. Была энергичная работа самих рабочих – не в одном только заводе, но и в окрестных деревнях. В окрестных деревнях и в самом городе Судогде, если чего загорится, не обходилось без рабочих завода. Необходимо сказать, что пожаров и там, и там было немало – около шести больших пожаров припомнить можно. Пословица даже была такая – как в деревне, а также в городе было её слышно:"Ну, дикая дивизия, Фараоны пришли – сейчас всё затушат". И женщины в деревнях уже не вытаскивают всё имущество, только охраняют его от хищения.
В самом заводе пожары происходят обязательно, тут уж никуда не деться. В воскресенье утром, почти в каждое, падал колпак печи, или же проедает брус печи. Живя недалеко от гуты, жители были очень обеспокоены такими происшествиями: обязательно пожар бывает в полночь, около 2-3 часов утра, когда уже рабочие не работают и уходят домой, - в то время гута бывает пустая, кроме стекловара и шуралей, но они не могут дотянуть до утра, обязательно что-нибудь загорится. К частым пожарам наш хозяин Сергей Иванович привык.
Мне приходилось быть очевидцем двух таких пожаров. Дело обстояло так. Когда окончилась работа в гуте, рабочие ушли на отдых, остались только стекловар да четыре шураля - два пришли на смену, а двое смену кончили. Вдруг получился обвал колпака из печи на крышу. На самом верстаке образовалось огненное пространство, огонь сильно стал ударять в крышу самой гуты. Один шураль поднял тревогу – зазвонил в пожарный колокол. Наши активные рабочие завода прибежали в гуту, вывезли пожарную машину и приступили к тушению. Борьба с таким сильным огнём стала невыносимой. Вдруг появляется сам хозяин Сергей Иванович в своей двухпудовалой в заплатах тужурке и пудовалых валеных серых сапогах, в золотых очках. Прибежал, как говорится, сам не свой, начинает бегать вокруг верстака взад-назад, повторяя какие-то чудные, непонятные слова. Так он пробежал три раза, и пламя огня стало утихать. При усиленной работе самих рабочих, борющихся с огнём, пожар ликвидировали. Через три-четыре дня колпак был восстановлен, и снова пошла по-нормальному работа. Вот каковы наши рабочие, и какое принимали участие в остановлении огня и всех его последствий.
Таких пожаров было на заводе очень много, и старые рабочие говорили, что как прибежит Сергей Иванович – всё будет ликвидировано. Он знает какие-то слова от огня. Но всё же нашего хозяина Сергея Ивановича это не устраивало, и он решил приобрести противопожарную технику, провести водопровод в гуту, а также на территорию завода, а главное – на посудный склад, где хранится большое количество соломы и сена для упаковки посуды, ведь рабочие склада курят. При первой поездке в Москву такое оборудование было закуплено и доставлено на завод. И началась подготовка и прокладка труб в самой гуте, до посудного склада, гончарной, механического цеха, составного цеха – по устройству водопроводной линии.
Было два пожара в гуте, когда присоединили пожарные рукава к колодцу водопроводной линии в гуте, их пришлось разложить по стороне гуты в таком состоянии, что люди, державшие брандспойт того пожарного рукава, не могли удержать даже вдвоём – такая была сила, что он у них вырывался их рук, и струя воды сильного напора начала сбивать с ног рабочих, которые пришли на пожар, и та струя попала в группу рабочих, они попадали вниз, и удержать такую струю не могли. Пришлось на 10 минут остановить ту технику. "Вот это техника!" - говорили рабочие.
Вообще, пожарное мероприятие на заводе стояло на высоком уровне. За всё время до революции пожаров на заводе было только два таких больших. Горела рогожная, и её отстояли благодаря чуткой заботе самих рабочих. Уже начинает загораться крыша, и самый малый смелый рабочий Александр Ионович Морозов, как белка, вскарабкался туда и начал рубить деревянные переводы балки, чтобы уронить саму крышу на стопу дома, так легче было её заливать водой. И пожар был ликвидирован.
А другой такой пожар – горело силовое помещение механического цеха, загорелось на чердаке, и на некоторое время рабочие-паникёры сделали такую панику, что несколько рабочих хотели остановить двигатель и его трансмиссию, которая приводит в движение и противопожарную технику, которая была необходима для тушения. Если бы двигатель был остановлен, то пожар бы ликвидирован не был. И благодаря отчаянной отважной работе рабочих двигатель работал нормально. Когда пустили струю воды наверх, люди – обслуживающий персонал – находились на своих местах, никакой паники не устроили.
Вообще, в пожарном отношении завод был на первом месте даже в городе Судогде. Ещё можно описать, какой сильный пожар был в 1912 году. Горела деревня Новое Полхово, на горе, от того пожара пострадала вся поголовно деревня, кроме одной только школы, которая была среди деревьев, и они не давали возможности подступа огня к зданию. Но спасти саму деревню никак не удалось, хотя все рабочие завода принимали очень активное участие в тушении. Хотя наехало много пожарных машин, день был летний, жаркий, и все постройки были там очень близко друг к другу. Ввиду недостатка воды и пожарных рукавов крестьяне той деревни не могли приступить к прекращению пожара, даже было ликвидировано несколько пожарных рукавов /возможно, они сгорели? Из рукописи это неясно - Tasha/. К самой деревне нельзя было даже подойти – крестьяне были в поле, а находящаяся близ речушка Яда вся высохла от жары, и пожарные рукава протянуть было невозможно: тогда такой техники не было, чтобы соединить рукава, и вся помощь участников ликвидации пожара оказалась без результата.
-
Часть 12.
О наградных за хорошую работу.
Наградные выдавались только служащим и приближённым к хозяину два раза в год – к Пасхе, Светлому Христову Воскресению, и к Рождеству, 25 декабря. Рабочим завода такой почести не было торжественной - может быть, как-нибудь незаметно. А также посылали пакеты служащим железной дороги – станции Волосатая и станций Храповицкая I и Храповицкая II, которые были заинтересованы в деле завода по подаче вагонов под погрузку и выгрузку.
Мне пришлось быть участником при выдаче наградных. Это было в 1915 году, в апреле-месяце, на Пасху. Накануне, как это говорится, страшная суббота, - хозяин Сергей Иванович приглашает всех приближённых служащих пожаловать к нему в дом для встречи и отметить праздник. После работы нас, двоих мальцев, меня и ещё одного мальчика, посылают на станцию Храповицкую II, к поезду, с пакетами к Начальнику станции Храповицкая I и к Начальнику станции Волосатая для вручения им наградных за безупречную работу в деле оказания помощи по подаче вагонов. Нас взяло любопытство, что вложено в такой пакет, и что написано. И мы посмотрели. Вот, например, большой пакет. В нём вложено ещё три маленьких пакетика с письмом. Это было адресовано Начальнику станции Волосатая Ясеневу Павлу Васильевичу, а также был большой пакет – в нём вложено ещё пять маленьких пакетиков с письмом каждому – это было Начальнику станции Храповицкая I Ледневу Владимиру Васильевичу; и два пакета двум рабочим на станцию Храповицкая II – это путевому мастеру и бригадиру путей - на 20 рублей. Нас очень заинтересовало, что написано в маленьком пакетике… "Уважаемый Павел Васильевич! Поздравляю вас с Праздником Светлого Христова Воскресения, желаю вам доброго здоровия и благополучия! Примите от нашего Торгового Дома "Евграф Голубев с сыном и внуками" в награду за вашу заботу по оказании помощи по подаче вагонов под погрузку и выгрузку материалов, продуктов. К сему – Член Фирмы Сергей Голубев".
Таких пакетов было десять.
Начальнику станции Волосатой Ясеневу – 25 р.
Товарному кассиру – 15 р.
Машинисту – 15 р.;
Начальнику станции Храповицкая I Ледневу – 20 р.
Составителю вагонов – 15 р.
Сцепщику – 10 р.
Машинисту – 10 р.
Дорожному мастеру – 15 р.;
Путевому составу на II Храповицкой – 20 р.
Всё мы сдали, приехали на дрезине с распиской в том, что пакеты нами вручены, и от награждённых была речь и благодарность за то, что стеклозавод не забыл их в этот великий день отметить той наградой.
На следующий день я вместе со своим отцом и со всеми остальными служащими отправился в дом хозяина Сергея Ивановича для поздравления с Праздником Светлого Христова Воскресенья. Что я увидел? В то время в зале был поставлен стол, на котором было наставлено несметное количество бутылок: вино, коньяк, рябиновая, портвейн, запеканка, спотыкач – и на тарелках холодная закуска: ветчина, колбаса, консервы рыбные и ряд других. Что меня удивило – что не было стульев, чтобы люди сидели. Все подходили к столу и брали бокалы, рюмки с тем вином, какое кто пьёт. Поздравляют самого хозяина Сергея Ивановича и хозяйку Анну Николаевну с наступившим праздником Светлого Христова Воскресенья и желают доброго здоровия, выпивают и закусывают – всё стоя. Эта процедура проходит менее часа, и всё тихо. Получивши пакет с наградными, покидают дом хозяина и расходятся по своим квартирам один за одним. Так повторялось два раза в год – на Рождество Христово и Светлое Христово Воскресенье.
Часть 13.
Об ударниках – ретивых рабочих.
Так как у нас на заводе были такие ударники, ретивые на работу, я могу привести такой пример – можно назвать кладчика готовой продукции Чиркунова, который вставал всех раньше, в пять часов утра, и до восьми часов он уже накладывал 25 вполне годных кулей с посудой, готовой к отправке. Потом он уходит на завтрак – это примерно на полчаса, а потом снова приходит – и обратно до обеда, двенадцати часов, у него наложено 25 вполне годных к отправке. И он уходит на обед на час, а когда вернётся с обеда, опять начинает класть в кули посуду, и к четырём часам у него уже стоит годных к отправке 30 кулей, а всего за день он наложил 80 кулей – это примерно, если возчик брал по 15 кулей, то его обслуживали 2-3 лошади одного.
Такая работа протекала ежедневно, и кроме того, он ещё ухитрялся накладывать 3 подводы с /билкой? Слово написано неразборчиво - Tasha/, которые посещали почти ежедневно.
Я был наблюдающим за этой работой. Хотя я и приходил со своим братом Евгением к восьми утра, к тому времени у него уже было 20 и более кулей. Мой брат работал там – его обязанность была писать на кулях маркировку, что за посуда, и ставить метку, кто её клал. Уже возчики приехали за посудой, и уже разложили её по лошадям. Когда мы приходили, то Чиркунов Иван Прокофьевич уже заканчивал обвязку кулей и смеялся:"Что, молодёжь, больно долго почиваете, по-барскому! Я уже вот сколько наставил, пока вам снились девочки!.." Меня очень удивило, что такое количество может человек сделать за день. Я и многие другие зрители наблюдали за ним, за его работой. Вот ему отвели закром большой с посудой, и он приступает. Первое дело он сделал - совместно с другими кладчиками посуды приносил на носилках соломы или сена для упаковки - то количество, которое требуется ему на день, а потом брали у заведующего складом 50 кулей. И приступали к кладке. Это было так странно смотреть – что делал человек-машина: он брал своими здоровыми руками не одну бутылку, а пяток и более, раскладывал их в кулях так проворно, что я не успевал даже считать; и так проворно отставлял кули, а потом ещё их закручивал шпагатом.
Такое зрелище наблюдал и хозяин Сергей Иванович, который даже не поверил своим глазам и удивлялся, говорил что этого не должно быть:"Человек так торопится – может нанести мне ущерб в виде боя". И он приказал заведующему складом Андрееву Василию Яковлевичу, чтобы тот хотя бы два или три куля взял для анализа, проверки: есть ли бой. Но наш Чиркунов Иван Прокофьевич очень обиделся на это, и на следующий день, когда пришёл на это зрелище опять сам хозяин Сергей Иванович, то сказал:"Вы не верите – возьмите из этой партии кулей любой куль. Если в нём окажется бой, то я вам плачу пять рублей, а если не окажется, хотя я сам проработаю второй раз, я его распакую и снова запакую бесплатно, то за это вы мне платите пять рублей". Долго думал Сергей Иванович над этой игрой и решил сделать пробу. Но она оказалась в пользу Чиркунова Ивана Прокофьевича. Он очень удивился такой работой.
Некоторые другие кладчики, как, например, Краснов Василий Иванович, Кузнецов Илья Никанорович, Ефимов Иван Тихонович – никак не могли сделать более 60 кулей, все силы клали, даже приходили ранее и кончали позднее, и всё припасали – солому и кули – но всё равно не могли догнать ретивого сурового Чиркунова Ивана Прокофьевича. Даже имели тяготу, но ничего не получилось: дело в том, как он и сказал, - здесь ловкость рук и сама расторопность. У него такие рабочие руки – они, по-видимому, привыкли к такой работе.
Даже и в то время уже люди были ударниками, хотя тогда никакой нормы не устанавливали, были расценки на упаковку – их не снижали. Если он много сделал – значит, его счастье, что он много заработал своим честным трудом и совестью. Были и другие рабочие, но они не показывали себя такими ретивыми, говорили:"Зачем нам так работать, мы и так хорошо живём и много зарабатываем, хотя не честным трудом".
Часть 14.
Какие были расчёты с рабочими и служащими.
Первоначально, когда ещё была горшечная печь и рабочих было совсем мало, никакой конторы на заводе не было, а все расчёты были и составлялись в главной конторе в Судогде. Там был общий штат на весь Торговый Дом, всё было там, но с момента перехода на ванные печи была построена небольшая контора, и все служащие из города были переведены на завод. До постройки новой конторы она помещалась в комнате медицинского пункта аптеки, был штат из пяти человек: конторщик, который обрабатывал ведомости, сданные из гуты; другой конторщик - он обрабатывал ведомости, сданные из посудного склада (что принято на склад и кому отпущено и отправлено); третий, старший конторщик, вёл все дела по расчётам с рабочими и служащими по подсчёту и выписке продуктов из местной лавки; четвёртый конторщик работал с перепиской с покупателями и поставщиками; и пятый малец был в вроде кучера – ходил на почту, собирал людей, которые требовались Сергею Ивановичу. Всем рабочим были выданы расчётные книжки, которую он обязан был ежемесячно принести к десятому числу для записи в неё всех взятых денег, а также что он забрал в местной лавке, а потом в неё запишут и вручают на руки.
Порядок сдачи расчетных книжек таков: когда принёс ту книжку, то тебе дают талон о принятии, а когда получаешь, то обратно сдаёшь талон. Когда происходит выдача денег, то все рабочие идут в контору с книжками и подходят для получения денег. Раньше деньги платил сам хозяин Сергей Иванович, а когда стали работать три печи, то он это поручил особому лицу, кассиру, который берёт у рабочего его книжку (они были под номерами), смотрит в ведомость и сличает с книжкой, ставит два штампа "Оплачено" - один в его расчётной книжке, а другой – в платёжной ведомости. Никаких расписок в получении не было. Случалось, что не получал, денег не было, без книжки ему никто не выдаст, и другой рабочий за него не получит, так как каждый рабочий старался получить свою расчётную книжку и сдать талон, а другому лицу она не выдавалась, потому что каждый брал свою.
А теперь ещё каждому члену семьи выдавалась заборная книжка на получение продуктов из местной лавки, которую он хранил, как свой глаз. Без таковой ему ничего не отпустят, и другому по ней тоже получить очень трудно, так как все люди известны и знакомы. По ней он 1-2-3-4 число каждого месяца получал все необходимые продукты, а если их недостаточно, то после 15-18 числа вновь выписывали, что ему требуется, - это только до 25 числа, а после отпускали только в крайнем случае по каким-нибудь причинам, потому что книжки отбирались для подсчёта. За это время в местную лавку завозят все необходимые продукты и никакого отпуска не производят, а загружают все полки и лари.
Например, можно объяснить так: стоит большой шкаф, в нём несколько полок. Там лежат чай, табак, мыло, спички и другие мелкие штучные товары. Стоят лари – в них пшено, крупа, мука, горох, соль и другие продукты – вообще всё, что нужно получить рабочему. Наступает 1 число, все жёны рабочих идут в контору к конторщику Расчётного стола Суворову Андриану Петровичу, который уже знает его заработок (одного или семьи) и выписывает на ту сумму, что ему нужно. И когда он заполнит эту книжку, то последняя идёт в местную лавку к приказчику Демешкину Дмитрию Гавриловичу, который начинает по ней отпускать то, что там написано, одно за другим.
А теперь можно обрисовать, что рабочие получали очень мало, они забирали всю свою зарплату продуктами и удержанием штрафов. Возчики посуды получали каждую неделю в субботу с вычетом за овёс, который они получали в местной лавке, и прямо из вагона на станции Храповицкая II почти каждую неделю. Расчёт с ними производился тоже по их личным книжкам, куда вписывали привезённый и отвезённый груз ежедневно, а также и вписывали взятый овёс и другие продукты. Возчики дров получали тоже два раза в месяц или же по мере их потребности, тоже было удержание за овёс и продукты питания. Временные рабочие-подёнщики получали каждую субботу, им ничего не отпускали из местной лавки.
Отпуск продуктов из местной лавки на деньги – не отпускали совсем, он строго был запрещён. Авансы давались очень мало и не всем – только лучшим, кто не болел, 10 рублей. Но их предупреждали, что этого делать нельзя, нужно знать срок.
-
Часть 15.
Какие расчёты производились за отправленную посуду и приходящие на завод грузы.
Система была вексельная, вексель сроком на 1 месяц. Вот образец векселя от 25-го марта 1910 года:"Мы, нижеподписавшиеся Торговый Дом Евграф Голубев с сыном и внуками, обязуемся выплатить по настоящему векселю сумму пятьсот рублей Товариществу Бугрова-Башкирова, сроком до 25 апреля 1910 года за полученные изделия, продукты питания. Член Фирмы Иван Голубев". Если же сумма окажется более или менее обозначенной, то делается перерасчёт в ту или иную сторону. Могли выдать другой вексель на другой срок – как, например, уже 10-го апреля 1910 года, хотя опять на пятьсот рублей, до 10 мая 1910 года.
А теперь другой образец такого же векселя от 25-го марта 1910 года:"Мы, Управление Трёхгорнаго Пивовареннаго завода во главе того члена фирмы, обязуемся выплатить по настоящему векселю одну тысячу рублей Торговому Дому Евграф Голубев с сыном и внуками, сроком до 25 апреля 1910 года, за полученную пивную посуду. Член Фирмы".
Так они отправляли готовую посуду большим потребителям – только по векселям. Система очень удобная, если выдан вексель и он ещё не оплатится в срок, то та или иная организация оказывается в таком положении – она теряет право на получение в дальнейшем векселя, и он считается опротестованным, и составляется сохранная расписка, которая идёт в Московский Банк. Если же в течение двух месяцев не оплатят, то взыскивают по линии Госбанка, продают с торгов. Но такого в делах Торгового Дома не было, не было таких случаев, чтобы кто-либо задержал платежи в срок. С 1912 года был приглашён опытный главный Бухгалтер Смирнов Михаил Егорович, который вёл систему так, что каждый месяц своевременно была проводка всех отпущенных товаров и учёт протестованных векселей. Отправка мелким покупателям производилась за наличные со склада в Москве, и деньги получали своевременно. А с большими покупателями были проведены два раза в месяц переоформление самих векселей за посуду, а также за материалы с теми, от кого они получались. Таких больших денег на руках не имели, всё было поставлено так, что все операции вели в Московском Банке, платили за это проценты за оформление пользования услугами.
Завод каждый год в зимние месяцы имел боевую торговлю - банками всех сортов и четвертями для молока и керосина. Здесь такое бывает зрелище – почти ежедневно приезжает большое количество подвод для того, чтобы нагрузить воз или даже три воза банок. Тут же платили наличными. Если большая сумма, то оплата была в городе Судогде, так как здесь деньги не хранились – всё было в главной конторе.
Часть 16.
О кадрах завода и о лучших работниках, которых хозяин держал в особом списке.
Служащие:
1. Кирсанов Егор Дмитриевич, технорук.
2. Погарский Лев Иванович, Управ. Нач. производ.
3. Кузнецов Фёдор Никанорович, ст. браковщик, приказчик.
4. Андреев Василий Яковлевич, зав. складом посуды, приказчик.
5. Белов Василий Федо., зав Мат. складом.
6. Суворов Андриан Петрович, Ст. Конторщик раб. служ.
7. Смирнов Михаил Егорович, Ст. бухгалтер.
8. Маслов Иван Сергеевич, конторщик. С покупат.
9. Демешкин Дмитрий Гаврилович, Приказчик Местной Лавки.
10. Листвин Григорий Влад., конторщик.
11. Чиркунов Филипп Про/кофьевич/, приказчик на ст. Храповицкая II.
12. Маслов Сергей Сергеевич, приказчик в гуте.
Рабочие:
13. Чиркунов Иван Прокофьевич, кладчик посуды.
14. Краснов Василий Иванович, кладичк.
15. Ефимов Иван Тихонович, кладчик.
16. Кузнецов Илья Никанорович, кладчик.
17. Петровский Николай Яковлевич, механик.
18. Наумов Павел Иванович, слесарь.
19. Шуралёв Григорий Егорович, стекловар.
20. Хаханов Павел Егорович, стекловар.
21. Казаков Матвей Федо., стекловар.
22. Колпаков Козьма Григорьевич, ст. гончар.
23. Егоров Григорий Семёнович, гут. мастер.
24. Аркатов Иван Анисимович, тоже.
25. Савостин Матвей Семёнович, тож.
26. Ламакин Иван Николаевич, тож.
27. Жуков Михаил Григорьевич, тож.
28. Иванов Иван Александрович, тож.
29. Арсентьев Фёдор Афанасьевич, тоже.
30. Цветников Гаврил Дмитриевич, тоже.
31. Сергунов Павел Сергеевич, тоже.
32. Николаев Сергей Александрович, тоже.
33. Шуралёв Иван Ефимович, тоже.
34. Дуров Иван Васильевич, тож.
35. Ламакин Козьма Николаевич, тоже.
36. Иванов Михаил Александрович, тож.
37. Арсентьев Иван Фёдорович, тоже.
38. Данилов Дмитрий Кондратьевич, тоже.
39. Новиков Алексей Михайлович, тож.
40. Ламакин Дмитрий Николаевич, тоже.
и многие другие, перечислить очень трудно, и список велик – ещё человек двадцать можно написать.
Но между прочим можно ещё отразить и плохих людей – лодырей, пьяниц, которые гуляют, не работают очень часто – этих людей хозяин не уважал, хотя борьбы он с ними такой не имел.
Список.
1. Чиркунов Пётр Прокофьевич, откладчик посуды.
2. Серов Тихон Иванович, тоже.
3. Сипатов Ник. Иванович, тож.
4. Федосеев Иванов Александр Ф., мастер.
5. Судьин Дмитрий Петрович, мастер.
6. Шувалов Дмитрий Ильич, мастер.
7. Овчинников Иван Павлович, мастер.
8. Хахалин Александр Митрофанович, мастер.
9. Агафонов Николай Гаврилович, мастер.
10. Куликов Павел Иванович, раб. гонч.
много других, перечислить очень трудно тоже, человек пятнадцать можно написать.
Вообще же, рабочие были неплохие, всё выполняли аккуратно.
Часть 17.
Об изобретателях.
Здесь можно сказать, что были такие рабочие, но они были замкнуты, так как каждое изобретение – оно рабочему было не на пользу. Можно привести один яркий пример. Относчик Серёжа, мальчик из деревни, дал своё рационализаторское предложение и сам кое-что сделал, чтобы облегчить свой труд. Я опишу об нём, как уже и было описано ранее, - что относчик носил бутылки для закалки обжига, для чего у него был деревянный совок. Когда несёшь бутылку, то совок вспыхивал и дымил, от чада кружилась голова и одолевали слёзы.
Вот пришёл наш Серёжа домой усталый. Пока мать собирала обед, мальчик, приткнувшись на столе, уснул. Подала мать на стол щей чашку, да насилу разбудила сына:"Что же ты, дорогой мой, щи-то простынут, поешь – потом и ложись..." Серёжа протёр глаза, наскоро пообедал, и только что хотел лечь – видит, возле печи стоит у матери ухват с новенькой обструганной палкой. "Ага, - блеснула мысль в глазах Серёжи, - вот из него-то можно сделать хорошую штуку для относки посуды вместо дымящего совка!" Когда пришло время идти на работу на завод, Серёжа достал ухват, обмотал его проволокой, - и с этим изобретением на завод. Придя в гуту, он стал принимать и относить в опечек для обжига посуду. Но первое изобретение у Серёжи не только не вызвало похвалы и поощрения, - наоборот, как только дядя Ефим заметил принесённый ухват, - вырвал его из рук Серёжи и отхлестал мальчика ремнём, чтобы на будущее время и думать не посмел заниматься такими делами, - кратко выразив свой запрет двумя звуками: "Ни-ни!!!" И товарищ его, сосед по стулу с дядей Ефимом, Иван Аркатов, прикрикнул на провинившегося Серёжу:
- Что ты наделал, щенок! Ведь от твоих рогаток с проволокой вся посуда потрескается!
За Серёжу вступился другой мастер – Ламакин Иван Николаевич:
- Ну что вы напали на паренька, какая может быть порча от этого ухвата? Вся ваша посуда целёхонька – идите и посмотрите, или же посмотрите, когда она выйдет из опечка. А тебе, паренёк, вот - даю лист асбестовой бумаги. Обложи им свой ухват и работай. Так уладилось дело с первым изобретением юного Серёжи. Но дело не в том. Узнав от ребят о том, как мастер дядя Ефим отхлестал Серёжу, мать Серёжи была сильно возмущена, собралась жаловаться. Соседка Марья, сын которой тоже в гуте работает с Серёжей, остановила её:
- Постой, постой! На кого ты собираешься жаловаться?
- На мучителей, которые поколотили Серёжу!
- А кому? И что ты этой жалобой выиграешь?
- Управляющему! Пусть их проучит!
Женщины присели на крылечко и разговорились.
- Было дело, жаловались, - убеждала Марья. – А управляющий и приказчик только ухмыляются. Уму-разуму учат, чувствуют и доходят до дела – тебе и весь суд. Есть зловреднее побоев, - продолжала Марья. – Мой муж в составной работал с таким же простаком, как он – по указке стекловара дяди Павла Хаханова из составной для засыпки горшков пудов по пятнадцати таскал!
-
Часть 18.
А теперь об охране труда.
Как уже описано, труд стеклодува и других был очень тяжёлый. Взять хотя бы составный цех, где можно бы труд рабочего немного улучшить, облегчить – тем хотя бы, чтоб таскать носилки с составом полегче, или же устроить что-нибудь подельнее. Верно говорила женщина Марья: "Такая тяжесть, лошадиную силу надо иметь! А устройства для облегчения – пустяки требовались: вместо ручных носилок сделали бы тележку на колёсах. Надорвался, захворал – катись на все четыре стороны, и взыскать не с кого. Умирай – другого поставят. У меня с Иваном тоже бывает сражение - что ты наделал, урезонивала я его. Сам работаешь на вольном воздухе, а парнишку закабалили в гуту. А про наших хлопчиков скажу одно – прощенья нам нет, с таких лет закабалить ребятишек. Когда я провожаю своего на работу, сердце надрывается: в гуту, Боже мой, в гуту!.. Летом в ней жара нестерпимая, угар, дым. Каждые два часа потные, угорелые выбегают на пруд купаться. Зимой – лютая стужа, сквозняки. Отойдёшь в сторону от печи – обдаёт холодищем. Дверей у входов и выходов иногда не бывает – сломают, а устроить обратно - долго не устраивают. Дует ветер, свищет во все щели и прогалины. Мой сынишка поступил раньше твоего Серёжи, сказал – зимой прибежишь до начала работы, у верстака возле печи в деревянных креслах храпят мастера, негде прилечь – камень, стекло, холод. И вот мы, ребята, соберёмся гурьбой, прыг один за другим в жаркий опечек, где песок для варки стекла калится, расположимся там и уснём, пока на работу не крикнут. Вылезаем оттуда, словно из бани. Рубашку хоть выжми, потом обливаемся..."
Беседа матерей прервалась – с завода возвратились утомлённые их сынки-хлопцы. Вот она – охрана труда наша. Никто не мог подумать и предположить кое-что.
Часть 19.
Дисциплина, и о прогульщиках.
Дисциплина на заводе была неплохая. С первых лет основания дисциплину хотели применить в виде штрафов за прогулы по пьянке, но она со времени была нарушена, так как таких ярых прогульщиков, как Чиркунов Пётр Прокофьевич, Иванов Александр Федосеевич, Шувалов Дмитрий Ильич, Судьин Дмитрий Петрович и ряд других, воспитание штрафами не брало. И хозяин Сергей Иванович махнул рукой, только сказал:"Если пьяный проспится, наутро опять работать будет, а если он загулял, то он себе делает большой вред, а также и семье его будет урезана сумма на получение продуктов из местной лавки".
Хотя он и ничего не получает, а на что же он пьёт, где берёт деньги? Вот этот вопрос очень часто вставал перед Сергеем Ивановичем: откуда они берут. Взять хотя бы Чиркунова Петра Прокофьевича – согласно ведомости на получение денег, которая гласила, что таковой уже не получал несколько месяцев. Но как же так, в чём загадка? Её надо было разгадать, и он стал за этим следить, откуда же это всё исходит, - и он нащупал почву, узнал этот секрет – он очень прост. Тому же Чиркунову Петру Прокофьевичу открывали кредит на получение продуктов из местной лавки – определённую сумму, примерно глядя по его заработку. И что они, вот такие деляги, делали: они выписывали ходовые товары, – как, например, чай, сахар, мука пшеничная, - в такой доле, что часть не попадала в семью, а шла по левой стороне. Они продавали чай, сахар и другие продукты за половину их стоимости, или отдавали почти даром, на водку, а товар скупали более зажиточные рабочие, их тоже можно назвать: Сергунов Павел Сергеевич, Русов Дмитрий Антонович, Ковалёв Иван Дмитриевич и ряд других, которые пользовались этим случаем, имея наличные деньги, и им была большая выгода. Так вот, какая может быть борьба с такими прогульщиками, когда среди нас, рабочих, имелися такие люди, которые помогали вести такую жизнь. Пробовали на жженых этих прогульщиков воздействовать, но ничего не получилось, никто не оказал в этом помощи.
Я остановлюсь на том факте – взять хотя бы такого прогульщика – Иванова Александра Федосеевича. Если он загулял, то за одну неделю он пропивал всё, даже дело доходило до плотничного инструмента. А потом снова человек начинает работать нормально. Но это недолго длится: стоит человеку Александру Федосеевичу выпить глоток водки, и он опять загулял. Ему неоднократно говорили сами рабочие и семейные, но он чистосердечно сказал:"Не могу ничего сделать! Пока я не вижу, и меня никто к этому не позовёт, - я держу себя твёрдо. У меня такая болезнь, что же я могу сделать? Как от этого избавиться? Помогите!"
Но в то время никто не мог человеку оказать какое-нибудь средство, а люди старались только причинить зло, как уже ранее описано, - те дельцы, Сергуновы и Русовы, шли на это только для своей выгоды, чтобы он, Иванов Александр Федосеевич, и другие такие, подобные ему, шли к ним и несли продукты почти даром. Какой же интерес ему идти в контору и выписывать себе продукты в кредит – они сами придут к нему домой. Вот какова была жизнь наших невыдержанных рабочих.
Часть 20.
А теперь – какие же развлечения были у рабочих и молодёжи.
Завод находился в лесу, по которому пролегала шоссейная дорога Владимир – Муром. Напротив стеклозавода находилась очень прекрасная, живописная роща из сосновых деревьев и хорошо очищенная площадка, где была построена небольшая беседка, куда часто приезжал сам барин, помещик Храповицкий, и привозил своих музыкантов. Там он веселился со своей свитой под охраной черкесов-стражников. Рабочие, как старые, а также и молодые, приходили сюда и смотрели, как веселится барин-помещик. И стало тому неудобно проводить такое веселье, ведь было большое скопление рабочих завода и жителей города Судогды – вот и решили всё торжество перенести в более удобное место. Оно находилось там, где в настоящее время построены здания общежития Муроцевского Лесотехникума – на Бору. Туда такого количества людей не собиралось, и самому барину Храповицкому было недалеко совершать поездки, на Бор.
Рабочие и молодёжь стали тоже устраивать по воскресным дням маленькие гулянки. Начиная с 1911 года, молодёжь завода в зимнее время, в первый день Масленой недели занимались встречей Масленицы. Жгли костры на территории лугов Поймы, прикатывали от завода пустые сульфатные бочки, зажигали их, обливали керосином, а пожилые рабочие с пятницы, в субботу и воскресенье шли в город Судогду и смотрели такое зрелище - крестьяне окрестных ближних деревень и граждане Судогды выезжали на своих лошадях, и по большой улице от Моста реки Судогды до здания Городской Управы (ныне где помещается исполком) около 200-250 лошадей ходили и бегали взад и назад на санях, на санках и других видах. Такое зрелище происходило три дня, завод в эти дни работал только полдня, было такое веселье, а молодёжь завода в воскресенье уже провожала Масленицу, тоже прикатывали сульфатные бочки, и опять начинают – тоже жгут их, стоя вокруг огня, и поют песни:"Ах ты Масленица, ты обманщица, все проулки залила, ай да Масленица!" - и так продолжается до полночи. А потом с песнями уходят. Это называется провожание Масленицы, такое праздненство бывало каждый год.
А ещё, как уже положено из старины, ведётся такое дело, что все молодые парни и девушки старались до торжественной Масленицы совершить свой обряд, то есть повенчаться и стать мужем и женой. А потом, как уже принято в старину делать, - идти, как говорится, к тёще на блины – это начиная с четверга и кончая воскресеньем. Ранее не было общественного, как назвать, Клуба, и вся молодёжь на своих квартирах, где имеется девушка, собирались, делали вечеринки, там происходили всякие игры и танцы под гармонь – кадриль и другие старинные танцы, а днём в воскресенье собирались в лесу и водили хороводы.
А пожилые женщины – это происходило в праздник Светлого Христова Воскресенья, или Пасху, - ежедневно почти всю неделю собирались на улице, на лугу и катали мячик в положенные яйца. А маленькие детишки, девки и парни играли во всевозможные игры – в лапту и другие, бегали кругом, а иногда веселились в лесу на той самой площадке, где когда-то гулял сам барин Храповицкий со своей свитой.
Часть 21.
О школе завода.
Сама школа построена в 1906 году, помещение очень маленькое, обучение там было - 4 класса. Первый год действительно мальчишек и девчонок было мало, и помещение было достаточно, но далее было уже тесновато.
Учительница была дочь управляющего – Погарская София Львовна, неразвитая и грубая женщина, слабоватая в учёбе, не могла она дать понятие преподавания. Кроме того, ещё был Закон Божий, и навещал три раза в неделю священник города Судогды Аркадий Колеров. Если кто не понимал Закон Божий, то у него в руках появлялась линейка, которая ходила по голове и спине учеников и учениц, даже были случаи – сажали на колени и ставили в угол.
Ученики были дети служащих и более зажиточных рабочих, а малозажиточные и другие учились в заводской гимназии, то есть в гуте. С восьмилетнего возраста они уже изучали грамоту около бутылок. Запамяти, как они учились этим наукам. Мальчика восьмилетнего одевали в маленькие лапотеньки, в сшитое пальтишко, его сонного несли на руках в гутенскую гимназию, где он выполнял свой долг, нося бутылки, спотыкаясь, спя на ходу. Гутенская администрация, видя то, что мальчик не в силах работать, передал смену, если далеко обжигательный опечек, то давали запасного хлопца работать по одному часу, и один час он отдыхал, а потом опять смена, и так весь передел смена - мальчик ходит, как пьяный.
Но всё же надо оговориться в том, что если сделать сейчас сравнение, взяв мальчика или девочку в то самое время и в настоящее, то это большая разница: в то время, в те года дети были крупнее и более ростом, и если взять сейчас мальчика или девочку, пришедших из детского сада, которым уже 7-8 лет, то в то время ему по возрасту можно дать было 5-6 лет. Всех учеников, как только кончали они 4 класса, и если каким-нибудь образом удавалось устроиться им в школу в городе Судогде, там сажали опять в 4 класс, а в пятый они не попадали, так как не могли знать то, что проходят ученики 4 класса города Судогды. Такая учёба продолжалась до 1912 года.
Учительницу Погарскую Софию Львовну, как соответствующую в должности не учительнице, а мучительнице, инспектором Народных училищ Полянским Павлом Георгиевичем предложено было освободить от права воспитания учеников. И наметили назначить новую учительницу, прибывшую с Украины, - Сергиевскую Елену Макарьевну, которая на первых порах предложила хозяину Сергею Ивановичу мысль о переходе из этой школы в более удобное помещение, в другую школу – в такой маленькой учить уже было совершенно нельзя. А второе, что она сказала:"Мне одной будет трудно учить, необходимо пригласить или же попросить инспектора народных училищ Полянского Павла Георгиевича о назначении ещё учительницы".
Хозяин Сергей Иванович дал согласие о переводе из этой маленькой школы в другое помещение, только что отстроенное для рабочих. Его пришлось временно занять под школу, и было дано согласие о постройке новой большой школы, того самого здания, где в настоящее время помещается рабочий клуб. Школу начали строить в 1913 году, с осени. Согласно составленной смете, она должна была построиться на 4 больших класса с большим коридором, залом для отдыха в перемены; сделать две комнаты для проживания двух семей учительского персонала и комнату с кухней для сторожа-истопника школы.
Всё было сделано, и школа в 1914 году с осени уже стала работать. Учеников и учениц было достаточно. Как только стала работать с ними Сергиевская Елена Макарьевна, так пошёл в деле большой сдвиг: кроме основной работы с учащимися в учёбе, она привлекла детей к пению, был составлен ученический хор, который стал выступать даже в городе Судогде, где пользовался большим авторитетом. На стеклозаводе же стали устраивать ежегодные новогодние ёлки, на которых присутствовала сама попечительница – хозяйка Анна Николаевна с детьми; а также стали ставить школьные спектакли с участием лучших учеников и устраивать школьные вечера самодеятельности и декламации.
Хоровое пение это очень понравилось хозяйке стеклозавода Анне Николаевне, она уже стала пользоваться авторитетом даже в Судогде, где сама интеллигенция города попросила и пригласила этот школьный коллектив выступить у них с вечером самодеятельности. Наша хозяюшка не захотела ударить себя в грязь лицом, переговорила с учительницей Еленой Макарьевной Сергиевской, попросила подготовить такой концерт с наиболее активными и хорошими учениками. И когда всё было готово, Елена Макарьевна известила руководителей города о постановке концерта, и в назначенный день вечером он состоялся, хотя местная интеллигенция, граждане города не думали, что он пройдёт с большим успехом.
Некоторые видные лица очень жалели, что не видали такого концерта детей из рабочих семей, имеющих большой талант. Вообще, концерт прошёл удачно, имелась большая восторженность, некоторые лица из молодёжи кидали на сцену букеты цветов, перевязанные разноцветными лентами, и после такого концерта нашей хозяюшке Анне Николаевне стало очень лестно, и она стала дарить хорошим ученикам подарки – цветы и всякие принадлежности. Хорошие ученицы были Клавдия Чиркунова, Катя Фролова, Женя Фролова, Тася Аркатова; ученики – Коля Белов, Андрюша Кузнецов, Лёша Смирнов, Ваня Хамков, Федя Белов, Петя Кабанов, и много других.
Был поставлен спектакль на сцене в виде картин. "Гномы и Карли" - все мальчики были в таких великолепных костюмах, даже посмотреть вот сейчас очень хочется, как они играли хорошо, а потом ещё играли – картина была "Фортуна и Нищий", а потом играли – картина "Дядюшка Яков", тоже было замечательно, была на сцене тележка со всеми товарами и книгами, и была среди детей сиротка. Вообще, много других картин.
Сергиевская Елена Макарьевна, будучи учительницей, выпустила окончивших своих учеников и передала для дальнейшей учёбы в город Судогду с похвальными листами и хорошими отметками, и была представлена инспектором народных училищ Полянским как хороший руководитель. Совместно с Еленой Макарьевной был приглашён её родной брат Николай Макарьевич, который обучил некоторых учеников игре на скрипке. Выдающийся ученик был Иван Фёдорович Кузнецов, который так увлёкся игрой на скрипке – даже она ему во сне снилась.
Видя то, что молодое поколение стеклозавода, дети рабочих, имеют талант, - таких мальчиков и девочек стало уже очень много, – хозяйка стеклозавода Анна Николаевна предложила учительнице Сергиевской Елене Макарьевне попросить городское общество о разрешении поставить детский концерт на благотворительные цели в пользу раненых воинов, на что было дано разрешение, и наше молодое поколение выступило там с большим успехом. Но в виду того, что здоровье нашей учительницы Елены Макарьевны очень подорвалось, она уехала на родину, на Украину, и взяла с собой свою любимую ученицу Фролову Женю. С момента её отъезда в школе стало не то. Не было тех песен и спектаклей, так как молодые учительницы не в силах были вести те занятия – как для хора, а также и концерты. И дело встало на мели.
-
Часть 22.
Культурный быт семейства хозяина Сергея Ивановича.
Вот здесь-то надо немного описать, до чего доводит наше иногда некультурное отношение к семье, к женщинам, находящимся в доме. Приведу я яркий пример о самом хозяине Сергее Ивановиче Голубеве. Он до того вовлёкся в работу стеклозавода – даже забыл, что у него имеются жена, дети. Он даже по несколько дней не бывал дома, забросил всё, никакой ласки к жене... Что же получилось? Получилось, что она жила, не видя мужа, не видя никаких пиров, гулянок в доме – он, конечно, был против таких гулянок, потому что был очень жаден. И она решила завести себе любовника. Открыто сказала:
- Так жить нельзя, такое отношение ко мне нечеловеческое!
- Аня, как тебе не стыдно, у нас дети – Катя 16 лет, Яша 12 лет, Сержик 8 лет – как они на это посмотрят?
- Серёжа, пойми же, что же делать! Катя – она хотя понимает, но она мало бывает дома, а Яша и Сержик – они ещё молоды, они ничего не должны знать.
- Ну что же, - на это сказал Сергей Иванович, - стеклозавод я не могу оставить и развлекать тебя, хотя я давно уже знаю, что я тебе стар, некрасив и неразговорчив. У меня же стеклозавод!
- Тогда я могу пригласить любовника, Серёжа, домой?
- Это твоё дело, как хочешь, что же я могу тебе предложить? - сказал Серёжа.
- Значит так, я себе уже нашла того, кто меня будет развлекать игрой на рояли, - это податной инспектор земства Яков Осипович Кузнецов.
И он стал часто навещать нашу хозяйку Анну Николаевну. Самого Серёжу отправляли на завод, дочь Катя уже прекрасно знала, она уезжала в город к сестре Лизе Голубевой. Яша и Сержик шли гулять к своему брату Лёве Голубеву в сад, а сама хозяйка Анна Николаевна делала пировку, и такая разгульная жизнь нашей хозяюшки Анны Николаевны привела бы к несчастью.
Дело обстояло так: в одно прекрасное время наша хозяюшка Анна Николаевна закричала:
- Серёжа! Прикажи кучеру Ивану Фролову сейчас же привезти на лошади Якова Осиповича!
Приказание надо выполнять, и он идёт и кричит:
- Иван! Привези сейчас же Якова Осиповича! Аня просит.
Нашему дорогому Ивану Фролову, старшему кучеру, надоело его возить: привези, отвези, опять привези, опять отвези, опять привези, опять отвези - плюёт, ругается, и раз попал в такой момент – говорит:
- Сергей Иванович, разреши, я его отучу сюда ездить?
- Как это ты, Иван, его отучишь?
А Иван говорит:
- Это очень просто: а как я запрягу ту самую бешеную лошадь, я ей дам стаканчик или рюмочку вина или водки, и когда я его повезу, то я ударю её пошибче кнутом, чтобы она шла побыстрей, и она бросится на каменной дороге, там он и вылетит, и будет скандал по всему городу, будет неприятно, его жена - врач Кузнецова - этого не выдержит, и она попросит перевода во Владимир. Причина очень уважительная.
- Да, Иван, твоя голова много стоит денег! Я тебе дам рубль, купи водки и напои ту лошадь, и сам вместе с ней похмелись. Действуй!
И вот наш Иван Николаевич захотел избавиться от Якова Осиповича - привези, отвези, опять привези и опять отвези - и вот в одно прекрасное время, праздничный день, он привёз Якова Осиповича, распряг лошадь и стал ждать сигнала, когда его обратно везти в Судогду. Дело затянулось долго, уже вечерело, слышны были песни молодёжи. Наш Иван всё припас, что нужно лошади, уже дал немного для храбрости, и сам немного глотнул. Вдруг выбегает горничная Настя и кричит:
- Иван Николаевич! Лошадь к парадному крыльцу!
Наш Иван что медлит - он опять налил рюмку водки и дал лошади прямо через зубы, и сам немного добавил, и стал запрягать ту самую повозку, из которой легко можно вылететь. И подал к парадному крыльцу дома.
Скоро, не чуя беды, вышел Яков Осипович и сел в пролётку. И наш Иван спросил:
- Прикажете ехать?
Яков Осипович ответил:
- Поезжай, только поскорее!
С завода Иван выехал нормально, но когда выехали на каменную дорогу, то Иван так хлестнул кнутом лошадь, что она так бросилась, что Иван не мог её удержать, и она стала носиться из стороны в сторону, а наш герой Иван только держался на вожжах, а сам Яков Осипович не мог удержаться и вылетел из пролётки на каменную дорогу, вывихнул ногу и переломил руку. Собрался народ, стали тужить, что получилось несчастье, а наш Иван сказал:
- Видно, Бог наказал! Не имей привычки шляться, ездить по любовницам - своя краля, врач, не хуже нашей Ани!
Ему и так больно - от боли, а тут ещё насмешка... Молодая интеллигенция города Судогды начала смеяться. До такого унижения дошёл податной инспектор Яков Осипович Кузнецов. Его тут же подобрали и отвезли на лошади в больницу на излечение. Лёжа в больнице, он уже написал рапорт о переводе из Судогды - вот какова жизнь любовника.
Но кто же здесь всё-таки виноват? Как можно думать, что здесь виноваты все, здесь никому нет пощады. Самому хозяину Сергею Ивановичу - если она ему не пара, он ей в то время не нравился тем, что он стар, заика, - нужно было вопрос решить. Так же и ей надо было примириться, ведь хозяйка! Надо терпеть и привыкать к жизни, не позорить детей, ведь дочь 16 лет - не глупая, прекрасно видела всё, зачем ездил Яков Осипович. А теперь об нём - неужели ему было не стыдно, имея такую прекрасную жену, врача, которая не хотела мешать ему, только говорила, что он одумается:"Что он от меня требует – этого я не могу ему дать, той прелести, которую он имеет с Анной Николаевной... Я уже знаю, что скоро будет ребёнок, которого я не могла дать..."
С такого позора наша хозяйка Анна Николаевна стала сурьёзнее, захотела организовать культурную работу среди Судогодской интеллигенции - учителей земских школ и земских служащих, стала ставить спектакли во вновь выстроенной школе. Первые артисты и певцы были Рагузин, земский служащий; Назаров Виктор Спиридонович с женой Анной Алексеевной; братья Барлотти и ряд других лиц, тоже интеллигенции. Первая пьеса была – "Ванька Ключник", которая была поставлена хорошо. Была прекрасная декорация, шикарные костюмы и остальной реквизит, на что хозяева предоставили немалые средства с покупкой и пошивкой этих костюмов. А вторая пьеса тоже была поставлена, это была "Вольная волюшка", тоже была шикарная декорация и хорошие костюмы, на которые тоже были затрачены немалые средства; а также много других пьес. Играли замечательно, наша хозяюшка Анна Николаевна так увлеклась в постановках спектаклей, что и забыла про любовника.
Вот так и организована была культурная работа на стеклозаводе, только не силами молодых рабочих, а Судогодской интеллигенцией. Хотя у нас среди рабочих в то время были силы в постановке, но рабочему на сцену вход частично был запрещён, не со стороны самих хозяев, а со стороны той же Судогодской интеллигенции. Вроде того - если мы их допустим, то они испортят нашу постановку, как некультурные. Но всё-таки за последнее время уже благодаря усиленной работе учительницы Сергиевской Елены Макарьевны были приглашены некоторые молодые рабочие в постановках, хоть и на малые пока роли, или вовсе без ролей.
Но так как ввиду переворота царской власти сама интеллигенция ушла от постановок, на сцену выступили наши любители искусства из рабочих - например, такие активные рабочие были: Пятакин Александр Васильевич, Данилов Иван Кондратьевич, Казаков Иван Матвеевич, Апенов Георгий Иванович, Цветников Иван Гаврилович и ряд других ещё молодых комсомольцев. Такими силами любителей искусства был поставлен не один спектакль из военной темы:"Госпиталь" из жизни раненых бойцов, где хорошо впервые сыграл роль рабочий Пятакин Александр Васильевич и Данилов Иван Кондратьевич, и другие. И последняя пьеса Горького "На дне" тоже была поставлена хорошо.
Часть 23.
О культурной жизни детей хозяев Голубевых.
Детей у Сергея Ивановича было трое, и четвёртая дочь народилась от любовника Кузнецова Якова Осиповича, имя ей дали - Зинаида. У другого хозяина, Фёдора Ивановича, было только двое, так как последний на заводе был очень мало, всё время проводил на военной службе. Воспитание детей было очень нежное и баловливое, всё время они находились вдали от детей рабочих, в прогулке в своих садах и на территории своих построек, где они занимались всякими играми под присмотром нянь. Это было почти до их учёбы, и сама учёба производилась так - специально приезжал учитель, который давал уроки.
Дочь Катя воспитывалась дома, с рабочими совершенно никогда не играла и смотрела на них косо. С момента, когда ей исполнилось 13 лет, она почти всё время проводила дома, на стеклозаводе мало жила и находилась в городе Судогде у тётки Матрёны Маркеловны, у которой была дочь Лиза - с Катей они были одногодки; но причина тут, как уже описано ранее, - такая, что поведение матери Анны Николаевны её очень не устраивало, и она с ней даже не разговаривала, и избегала встреч. Но с 18-летнего возраста она уже проживала на заводе, так как случился переворот, и она изменила свой образ жизни, совсем стала другая. Но всё же с рабочими так и осталась враждебна, такое было воспитание с малых лет.
Второй сын, Яков, рос тоже среди нянь. Но его к рабочим тянуло всё время, как до революции, также и после. Он очень был способный к работам, и всё время, с 12 лет уже, занимался работой - у него во дворе была целая мастерская плотничных инструментов, а когда ему исполнилось 18 лет, то он уже самостоятельно мог работать по всем отраслям: плотником, слесарем – а когда выбыл с завода, то в Москве уже работал главным механиком большого завода.
Третий сын – Сержик. Этот с малых лет был воспитан нежно, к рабочим относился очень враждебно. До самого отъезда в завода был отгорожен от рабочих, а когда уже уехал в Москву, не зная горести и труда, то впоследствии попал в такую среду, что его вовлекли в шайку хулиганов и воров, потому что он привык жить, когда у него имелись деньги, а здесь их не оказалось – нужно было добывать, а он к работе не привык.
Ну, относительно остальных детей писать не представляется возможным, так как они тоже воспитания были нежного, и ничего особенного они не делали.
Часть 24.
Откуда взялся большой капитал Торгового Дома Голубевых.
Начиная с 1909 года, завод уже имел 3 ванные печи:
1). Белую по выработке посуды под виноградное вино и банки для реализации на сторону;
2). Красную (стекло оранжевого цвета) для выработки посуды под пиво Трёхгорного Пивоваренного Завода;
3). Тёмного цвета стекла - для выработки посуды под вина: Мадерная, Французская, Шампанская четверти для реализации.
Как уже ранее было описано, обширное производство требовало для выработки посуды много сырья - сульфата, боя. Такое производство большое, надёжное - завод по выработке и добыче сульфата - отправило в адрес стеклозавода около 25 вагонов сульфата, на что был выдан очень большой вексель сроком от одного месяца до трёх. Но так как в нашей стране России завязалась Первая Мировая Война с Германией в 1914 году, - пивоваренные заводы стали закрывать, посуда под пиво стала не нужна. Стеклозавод же продолжал работать, имея большой запас сырья, в достатке, и всё же продолжал вырабатывать пивную посуду, хотя она не шла и не грузилась. Но всё же работали и складывали в закрома. Наработали такое количество, что даже не хватало закромов, но продолжали паковать кули и отправлять на Храповицкую II, где склад был уже завален. Сами пивоваренные заводы, чтобы очистить свои склады от производственного боя, продолжали отгружать в адрес завода, так как бой загромождал у них территорию, - почти даром, только бы убрать. Протестованные векселя за отгруженный сульфат были погашены ссудой под продукцию, находящуюся на хранении на самом стеклозаводе и на складе Храповицкая II, а война всё шла, а завод продолжал работать. Наработано было много посуды, но она не отправлялась, рабочие не получали зарплату несколько месяцев, хотя их аккуратно снабжали из местной лавки и по запискам из городских магазинов. Вообще, рабочие такой нужды не имели, вот здесь и все те, кто не хотел брать продукты из местной лавки и магазинов, - все стали выписывать кредит.
Но вот и наступил 1915 год, война окончилась, пивоваренные заводы начали открываться, и надобность в продукции у пивоваренных заводов назрела, но наливать пиво - тары не оказалось. Был дан запрос по старому адресу, прежнему поставщику - Торговому Дому Голубевых, который не растерялся, предложил свои услуги поставить 50 вагонов пивной посуды, но только по новым ценам, какие существуют в настоящее время, - это примерно в 10 раз больше, сумма оказалась очень большая, но раз пивоваренные заводы имеют большую потребность, то был решён вопрос об отправке в скором времени не менее 15 вагонов, а в последующем месяце то же производить каждую неделю – отправлять не менее 8 вагонов. Когда всё было отгружено, и было оформление векселей, то была погашена выданная под сохранную опись продукции ссуда и просроченные векселя. Всё равно капитал остался очень большой, и хранить его нельзя, ему надо дать дорогу для более плодотворной работы. На обширном своём совещании был поднят вопрос о закупке всех стекольных заводов, находящихся в радиусе 40-45 вёрст.
Во-первых, наш Серёжа обратился к своей двоюродной тётушке Александре Козьминичне Воробьёвой (нынче бывший её завод называется "Красный Богатырь"). Но женщина не растерялась и сказала прямо:"Хватит, дорогие племяннички, одурманивать меня, у меня не нужда, я ещё думаю тянуть завод! Мой вам будет совет, как вы мои двоюродные племянники: обратитесь к моим родным племянникам Воробьёвым Сергею Михайловичу и Ивану Михайловичу, на Мишин завод, отсюда недалеко. Они прогорели, они опухли от перегара. Это мой вам совет – пока ещё не поздно, поезжайте на Мишин завод, пока они ещё находятся в таком положении. Здесь недалеко до Языкова, а там и завод. Поезжай, Серёжа!"
Наш Сергей Иванович отправился на тёпленькое место к Воробьёвым, а по прибытии туда – узнал: рабочие пришли в такой восторг о том, что они будут работать дома у себя, а не курсировать и искать работу к Голубеву в Судогду или же на Балсин к Фёдоровскому, или к другим заводчикам, таким, как Добровольский, который тоже скоро пойдёт по стопам Воробьёвых. Наш Серёжа подошёл очень умно: он явился в тот момент, когда у братьев Воробьёвых была сильная неудобная перебранка, скандал о заводе, где Иван Михайлович уже решил сам заложить завод, так как имел большие недоимки и задержанную оплату векселей за полученные материалы, а наработанной посуды уже не было, она вся была запродана и отправлена в тупик 16 версты. Сергей же Михайлович на это говорил, что необходимо ехать в Москву и получить деньги за отправленную посуду, и погасить ту задолженность, которую они имеют, - а завод необходимо тянуть, пока имеется сырьё. Но уговорить Ивана Михайловича было трудно. Он настоял на своём и продал завод, и поехал в Москву оформить купчую сделку о продаже. В основном завод уже стал Голубева Сергея Ивановича. На этом он не успокоился: имел такой капитал, но ему показалось мало – ещё бы где подыскать завод или два.
Опять им пришла на помощь тётка Александра Козьминична:"Что вы дремлете, вон два завода тоже прогорели! Вознесенка (это ныне называется Стеклозавод "Красный Октябрь") и Якунчиков (это ныне называется стеклозавод "Красный Маяк")!"
Эти заводчики, видно, были уже не хозяева заводов, их заводы были назначены на торги. Кто мог купить? Храповицкому они были не с руки, и сам барин-помещик не очень тянул за заводы, они ему мало приносили пользы - их хорошо обыграл Голубев, а они проморгали. И опять Сергей Иванович поехал в Москву на назначенные торги, где этот вопрос о продаже заводов Добровольского был решён, и заводы были куплены Голубевым, который работал на них не более как полтора года. Ввиду перемены власти и пришедшей революции перешли они в руки рабочего класса, и весь их капитал туда же попал.
-
Часть 25.
О Ткацкой Фабрике, которая строилась в период с 1912 до 1915 года.
Такая мечта у старого хозяина Ивана Евграфовича назрела давно, ещё с первых дней, когда их дела с заводом начали улучшаться, и с прибавкой завода он стал тянуть за устройство фабрики, которая была возведена на хорошем таком месте - он даже иногда вспоминал те годы, когда строился стекольный завод:"Нужно было бы его построить на том самом месте, где мы сейчас закладываем фабрику!"
Но с постройкой фабрики работа и доставка оборудования для неё оказалось дело очень трудное. Сама перевозка досталась нелегко: в то время такие тяжёлые части, как двигатель и другие громоздкие предметы, доставлялись лошадьми, но такое количество лошадей и сама телега, когда везли двигатель по дороге к месту её закладки, передвигались очень трудно, так как сам грунт не позволял двигаться лошадям. Но всё-таки, всеми усилиями и трудностями, фабрика была пущена в работу в 1915 году.
Но где взять рабочих и персонал? Вот над этим вопросом сначала задумались, но, как говорится, нужна здесь конкуренция, то есть - найти человека и переманить его к себе. Вот здесь и пошли на это. Приехал ткацкий мастер с одной из Ивановских фабрик, и он постепенно стал перетаскивать людей – подмастерья и несколько ткачих, которым была оплата очень хорошая, а те тоже, имея переписку с другими подругами, тоже стали их перетягивать сюда. Такое количество рабочих принять не представилось даже возможным, так как жилищно-коммунальное хозяйство было в плачевном состоянии, строительство квартир было очень малое, только для приезжих, а местные проживали в деревнях и в заводе, и в самом городе Судогде. Но так как жилья на фабрике было мало, то заведовавший фабрикой хозяин Василий Иванович занялся таким вопросом, что необходимо тем квалифицированным ткачихам обучить девушек из города Судогды, из стекольного завода, так как им квартир не требовалось. Было трудно, но в течение 1915 года и части 1916 года фабрика уже работала своими кадрами. Были обучены как сами ткачихи, так и подмастерья, машинисты и другие рабочие. Фабрика стала выпускать товар, и он отправлялся в Москву и другие города. Работа пошла очень хорошо потому, что рабочая сила была молодая, энергичная, весёлая, и с работой считалась; трудились в две смены, так как на стекольном заводе в гуте девушки работали только до 15-16 лет, это им было неудобно – таким большим девушкам таскать бутылки, - и они все пошли в ученики ткачих, а их было так много, что за последнее время новых уж и не требовалось.
Среди девушек из города Судогды некая Аня Цыпкина была очень красива, и наш хозяин Василий Иванович, увидя её, так увлёкся ею, - когда работала на станке, он не мог равнодушно смотреть на неё. "Вот задача, - как он говорил, - жаль, что ты плохо грамотная, я бы тебя перевёл работать в контору, и ты бы была у меня на глазах. А здесь неудобно, так все глядят! А всего лучше – тебе не надо работать, переселяйся в ту квартиру, что мне оборудовали, хотя я мало бываю дома, всё в разъездах… Но ничего, время найдётся, а здесь все глядят и говорят – это любовница нашего хозяина Василия Ивановича, а работает! Тебе надо в шелку ходить и носить бусы!" Вот так они жили: у кого жена скучает, а у кого муж пялит глаза на хороших красивых девушек.
Так и работала ткацкая фабрика и стеклозавод братьев Голубевых до самого переворота царской власти. Всё шло исправно, деньги текли за спиной рабочих, продукция отправлялась во все края России. Сама фабрика работала неделю после Революции, а потом всё оборудование, все станки были переброшены частью в Гусь и другие фабрики. Само помещение фабрики было изъято на стекольный завод и другие предприятия. Жилые постройки переданы были стекольному заводу, они находятся в настоящее время под названием "Новая Фабрика", а на самом месте, где стояла сама фабрика, уже построили пять финских домиков на 8 квартир.
Часть 26.
О расширении на будущее время и о планах создать Комбинат.
Но вся мечта Торгового Дома братьев Голубевых, ставших такими богатыми, которые, имея опыт руководства и ведения на заводах, жили, ведя себя скромно, не устраивая никаких балов, гулянок, не имея даже знакомых, которых они чуждались, была о том, как дальше проводить ту начатую работу. Они часто собирались в своей главной конторе в городе Судогде, где обсуждали всякие вопросы. "Дела наши идут хорошо, и на обширном совещании вопрос встал такой: мы теперь завоевали авторитет среди даже заводчиков и фабрикантов, и не лучше ли было бы нам сейчас переменить вывеску нашего торгового Дома Голубевых на более обширную? Хотя бы создать Стекольный Комбинат и объединить все стекольные заводы, которых мы уже имеем четыре, а впоследствии их число увеличится до семи? Мы предполагаем купить другие заводы, как то: Балсин и Середний Федоровского (ныне они именуются: один - Воровский, а другой – Молотова – прим. В. Демешкина), а также Куст Благовещенский Гаврилова, и на Мошке у Белтова... Провести на все стекольные заводы железнодорожную линию для погрузки и выгрузки всех материалов и продуктов, для улучшения и сохранения расходов по перевозкам. Этот самый вопрос мы уже поднимали и имели совещание с помещиком Храповицким, который таковой план одобрил и сказал разумное предложение: «Мне как лесопромышленнику будет неприемлемо то, что мои обширные леса уже стали истребляться не по плану, мы уже стали сводить делянки в одном месте, а это очень неудобно. Наше плановое предложение такое: срубил одно дерево, а обязан посадить десять. И если у нас с вами будет проложена железнодорожная линия, как вы предполагаете провести к каждому стеклозаводу, то мы будем вывозить выборочным путём те сосны, которые предназначены для валки и по своей толщине расти уже далее не могут; а также по проводке железнодорожной линии к тем заводам окажется большая выгода, так как в 1913 году какая-то губернская комиссия вела обследование почвы и нашла, что в наших местах имеются залежи ископаемых – известняка, который нам может пригодиться; Васюнинская белая глина, а также красная глина для поделки кирпича".
На слова барина-помещика Храповицкого братья Голубевы ответили так:"Нам мечтать о том, что где-то чего-то лежит, пока не представляется возможным, наша первая мечта и ваша – в том, что нам необходимо проложить эту самую железнодорожную линию от Храповицкой II до нашего стекольного завода – это расстояние небольшое, около 6-7 вёрст; а потом, когда уже она будет открыта, то мы займёмся проложить на наш тупик к 17 версте, где возможно будет устроить даже станцию, так как там со временем будет построен склад лесоматериала, с открытием промежуточных тупиков от купленных стеклозаводов: Мишин завод, Вознесенка и Якунчиков, - так как заводы должны работать рентабельно, а постройкой этой железнодорожной линии вопрос будет решаться и о проводке для других стеклозаводов. Вообще, мы должны завоевать авторитет Москвы, имея такой железнодорожный транспорт. Подвозка лесоматериала, дров конным транспортом очень трудна".
И так было согласовано, что совместно заводчик Голубев и помещик Храповицкий пришли к выводу, стали готовить план, смету на прокладку железнодорожной линии. В 1916 году летом была уже начата работа по устройству, была прорублена просека для прокладки от Храповицкой с 41 версты и до завода, с устройством двух тупиков-разъездов для погрузки лесоматериала и кирпича. Один должен был быть построен на расстоянии 3 вёрст от завода – для погрузки лесоматериала и кирпича, а другой, на расстоянии 5 вёрст от завода, - для погрузки лесоматериала. Это большая выгода: на пути той железнодорожной линии можно сводить предназначенный лес и дрова, а сам стеклозавод будет грузить вырабатываемую посуду и выгружать необходимые материалы.
Новостью о проводке железнодорожной линии очень удивила нашего фабриканта льнопрядильной фабрики Голубева и местных торговцев и купцов. Они тоже собрались на фабрике и стали думать, как им продлить тот путь от завода до фабрики. Много нужно затратить средств на проводку, но такая мечта не совершилась: ввиду перехода к новой власти вся прорубленная просека снова заросла кустарником и травой. На этом кончилось то, что желали наши заводчики и помещики, хотя они затратили немалые средства.
Часть 27.
О членах партии.
На заводе была подпольная организация в количестве 6 человек: Новиков Алексей Михайлович, Иванов Иван Александрович, Иванов Михаил Александрович, Наумов Павел Иванович, Агафонов Николай Гаврилович, Стрижев Иван Иванович, - которые работали в подполье нетактично, примиренчески, как говорится, "в двух лицах". Среди их были провокаторы, которые сообщали в полицию о днях сбора, - и в то же время одумываются, назначают тот же сбор в другом месте и на другое число... Все лица были под надзором полиции. Партийной работы практически не вели, только по запискам и посылкой их в Гусевскую организацию с надёжным товарищем Агафоновым Николаем Гавриловичем. О состоянии этой организации сам хозяин Сергей Иванович хорошо знал, только говорил, что вреда они никакого не делают:"С моей стороны я на всё пойду".
Ежегодно были сборы 1 мая. Все рабочие, которые были настроены революционно, собирались в лесу, на истоке, несколько групп, но приезжали полицейские, стражники, разгоняли такие сборища; однако за последние перед Революцией годы эти сборища стали очень обширными. Первого мая хотя и приезжали стражники и полицейские, но найти само сборище не удалось, потому что в такие сборы была вовлечена молодёжь, которая шла играть в карты по несколько групп. И когда подъезжала полиция, то она окружала этих игроков и разгоняла по лесу, а в то время старые рабочие делали своё дело. Играющих разгонят, а потом молодёжь опять соберётся и кричит:"Что же вы не даёте нам играть в карты, мы же ничего не делаем, только играем!.." Так проходит день 1 мая.
Это продолжалось до падения царской власти.
Часть 28.
О Больничной Кассе.
С 1915 года, когда уже стало два предприятия – стеклозавод и ткацкая фабрика, – была организована Больничная касса. Какие её были функции? Оплата по больничным листам за счёт штрафного капитала. Было выбрано правление этой кассы от администрации и от рабочих. Так как штрафного капитала было недостаточно, то пришли к такому выводу – брать из запасного капитала заводчика Голубева. Так продолжалось до падения царской власти.
Часть 29.
О Кинопередвижке.
В 1916 году на заводе была организована Кинопередвижка, которая приезжала из Москвы во Владимирскую Губернию. Посетила она и наш стекольный завод. Показывали не особо сложные, но комические кинокартины за особую плату. Желающих посмотреть впервые такую диковину было очень много, так как передвижка делала выезды по всей Владимирской Губернии только одна, и до того времени, когда она снова сделает к нам такие поездки, ждать нужно ещё было очень долго.
Часть 30.
Об Автотранспорте.
В 1916 году стеклозавод приобрёл подержанную автомашину - как её называли, Автомобил. Но она оказалась частично и плохо отремонтирована, а сделать ремонт её представилось сложным за неимением частей. Рабочий завода Апенов Георгий Иванович, служивши и отдавши воинскую повинность, получил там права водить автомобили, и теперь предложил свои услуги в качестве шофера. Но у транспорта ввиду его неисправности дела с перевозкой посуды, а также и иного груза, оказались плачевными. Его, этот автомобиль, поставить под навес или же сдать в утиль-сырьё. Но наш хозяин Серёжа этого не сделал, он его отправил обратно в Москву вместе с посудой на Московский склад, где он и стоял тоже, наверно, долго, пока его не уничтожил рабочий пролетариат (или, может быть, починили, и он работает – это установить не удалось). Серёже это было прискорбно, затрата капитала – как он сказал, "бросили деньги коту под хвост".
Часть 31.
О вероисповедании владельцев и рабочих завода.
Сам Евграф Львович Голубев был старовер, какой-то другой веры. Когда у них бывает молитва, это очень смешно даже смотреть нам и нашему молодому поколению. Мне лично приходилось там быть – это когда умер сам Евграф Львович Голубев. Это очень было тожественно. Были похороны в городе Судогде, где он проживал в своём доме. Когда он умер, то его родной брат Козьма Львович Голубев с сыном Петром и внуками Михаилом и Дмитрием собрались, как положено по обряду. Но они были православной христианской веры, и участие не принимали - только были на выносе и провожали на кладбище, и были на его могиле в таком печальном виде. Сам же сын Евграфа Львовича, Иван Евграфович, с супругой Надеждой Александровной, сыновьями и снохами принимали горячее участие в пышных похоронах.
Стекольный завод и все его магазины в день похорон были в трауре. Магазин и все служащие, продавцы в тот день не занимались торговлей, служащие стекольного завода тоже от работ были освобождены. Рабочие тоже в тот день не работали – как принято, делали поминки по старому владельцу Евграфу Львовичу Голубеву. В течение двух дней по смерти его в пекарне города Судогды, у Дмитрия Петровича Попеленского, пекли калачи, которые были привезены на стекольный завод и розданы жителям стекольного завода, чтобы они помянули дедушку Евграфа Голубева. Самим же рабочим было выделено два ведра водки, чтобы они тоже хорошо помянули.
А теперь опишем о самих похоронах, какие были обряды. Два дня он лежал на столе, в хорошем одеянии – сюртуке аглицкого сукна и кожаных гармошкой сапогах, на голове был убор в виде колпака. В течение этих дней приходили прощаться все служащие как самого стекольного завода, так и всех магазинов. На третий день с утра доступ был прекращён. Более видные, уже пожилые служащие принесли гроб – это была колода, в которую его положили и поставили на определённое место. В 12 часов дня назначен вынос. Из дома на кладбище выносили его на руках восемь человек, а когда вынесли на улицу, то было сделано что-то вроде носилок, и палками, на холсте, и тоже на руках несли до самого кладбища, с большими остановками, когда делали поочерёдную смену, так как самих служащих было около 30 человек.
Когда похороны были окончены, все служащие стеклозавода и магазинов отправились помянуть своего бывшего хозяина Евграфа Львовича Голубева в тот дом, где он проживал, а всем остальным участникам похорон были даны калачи, чтобы они помянули дедушку Евграфа Львовича Голубева. «Вечная память о тебе!» - говорили те, кто участвовал в похоронах. Завод в этот день не работал, там тоже справляли поминки, а на следующий день работа шла очень плохо, работать пришлось только полдня: посуда шла негодная. Сам Сергей Иванович Голубев дал распоряжение не работать: всё равно выйдет брак; лучше дать людям отдых на похмелку.
А теперь и о самом Сергее Ивановиче Голубеве и о его семье. Они никакой веры не признавали и не молились, но были уважительны к православной христианской вере. Никаких препятствий к рабочим не предъявляли, давали свободно справлять все праздники: Рождество Христово – это два дня, и ещё Пасха, Светлое Христово Воскресенье – это уже дней пять. И справляли рабочие стеклозавода свои престольные два праздника – это Никола, 22 мая и 19 декабря. В эти дни завод не работал, к рабочим домой приходили гости, родные, а в самом городе Судогде были ярмарки - торговали всеми товарами. На праздники из Судогды специально приходил священник со своими помощниками, и они ходили по заводу из дома в дом, служили молебны, даже два дня. Вообще, эти дни рабочие стеклозавода справляли очень весело, гуляние было все дни, только и слышно – песни и гармонь.
А теперь расскажем про ещё одно прекрасное зрелище – это когда приходила, посещала наш стеклозавод Боголюбимая Божья Матерь, которая ходила по всей Владимирской Губернии в течение всего года и должна была вернуться к 21 мая в село Боголюбово - оно находится в двенадцати верстах от Владимира. Вот здесь нужно немного описать зрелище, которое было, когда образ посещал и наш стеклозавод, и сам город Судогду. От селения до селения большая икона, около 60 пудов, Боголюбимая Божья Матерь, возилась в особой карете, а когда она прибывала на наш стеклозавод или в город Судогду, то её таскали на руках и на плечах 12 здоровых мужиков. Из дома в дом, или же около дома служили молебен монахи, пели такие стихи:"Боголюбимая Царица Богородица, Надежда и Прибежище наше..." - и так далее. Она при такой тяжести в один день весь стеклозавод не могла обойти, и граждане города Судогды и ближайших селений на плечах её несли до города и ставили в Екатерининский собор на ночь, а сами монахи со своими священниками пели стихи, а рабочие давали им деньги и кормили хорошими кушаньями, даже с водкой. А потом икона из Судогды в той же особой карете отправлялась до Владимира, и 21 мая уже была на своём месте в селе Боголюбово, где стояла один месяц в монастыре, а потом снова отправлялась в путь по Владимирской губернии. Да, вспомнить те времена – и как только такую громоздкую икону таскали люди!..
-
Часть 32.
О перевороте власти в Судогде.
Самый переворот царской власти на нашем заводе произошёл без всяких происшествий, а на других производствах были небольшие неприятности, хотя бы взять и нашу Судогодскую льнопрядильную фабрику Голубева. Февральская революция на нашем стекольном заводе прошла благополучно с тем, что заводчик Голубев никуда не сбежал, а остался работать на этом заводе, хотя на него и повлияла эта неприятная история с падением царской власти, беспорядки. Власть самодержавия уже пала и полностью была ликвидирована, и полиции уже не было, а на месте её была организована милиция из числа самих же рабочих завода. Сам завод продолжал ещё работать, так как запас материалов, оставшийся от хозяина Голубева, не был ещё израсходован. Работа шла пока, можно сказать, хорошо, рабочему дали возможность свободно себя вести, собираться для обсуждения всех происшествий.
Зима прошла, снег растаял, положение на заводе стало не очень хорошо. Все продукты питания в местной лавке стали убавляться, а вновь поступать стало совсем плохо, так как все торговцы, купцы, фабриканты и заводчики приуныли, и само падение самодержавия царской власти очень повлияло на них. Некоторые такие купцы и торговцы уже сбежали от позора, а заводы держалися на том, что ещё чувствовал почву.
Ещё перемены такой жизни – рабочие стали свободно себя чувствовать, обсуждая все интересующие их вопросы, члены партии подняли голову, чтобы свободно обсуждать всё, что их касается, стали иметь большую связь с гусевскими рабочими и рабочими фабрик Голубева. Ещё радостно было – это встреча Международного праздника Первого Мая – впервые были свободные гулянья, преследования со стороны полиции уже не было. Хотя власть была у Учредительного Собрания во главе с Керенским, - но всё-таки чувствовали не так, как ранее. Завод продолжал работать, продукцию пока ещё отправляли на Московский склад. А оттуда она расходилась по пивоваренным заводам. Система оплаты переменилась, векселя прекратили своё существование, и теперь заводы платили самостоятельно в Московский склад, а последний ежемесячно через кассиров-уполномоченных привозил деньги на завод. Стеклобой регулярно отгружался в адрес завода, а остальные материалы и сырьё приходили в очень ограниченном количестве, что отразилось на выработке посуды. Чтобы не было перебоев, мелкие заводчики, которые не думали более работать, продавали свои запасы нашему заводу.
Часть 33.
О культурной жизни рабочих и молодёжи после переворота власти.
Хотя завод работал нормально, но всё-таки после работы необходимо и отдохнуть. Как уже описано ранее, на стеклозаводе до падения самодержавия было два хозяина – Сергей Иванович и Фёдор Иванович, у которых были свои семьи, и они занимали обширные дома, а младший из братьев, Фёдор Иванович, всё время находился на военной службе. Семья его с переворотом власти из занимаемого дома выехала к себе на родину, имущество своё передала в город своим деверьям, а часть оставила в доме, который рабочие завода, молодёжь приспособила под культурный очаг – под танцы, под вечера массового веселья. Но среди рабочих в то время не было руководителя. Вот и здесь наша прежняя интеллигенция города Судогды пришла на помощь, это во лице пианистки Троицкой Софии Петровны, которая изъявила своё согласие на то, что она будет три раза в неделю посещать культурный наш очаг в заводе. Она занялась устройством хора и постановкой спектаклей среди наших рабочих, у которых было много талантов. В числе их были такие активные лица, как Пятакин Александр Васильевич, Данилов Иван Кондратьевич, Казаков Иван Матвеевич, Апенов Егор Иванович, Цветников Иван Гаврилович – и будущие комсомольцы Кузнецов Андрей Григорьевич, Смирнов Алексей Иванович, Хамков Иван Матвеевич, Чиркунова Клавдия Ивановна, Шкетова Мария Ивановна, Смирнова Антонина Ивановна и ряд других. Были поставлены спектакли и хор, было так весело.
Часть 34.
Об избрании Коллегии Управления.
И наконец пришла долгожданная Октябрьская революция, которая помогла рабочим ещё свободнее себя чувствовать. Был уже избран заводской Комитет, которому отвели особое помещение, где обсуждали все те вопросы, которые очень тревожили самих рабочих.
После совершённой Октябрьской революции завод был передан в руки рабочих. На обширном собрании всех рабочих стеклозавода, которое было очень бурным, обсуждался вопрос:"Стеклозавод находится теперь в нашем ведении – что же мы с ним будем делать? Теперь мы будем работать не на Сергея Ивановича Голубева, как работали ранее, а сами на себя". Было много всяких выступлений - как приступить к работе, ведь нужно руководство заводом. Кому это поручить? Необходимо было выбрать людей, которые будут управлять заводом. Большинство рабочих высказало своё мнение о том, что нам ещё рано самим браться за это дело, и необходимо выбрать пока таких людей, специалистов, которые могли бы управлять стеклозаводом, что нам необходимо ещё учиться у людей, которые имеют большой опыт в этом деле. На том обширном собрании, при всех, после этих бурных речей было избрано заводоуправление - Коллегия - в лице бывшего заводчика Голубева Сергея Ивановича, технического руководителя Кирсанова Егора Дмитриевича, а от рабочих – активного, гордого, смелого, с громким голосом Пятакина Александра Васильевича, которому поручено было как можно лучше заняться заводом, выявить, чего недостаточно, и какое финансовое положение с заводом.
В первую очередь нужно было добиваться материалов и сырья для продолжения работы на стеклозаводе; второе - решить вопрос о поездке в Москву, на склад, где хранится наша посуда, то есть продукция, и проверить её реализацию и задолженность тех заводов, кому мы ей отправляем. Так как система теперь изменилась, нам необходимо уже самим получать все суммы за проданную посуду. Необходимо создать такую делегацию во главе с членами Коллегии заводоуправления – бывшим заводчиком Голубевым Сергеем Ивановичем и Пятакиным Александром Васильевичем, и от бухгалтерии – Гусевым Козьмой Максимовичем и молодым кассиром Демешкиным Василием Дмитриевичем.
Цель этой делегации состояла в том, что бывший заводчик, ныне член Коллегии Голубев Сергей Иванович, должен познакомить всю делегацию со своим бывшим складом в Москве и его заведывающим Васильевым Сергеем Ивановичем, и с теми заводами, которым отправлялась посуда. Другому члену Коллегии, Пятакину Александру Васильевичу, поручали разрешать всякие, какие будут, трудности по выявлению задолженности на тех заводах путём агитации и принятия мер через заводские Комитеты: «Так как мы такие же рабочие, как и вы, то должны получать зарплату». Бухгалтеру Гусеву Козьме Максимовичу поручаем проверить задолженность, которая имеется за теми заводами, и проверить все записи на Московском складе, и возвратиться с полученной суммой для уплаты рабочим. Такое было постановление завкома и заводоуправления.
Часть 35.
О поездке комиссии Судогодского стекольного завода в Москву.
Вот наступил день, когда делегация на тройке лошадей бывшего заводчика Голубева с хорошим кучером Фроловым Иваном Николаевичем выехала с завода во Владимир. Шикарной тройкой мы были доставлены на вокзал, а оттуда поездом - на Москву. Когда мы приехали в Москву, то нас член Коллегии заводоуправления Голубев Сергей Иванович доставил на трамвае на ту улицу, где помещался наш заведующий Московским складом Васильев Сергей Иванович, то есть его квартира. Но так как наша делегация состояла из четырёх лиц, и притом чуждых для самого Васильева Сергея Ивановича, - по-видимому, у него была какая-нибудь цель, или же мало помещение для всех, или же, может быть, какие-то секреты между ним и бывшим заводчиком Голубевым: нас троих – Пятакина Александра Васильевича, Гусева Козьму Максимовича и Демешкина Василия Дмитриевича – поместили на квартиры, где помещались служащие Московского склада. Гусева Козьму Максимовича поместили отдельно на другую квартиру, какие там были беседы – неизвестно. Нас же – Пятакина Александра Васильевича и меня, Демешкина Василия Дмитриевича, – поместили к работнице, муж которой погиб во время совершения Октябрьской Революции. В первые дни он был членом подпольного комитета и передан был провокатором - кем, трудно было установить; наше предположение – мы думаем на Васильева Сергея Ивановича, но это только наше предположение, так как он работал на складе по выгрузке посуды, он всегда очень плохо жил с заведывающим Васильевым, который его даже хотел прогнать с работы за то, что он ему говорил в глаза всю правду и вёл такие же беседы с другими рабочими. Он знал все проделки Васильева Сергея Ивановича, как он отправлял вашу посуду на заводы; что он делал – это не прилично ему.
Она спросила нас:"Зачем вы сюда приехали в такое время, когда идёт такая неразбериха? Чего вы здесь думаете делать?" Мы ей пояснили, что приехали очень за большим делом, за деньгами за проданную посуду, так как у нас тоже имеются такие рабочие, которые хотят кушать. Она на это так ответила:"Да, совершенно это правда. Но всё-таки вам необходимо поставить вопрос о том, что Васильева Сергея Ивановича нужно немедленно отсюда гнать, так как он здесь заделался полным хозяином. Что он делает, вам это неизвестно. Если бы был жив мой муж Николай Григорьевич, то он бы вам много помог в этом, а сейчас я вам советую обратиться ещё к одному рабочему, он был друг моего мужа Николая Григорьевича, он кое-что знает, всю их процедуру". Вот так нам пояснила хозяйка, когда нас поместили на квартиру. Мы так увлеклись этими разговорами, что уже было много времени, и мы захотели спать. Хозяйка нам постелила на кровати, а сама легла на кушетке, на диване.
Утром мы встали, нам уже приготовили завтрак. Мы покушали и отправились туда, где поместили нашего бухгалтера Гусева Козьму Максимовича. Он тоже уже встал и позавтракал, и у нас началась беседа на ту же тему – относительно заведующего Московским складом Васильева Сергея Ивановича. Та же хозяйка – тоже такого мнения о его проделках и махинациях, та же песня, чтобы его убрать как можно поскорее, и она сказала, что нужно здесь по-хорошему заняться этим делом. Но времени уже много, и мы втроём направились на трамвай, на квартиру Васильева Сергея Ивановича. Когда мы прибыли, там такие были разговоры – с чего же начать и куда направиться: первое – к Шустову, или ещё к кому. Их очень много, мелких бывших купцов-торговцев, а на складе мы после посмотрим – там всё, кажется, в порядке.
Но наше настроение было совсем другое. Как сказал Гусев Козьма Максимович, прежде чем нам ехать на заводы, необходимо сейчас же снять все остатки продукции, которая имеется на складе, по ассортиментам, и её стоимость, а также выверить все расчеты с покупателями. Это очень удивило обоих Сергеев Ивановичей – Васильева и Голубева, - которые не ожидали того, что им сказал бухгалтер Гусев Козьма Максимович. Васильев Сергей Иванович сказал, что у него не всё разнесено в лицевые счета покупателей, которым он отпускал за последнюю неделю, так как в эти дни очень было большое скопление подвод за посудой. «" даже за вчерашний день не мог выписать накладные, а с них и счета. Придётся один день задержаться. Я сегодня всё оформлю, и тогда можно будет ехать. Я вам дам выписку, кто нам должен какую сумму". На это Гусев Козьма Максимович ответил так:"Вы можете выписывать накладные и счета, а мы в это время займёмся снятием всех остатков посуды". На это Васильев Сергей Иванович ответил:"Я так не согласен, я обязан присутствовать при снятии остатков, я вам не доверяю, я сам сниму остатки, если они мне нужны". Наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал:"Вы что думаете, мы тёмные рабочие, забитые, ничего не понимаем, что вы хотите нам затуманить голову? Что у вас здесь творится на складе, кому вы отпускаете посуду? Пора уже запомнить, что власть стала наша, рабочая, а не вот этого бывшего владельца, Голубева Сергея Ивановича! Вы не смотрите на то, что он здесь, - он теперь мало имеет какого веса. Хотя он и член Коллегии заводоуправления, и заводского рабочего Комитета. Это наше большое упущение было, что мы не приехали ранее и не вскрыли то, что у вас творится! Вы нам не ставьте спицы в колесо, мы уже кое-что знаем про ваши проделки! Довольно принимать себя здесь владельцем склада. Я как член коллегии заводоуправления ставлю вопрос об отстранении от занимаемой должности заведующего складом Васильева Сергея Ивановича. Если будет возможно, завтра я буду ходатайствовать перед нашим Советским Правительством об аресте Васильева Сергея Ивановича как человека, занимающегося злоупотреблением. Сегодня же приступить к снятию остатков и передаче склада хотя бы временно рабочему Фоменкову Ивану Ивановичу. Вы подумайте сами, в чём здесь дело – ведь сам Васильев Сергей Иванович, какое он имел право отпускать посуду без накладных, нагружая её на подводы? Если мы сейчас сделаем поездки на те заводы, что же получится, как они заводы оприходовали ту посуду без накладных? Владелец своей посуды – и то это не сделает. Чего вы так смотрите на меня, коллега Голубев Сергей Иванович? Это не ваше такое, как бы выразиться, нетактичное поведение, а вы смотрите на это через двойные или золотые очки, думаете, что это всё пройдёт. Придётся, вероятно, здесь поработать немало дней, наладить работу, как положено. А по приезде на завод я постараюсь собрать общее собрание рабочих. Я буду говорить про ту подлость, какую сделал заведывающий Московским складом Васильев Сергей Иванович, а вы как бывший заводчик - допустили её. Это очень хорошо, что нам удалось кое-что узнать, а нам, товарищи Гусев Козьма Максимович и Демешкин Василий Дмитриевич, сейчас же необходимо ехать на склад и приступить к операции. Сергей Иванович Голубев, вы как член Коллегии заводоуправления допустили такого мошенника к таким важным операциям, отпускал посуду без накладных!"
Наш Сергей Иванович Голубев заморгал глазами и, заикаясь, начал говорить, обращаясь к заведующему складом Васильеву Сергею Ивановичу:"Как это получилось, что вы отправили и выпустили со склада те подводы с посудой?" На этот вопрос быстро ответил Васильев:"Подвод было много, и я всё записал в записную книжку. Я делал так часто, никаких недоразумений не было, всё было в порядке". На эту фразу серьёзно обратил большое и сугубое внимание наш член заводоуправления Пятакин Александр Васильевич, который опять прямо сказал:"Сегодня же сдайте склад товарищу Фоменкову Ивану Ивановичу и оформите все те операции, которые вы производили. И когда сдадите его, то и близко к складу не подходите! Ну, товарищи, всё, что я сказал. Двигаемся, время уже много. Сейчас же на склад! Все документы, находящиеся в складе, опечатать и создать комиссию из числа рабочих склада и представителя заводоуправления, но не Голубева Сергея Ивановича, а я, Пятакин Александр Васильевич, в течение одной недели здесь поживу и налажу ту самую работу совместно с товарищем Гусевым Козьмой Максимовичем. А в дальнейшем нам необходимо увеличить штат здесь, пригласить бухгалтера или же какого-нибудь конторщика, который должен отчитываться перед нами ежемесячно, а товарищу Гусеву Козьме Максимовичу – навещать Московский склад как можно чаще. А теперь, как я сказал вам, товарищи Гусев и Демешкин, вы займётесь с документами, которые имеются в конторе склада, а если не выписано, то немедленно нужно выписать, а завтра же необходимо выехать на те заводы, где имеется задолженность. Комиссия же должна приступить к снятию остатков, которые должны быть сняты в присутствии Васильева Сергея Ивановича. Итак, товарищи, за работу! Выезжаем!"
-
Когда мы приехали на склад, то там уже было очень много подвод за посудой. И вопрос стал уже очень нехороший: как же быть, какие принять меры – отпускать или не отпускать? Наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич решил прямо, открыто сказал тем лицам, что отпуска не будет. Склад сейчас же опечатать, вход и выход запрещён – на сдачу новому временно заведывающему. Сколько это продлится? День или два.
И назначенная комиссия приступила к приёму и сдаче склада. Те и другие лица пришли к выводу, что необходимо сегодня же всё принять, и сдать все остатки, не считаясь со временем. И сама работа прошла очень хорошо, так как рабочие склада принимали активное участие, и склад был сдан Фоменкову Ивану Ивановичу, хотя и временно. "А документы пока запечатать на одну неделю, пока наша делегация делает поездки по тем заводам и выверит расчеты, и получает деньги. А за это время необходимо установить все расчёты и отправить домой товарищей Голубева Сергея Ивановича и Демешкина Василия Дмитриевича. Гусев Козьма Максимович и я останемся пока здесь для того, чтобы наладить ту работу с новым заведывающим Фоменковым Иваном Ивановичем. Вопрос ясный, завтра мы будем делать поездки".
И мы поехали на квартиру, где мы остановились. Когда прибыли туда, там уже было известно, что скоро будет новое начальство. Они, вероятно, не знали, что это начальство - мы. Не показывая вида, что это будет смена заведывающего складом Васильева Сергея Ивановича, мы начали вести переговоры о том, кого бы желали поставить на его место. "Наше мнение – нужно поставить того человека, который знаком с этим делом и имеет квартиру здесь, так как новому человеку нужна будет жилплощадь". Наша хозяйка прямо сказала:"Я бы предложила Ивана Ивановича Фоменкова". "Да, - мы сказали, - вы точно указали на него, это уже нам предложено товарищем Гусевым Козьмой Максимовичем, который находится у него на квартире. И мы уже дали распоряжение о сдаче дел товарищу Фоменкову, он уже принял сегодня весь склад. Теперь он вам непосредственный начальник, вы к нему обращайтеся со всякими вопросами о работе и другом, интересующем вас. А завтра мы сделаем поездки на те заводы, куда отправляется посуда". Наша умная хозяйка сказала:"Да, за одну ночь делов можно много сделать, и он своё дело сделает, у него много знакомых, он с ними кое-что может сделать вам и в вашу пользу". Товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал, что завтра мы сделаем поездку к Шустову, где имеется большая задолженность, и мы уже стали делать вид, что и нам необходимо отдохнуть, и хозяйка нам постелила. Мы заснули.
Наутро мы опять отправились на квартиру Фоменкова Ивана Ивановича, где помещался наш бухгалтер Козьма Максимович, который тоже уже успел позавтракать, и вел серьёзные переговоры насчёт будущей работы с Иваном Ивановичем, который очень беспокоился, что он не сработает на ней. Товарищ Пятакин Александр Васильевич своим громким голосом сказал:"Наша рабочая власть, и мы не должны пускать панику, а необходимо работать. Тебе сейчас будут помогать, возьми себе конторщика, который будет вести все счётные дела, только сам проверяй всё, никому не доверяй, люди бывают разные. Враг может находиться рядом, будь настойчив, и с рабочими будь вежлив, со склада отпускай строго, смотри очень не торопись, для нас всех дня хватит".
Ну, разговор разговором, а надо ехать к двоим Сергеям Ивановичам. Там, наверно, за эту ночь было много придумано к расчётам, и все неприятные для них разговоры они, наверно, продумали, и наверняка уже послали своих людей на те заводы, кому отправлялась посуда, чтобы предупредить о нашей к ним поездке, или уже он им сообщил ранее, чтобы они были готовы к нашему приёму. Но они ошибутся, мы одни не будем делать всё, что нас касается, а пригласим членов завкома, которые тоже такие же рабочие и должны и обязаны оказать нам помощь в деле проверки. Ну, меньше слов – больше дела. И мы поехали к Сергеям Ивановичам.
И когда мы туда явились, к ним на квартиру, с прибывшего трамвая, то мы поздоровались, как положено советскому гражданину. Наши оба Сергея Ивановича, как будто скрывая свой гнев, на нас выглядывали очень весело, на наш вопрос, что нам здесь задерживаться долго нельзя и нужно делать поездку к Шустову, Васильев Сергей Иванович сказал:"А почему именно туда, а не на другой завод, который находится недалеко, совсем близко? Мы можем там скоро сделать всё и в крайнем случае получить деньги. Давайте сделаем все поездки по всем заводам, а к Шустову к последнему, он находится далеко". Товарищ Пятакин Александр Васильевич так грозно посмотрел на Сергея Ивановича Васильева и сказал:"Вы ему ещё не успели известить о тех ваших проделках? Мы уже в курсе всего этого дела". Товарищ Васильев Сергей Иванович косо так посмотрел на товарища Пятакина Александра Васильевича и сказал:"Всё мутите воду и хотите меня поставить в неловкое положение, так это вам сделать не удастся, у меня всё в порядке!"
"Хорошо, - сказал Пятакин Александр Васильевич, - если так, и вы считаете себя честным человеком, сделайте выписку из его личного счёта, а мы посмотрим, когда была последняя отправка посуды". Товарищ Васильев Сергей Иванович сурово посмотрел на товарища Пятакина Александра Васильевича, пошёл к столу, где лежали книги всех покупателей, и открыл счёт Шустова и сделал выписку и подал товарищу Пятакину Александру Васильевичу. Он, очевидно, предполагал, что тот ничего не поймёт, а товарищ Пятакин Александр Васильевич передал ту выписку товарищу Гусеву Козьме Максимовичу:"Посмотри, когда была последняя запись?" Товарищ Гусев Козьма Максимович посмотрел и сказал:"15 марта 1918 года". Товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал:"Товарищ Васильев Сергей Иванович, а за 17-19 марта был отпуск? Почему-то не записано". И товарищ Васильев Сергей Иванович посмотрел сквозь своих бровей на товарища Пятакина Александра Васильевича и промолчал. "А почему вы знаете, что им отпущено, где у вас данные на это?" Товарищ Пятакин Александр Васильевич посмотрел на потолок и указал:"То стены и потолок имеют записи", - и подал обратно эту выписку. - "Дополните последнюю запись и давайте двигать, мы сюда приехали не в бирюльки играть! Товарищ Гусев, проверьте все накладные за 17-18-19 марта, кому ещё не выписано в лицевой счёт. Довольно моргать, а нужно иметь совесть, мне и моим вот этим другам очки трудно втереть, вы только можете их вставить ещё двойные! Вон Сергей Иванович Голубев, который, по-видимому, ждёт того старого времени, - пусть дожидается. А нам и нашему рабочему классу надо деньги. Давайте, собирайте, ведите куда-нибудь – но сегодня нужно отправить товарища Демешкина Василия Дмитриевича на стекольный завод с теми суммами, которые мы сможем получить там, - ведь ждут не двое, а целых 320 человек и более. Очень больших, не считая маленьких".
Мы поехали на первый попавшийся водочный завод, но картина там была неприятная для нас: выписка из счёта Московского Склада не сходилась со счётом водочного завода. Почему-то стали делать скидку на бой и брак, которую ранее не делали. "Какая же причина, товарищ Васильев Сергей Иванович, как понять?" – опять выступает наш грозный Пятакин Александр Васильевич. Своими чёрными глазами под нахмуренными бровями он посмотрел на всех здесь присутствующих и сказал:"Ну что, так будет на всех водочных и пивоваренных заводах?" Товарищ Васильев Сергей Иванович пожал плечами:"Может быть, будет. А если мы сделаем сейчас проверку – хотя бы несколько кулей, и посмотрим, будет ли брак и бой? Если же окажется и то, и другое – видно, делать нечего. Как вам такое предложение нравится? Если же нет, давайте приступим к анализу, и выделяйте комиссию. С нашей стороны мы в комиссию выдвигаем члена коллегии Заводоуправления Пятакина Александра Васильевича и бывшего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича, а от того завода вошли бы в комиссию член Завкома Моисеев Фёдор Петрович и заведующий производством Коненков Сергей Михайлович. И уж составьте акт анализа, возьмите хотя бы десять кулей и более, а так же и мы проверим те свободные кули, которые у вас имеются из-под посуды, которую вы получили от нашего Московского Склада с пометками".
Тот водочный завод, по-видимому попал впросак, чего он, очевидно, не ожидал. Когда уже приступили к проверке первых пяти кулей, которые были с этой комиссией выбраны, оказалось, что ни одной бутылки боя не было. "А теперь относительно брака. Как ваши мнения, Фёдор Петрович и Сергей Михайлович? Есть ли здесь брак, или же нет?" Товарищи с того водочного завода ничего сказать о том, что есть брак, не могли. "Будем дальше распаковывать посуду, или нет?" - "Ну, давайте ещё пять кулей". Но и те оказались в том же положении.
"А теперь давайте посмотрим те кули, из которых вы выбрали посуду". Товарищ Пятакин Александр Васильевич стал отбирать те кули, которые были с пометкой "И.Ч." - это значит "Иван Чиркунов", хороший кладчик. Когда вся эта процедура прошла, то комиссия пришла к выводу, что бой и брак был сделан умышленно, чтобы создать нехорошее обстоятельство. Товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал тогда:"Моё мнение – если вы не сделаете исправление, что вами сделана скидка на бой и брак, то мы вам более отпускать посуду не будем". Заводоуправление очень забеспокоилось и стало искать виновника – кто это сделал, такую скидку, и по какому распоряжению. Вопрос очень важный, и в конце пришли к такому выводу, что здесь скидка сделана односторонняя, только на том водочном заводе, а на самом Московском Складе никакой скидки сделано не было. Это было сделано самим заведующим Московским Складом Васильевым Сергеем Ивановичем, чтобы затемнить и поставить наш стекольный завод в такое тяжёлое положение – согласно письму, где он указывал, что он ошибкой своей сделал, что послал посуду частично брачную, и в некоторых кулях был бой. Пятакин Александр Васильевич задал тогда вопрос:"Поясните чистосердечно, какая у вас была цель сделать такую пакость, и с какими бесстыжими глазами вы смотрите в лицо нашей делегации стекольного завода и комиссии водочного завода?"
Товарищ Васильев Сергей Иванович ответил в своё оправдание, что, наверное, ошибся, не тому водочному заводу написал, и это можно исправить. "Итак, на этом водочном заводе у нас вопрос улажен. Относительно денег – это будет завтра. Задолженность можно погасить, хотя не полностью". И наша делегация делегация отправилась на другой водочный завод, и здесь хотя и были недостатки – но, видимо, или он не сумел сделать, или же другая причина, но тоже был составлен акт на бой и брачную посуду. Здесь нам тоже пришлось создать комиссию. С нашей стороны она была та же, а от того водочного завода – член завкома Матюшин Иван Сергеевич и заведующий посудным складом Махов Прокофий Сергеевич. Комиссия приступила к определению боя и брака, было вскрыто 8 кулей, в которых оказалось боя 35 штук и брак 25 штук; а на что ещё обращено было внимание большое – чья была кладка этой посуды. Часть её – "М.И." - Морозов Иона, "Кр.В." - Краснов Василий Иванович. "А теперь проверим кули порожние, которые были ранее выгружены". Метка та же, и частично попали ещё "И.Ч." - Чиркунов Иван Прокофьевич. Раз вина наша, и тот же кладчик – в акте то было указано. И скидка была сделана. Вопрос относительно оплаты задолженности за продукцию тоже отложили до завтра, и поехали на третий водочный завод.
Там тоже была сделана скидка согласно письму бывшего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича. На вопрос нашего члена комиссии заводоуправления Пятакина Александра Васильевича:"Так что, опять записать, что вы сделали ошибку, не тому водочному заводу написали?" - он ответил, что, по всей вероятности, письмо было написано ранее, когда действительно была такая продукция – с боем и браком. Товарищ Пятакин с этим согласился, и была создана та же комиссия. От водочного завода в неё вошли член завкома Карташев Виктор Петрович и заведующий складом Петухов Иван Михайлович. Было вскрыто 8 кулей с посудой, но они все оказались в порядке, никакого боя и брака не было, на что был составлен акт на предмет годности и неправильно списанной продукции. Вопрос был улажен, и расчёты были подтверждены. Задолженность была признана к оплате.
Мы договорились продолжить завтра, и так уже нами было проверено с выездом на место, хотя и с большими неприятностями, три водочных завода. Уже время истекло, скоро конец рабочего дня, и мы отправились по квартирам, кто где проживал. Мы, как уже описано было ранее, - на свою квартиру с Пятакиным Александром Васильевичем, а товарищи Гусев Козьма Максимович – на квартиру ныне заведующего Московским Складом Фоменкова Ивана Ивановича, а два Сергея Ивановича, Голубев и Васильев, поехали домой к себе, то есть к Васильеву. Когда мы приехали на квартиру, то хозяйка сообщила, что жена бывшего заведующего Московским Складом Васильева Полина Михайловна была на Складе и старалась ещё быть там хозяйкой – отпускала посуду. "Кому – я не знаю. Товарищ Фоменков Иван Иванович знает, какое количество кому. Всё ещё чего-то с ним спорила о посуде". Товарищ Пятакин сказал:"Надо бы спорить. Проиграли тёпленькое местечко. Теперь не будет того дохода, мы на трёх водочных заводах побывали, а такую махинацию увидали, что даже говорить стыдно. Вот завтра опять сделаем три или четыре поездки на водочные заводы, если всё будет в порядке, то дня через два товарища Демешкина Василия Дмитриевича отправим с товарищем Голубевым Сергеем Ивановичем домой на стекольный завод, а я останусь с товарищем Гусевым Козьмой Максимовичем для окончательной сдачи склада Васильевым Сергеем Ивановичем.
Ну, разговоров много было всяких, на все темы – о власти, о самих же рабочих, о посуде, о злоупотреблениях, о старой власти, о Голубевых – мы увлеклись, а необходимо знать отдых. Наша хозяйка постелила постель, но мы всё продолжали. Товарищ Пятакин Александр Васильевич говорил о бывшем заведующем Васильеве Сергее Ивановиче, о его злоупотреблениях на складе, что подтверждала и хозяйка квартиры. "Какими же бесстыжими глазами он сейчас смотрит на всё это! Мне даже за него стыдно, как он будет потом отчитываться перед нами. Я лично ему ничего не прощу – и заставлю его внести ту недостачу, которая у него появится".
Разговора много, но нужно спать. И мы уснули спокойно. Утром мы поднялись, позавтракали и опять отправились на квартиру Фоменкова Ивана Ивановича, где проживал наш бухгалтер Козьма Максимович Гусев, который тоже уже позавтракал и вёл беседу с хозяином квартиры о работе вчерашнего дня, о тех порядках и о приходе жены бывшего заведующего Московским Складом, которая пришла в склад и всё ещё распоряжается, но ей права не дали. И она начала доказывать, говоря о своей честности и хорошей работе у Голубева Сергея Ивановича и прочих. Когда мы пришли, то скоро собрались и пошли на трамвай для поездки на квартиру Васильева Сергея Ивановича и дальнейшей поездки по водочным заводам - к Шустову и обратно на те заводы, где уже были вчера, чтобы получить там деньги и выехать домой на стекольный завод в Судогду для расчёта с рабочими.
Когда мы приехали туда, то два Сергея Ивановича, Голубев и Васильев, уже ждали и были угрюмы. Видно было, что они вели какие-то беседы. Какие – это было нам неизвестно, но с нашим приездом, и увидя с нами грозного Пятакина Александра Васильевича, они совсем стали другие. Гусев Козьма Максимович спросил:"Ну, куда сегодня будем двигаться? В какую сторону? Может быть, к Шустову?" Товарищ Васильев Сергей Иванович на это сказал:"Так нам бы лучше сначала объехать малые водочные заводы, где небольшая задолженность, а на водочный завод Шустова мы сделаем поездку в последнюю очередь, так как там, наверно, придётся долго просидеть, потому что ему ещё необходимо выписать накладную и счета за последнюю партию, и ещё отпускали на днях всё вместе, и он оплатил всю задолженность за взятую посуду". Товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал:"Да, хорошо вы поёте, но не знаю, где сядете. Неужели вы до сего времени не могли выписать всё, что нужно? Раз уже отправили, нужно тому возчику дать накладную. Если на днях отпускал Фоменков Иван Иванович, то счёт уже написан нашим бухгалтером Гусевым Козьмой, и уже послан на водочный завод. Я с вами немного не согласен. Ну, сделаем сегодня ещё три или более маленьких водочных заводов, а поездки на те заводы, где мы были вчера и ранее, придётся отложить дня на два. А к Шустову завтра обязательно надо сделать поездку, кончить с ним расчёты, и я отправлю товарищей Демешкина Василия Дмитриевича и Голубева Сергея Ивановича с деньгами, им здесь делать совершенно нечего, они почти только и делают с нами экскурсии ради того, чтобы помочь нам в работе, но от товарища Голубева никакой помощи не имеется - он только делает поездки как наблюдающий бывший заводчик. Ну, товарищ Васильев, куда теперь будем держать путь?" Васильев Сергей Иванович сказал:"Отсюда недалеко имеется один водочный завод, поездку туда времени займёт очень мало, ему не отпускали посуду давно и он согласен заплатить деньги". Товарищ Пятакин сказал:"А там актов нет? Или есть?" - "Не должно быть. Я, кажется, им ничего не писал, никаких актов не составлялось". – "Ну раз так, и вы говорите, что там всё в порядке, то давайте двигать на тот завод".
И когда мы туда прибыли, то увидали такую картину: расчёты с этим заводом не сходятся. У Московского Склада числится задолженность более, а здесь задолженность менее. Нашему бухгалтеру Гусеву Козьме Максимовичу пришлось проверять уже все накладные – как самого склада, так и самого завода. При выверке расчётов обнаружено было, что посуда, отпущенная согласно накладной склада, числится отпущенной этому водочному заводу, а расписка о принятии этой посуды давали те люди, которые на этом заводе не работали, и кому она отпущена вместо него - установить очень трудно, только если вспоминать на память.
-
Хотя и уверял бывший заведующий Московским Складом, что никаких актов на бой и брак не было, но на само деле в делах того водочного завода они имелись. Наш грозный член Коллегии заводоуправления Пятакин Александр Васильевич пришёл в такую ярость, сказал прямо в глаза Васильеву Сергею Ивановичу:"Что же, милый, друг, не в порядке? Я вынужден прервать далее поездки на один день на те заводы, которые остались впереди, а сегодня же вернёмся на проверенные нами, получим задолженность и отправим товарищей Демешкина и Голубева на наш Судогодский стекольный завод с деньгами. А мы уже с товарищем Гусевым займёмся проверкой всех дел на складе, чтобы вывести результаты недостачи за бывшим заведующим. Я завтра же сделаю поездку в органы юстиции и потребую ареста товарища Васильева Сергея Ивановича за злоупотребление. Где мы за эти дни ни были – на водочных заводах везде нас ставили в такое положение с этими актами на списание боя! Что же, он хотел этим самым уже выиграть? И получить ту долю, что ему полагается? Что же, сегодня на этом водочном заводе получилось это прямо из рук вон плохо. Человек заверил, что там всё правильно, а когда туда приехали, то совершенно картина другая, уже запутана, и понять сейчас здесь что-либо очень трудно - по-видимому, без органов Московской власти не обойтись".
Товарищ Пятакин Александр Васильевич обратился к члену коллегии заводоуправления Голубеву Сергею Ивановичу:"Давайте, помогайте человеку, который залез в грязь. Его нужно вытащить, скажите же чистосердечно, когда вы были владелец нашего Судогодского стекольного завода, какая у вас была с ним связь и какие он давал вам отчёты о продукции? Или, может быть, у вас ничего не было, всё было в порядке, он не занимался такими грязными делами? До чего дойти, до такой пакости, так запутать все расчёты с водочными заводами! А у нас остались ещё два очень больших – Шустова и Трёхгорный пивоваренный завод, где, видно, придётся поработать серьёзно, с приглашением более авторитетной комиссии, - на таких маленьких водочных заводах была полная анархия, даже составляли фиктивные акты односторонние – только на тех водочных заводах, а на самом Московском Складе ничего не отражали, а только считали задолженность. По приезде на Судогодский стекольный завод я вопрос буду ставить в очень жёсткой форме и буду принимать самые суровые меры с теми лицами, которые мешают работать. Вам, товарищ Голубев, необходимо поговорить с товарищем Васильевым на своём хозяйском языке – не думайте, что это всё пройдёт хорошо. С такими лицами будет беспощадная борьба. Ну, говорить я могу очень много, а дело у нас с вами совсем встало. Давайте двигать обратно, за теми деньгами, ведь нас там ждут не пять человек, а триста пять и более, которые хотят кушать – а мы здесь устроили торговлю, кто кому должен, и не можем подойти к тому вопросу благодаря умной голове бывшего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича, который нанёс очень большой ущерб нашему Судогодскому стекольному заводу. Ну, чего все приуныли? Поехали обратно на водочные заводы. Сколько соберём денег – и отправим нашего кассира Демешкина Василия Дмитриевича и члена заводоуправления Голубева Сергея Ивановича. А мы здесь посидим и посмотрим, что будет дальше, а через недельку сделаем вызов нашего кассира Демешкина Василия Дмитриевича для получения денег с остальных водочных и пивоваренных заводов".
И когда мы объехали все те заводы, где уже всё выверено было и улажено с расчётами, то получили задолженность.
Часть 36.
Отъезд из Москвы члена коллегии заводоуправления и кассира.
Мы получили задолженность за посуду с тех водочных заводов. В ночь мы должны были выехать из Москвы. Предварительно послали телеграмму о высылке лошадей во Владимир к поезду. Я как делегат комиссии поехал на квартиру, где я находился, за своими вещами, и сделать оплату за ночлег и за всё питание, а товарищ Голубев Сергей Иванович – на ту квартиру, где он остановился – у Васильева Сергея Ивановича, где он должен был собраться в путь. Он пригласил меня приехать к нему для совместной поездки домой на Судогодский стекольный завод. Я дал согласие, сказав, что соберу свои вещи и приеду к нему. Я приехал на свою квартиру. Наша хозяйка – опять с новостью. Она нам рассказала, что жена бывшего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича, Полина Михайловна, приходила сюда и всё плакала и говорила – за что сняли её мужа с дожности, что он плохого сделал, уже проработавши несколько лет, он служил верно и честно бывшему заводчику Голубеву Сергею Ивановичу, а теперь какой-то рабочий Пятакин Александр Васильевич, имея такую большую власть, снимает с работы, даже приказал не подходить даже близко к складу. Что он теперь может сделать на складе плохого, когда его отстранили от должности и говорят, что хотят отдать под суд за расхищение посуды. Наш грозный Пятакин Александр Васильевич сказал:"Что, защемило сердце, не на месте чего-то боится? Если гражданка Васильева Полина Михайловна так сказала, что он честно служил бывшему владельцу Голубеву Сергею Ивановичу, то зачем же он хочет поставить ногу новой власти, запутать расчёты, Думает, что он задержит нас здесь долго, и мы не распутаем всю его пакость? Вот сегодня они уедут домой на стекольный завод, а мы поедем на остальные водочные заводы, где думаем всё уладить как следует. Ну, человек хочет ещё держаться, и ухватился за соломинку, чтобы не утопиться. Ну, хозяюшка, постели мне постель, я лягу. А тебе, Василий Дмитриевич, нужно ехать к Голубеву Сергею Ивановичу, а то как бы не опоздать к поезду. У тебя всё в порядке, всё положено в чемодан? Смотри в оба, не спите дорогой! Ну, впрочем, спать, видимо, не придётся, я думаю вас проводить на вокзал. Я сумлеваюсь, как бы сего не было. Завтра приедете во Владимир – лошади уже будут там готовы, не теряйте времени тут, отправляйтесь домой на стекольный завод, и когда уплатите рабочим аванс под зарплату, - сделайте выписку, что отправлено в Московский Склад Васильеву Сергею Ивановичу, какую посуду, по ассортиментам за последние месяцы. А впрочем – так: сделайте с начала года для обозрения, в крайнем случае – всё, что отправили за последнее время, и приезжай дней через три-пять. Обязательно за эти дни мы думаем объехать ещё несколько водочных заводов, а главное – это Трёхгорный пивоваренный завод: там, согласно выписке, сумма солидная, хватит на выдачу под расчёт. Ну, впрочем, дорогой поговорим, собирайся".
Мы вышли с квартиры и направились на трамвайную остановку – чтобы отправиться на квартиру Васильева Сергея Ивановича. Когда мы туда приехали, то у них были какие-то крупные разговоры, но на какую тему – нам установить очень трудно, и они очень удивились, что мы явились двое. Васильев Сергей Иванович спросил:"Что вы такое, товарищ Пятакин, хочете делать? Тоже ехать домой, на Судогодский стекольный завод?" А наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич ответил:"А что, разве я вам надоел, что вы меня хочете отсюда спровадить? Ещё ваше большое дело не кончено. Вот когда кончим его, и товарищ Демешкин ещё раз сюда приедет со всем данными, и мы сличим все ваши расчёты и записи с нашими, и тогда уже будем говорить на другом языке, по-рабочему, в тех кабинетах, куда вас позовут, где вы ещё никогда не были, не представляли, с кем вы будете говорить. Ну, впрочем, я ещё могу много говорить, но времени мало, нам только что поспеть к поезду. Ну, коллега Голубев Сергей Иванович, берите свои вещи, вы теперь, наверно сюда долго не попадёте, потому что ваше здесь присутствие с нами ничего не даёт пользы, только вред, вы чего-то здесь мудрите с товарищем Васильевым Сергеем Ивановичем. Ну, пока, до свидания, до завтра". И мы вышли из квартиры и направились на остановку, сели в трамвай и поехали на Курский вокзал. Когда мы туда приехали, то до отхода поезда осталось очень мало. Товарищ Пятакин Александр Васильевич пошёл за билетами и взял два билета до Владимира. Мы сели и потом пошли на посадку, а сам товарищ Пятакин Александр Васильевич отправился к себе на квартиру. Но какие разговоры у меня были, пока я делал маленький перерыв, - об этом будет описано позднее.
А теперь как мы ехали от Москвы до Владимира. Вообще, этот путь прошёл очень удачно. Я лично имел большой наказ не спать, но товарищ Голубев Сергей Иванович, как мы сели в вагон, нашёл себе хорошенькое местечко, свои вещи положил и уже расположился, как дома, и немного вздремнул. Я же не спал всю дорогу до Владимира. Прибыли мы туда утром. На вокзале во Владимире наших лошадей ещё не было, и мы отправились и наняли легкового извозчика до нашего постоялого двора Малышева Николая Ивановича.
Когда мы туда прибыли, то товарищ Малышев Николай Иванович устроил завтрак для нас обоих, но нужно оговориться, почему мы приехали именно к нему. Дело в том, что ещё при царском режиме здесь всегда останавливались все заводчики Судогодского уезда, так как он, оказывается, земляк, из ближних от нашего стекольного завода деревни Горки около Муромцева, и он имел большую выгоду предоставлять свой постоялый двор всем своим землякам. Когда мы покушали, то на постоялый двор прибыла наша тройка лошадей с кучером Фроловым Иваном Николаевичем, который тоже был с дороги не прочь покушать, поставил и убрал своих лошадей для двухчасового отдыха. Они с дворником распили по стакану водки и дали лошадям овса. Мы же с Голубевым Сергеем Ивановичем немного отдохнули на приготовленных койках. Когда после двухчасового сна мы встали, то лошади были уже готовы к отъезду, и мы собрались и скоро уже выехали из Владимира через реку Клязьму по Судогодскому тракту на Муром. Лошади бодро шли, и мы незаметно добрались до деревни Бараки, где сделали получасовой отдых, напоив лошадей, и снова тронулись в путь. И уже около обеда мы уже сделали высадку на самом стекольном заводе около здания конторы. Я вошёл в нашу контору, поздоровался,со своими служащими и другими рабочими, кто находился в конторе. Немного поговорили о делах. Я заявил, что я очень утомлён и мне нужен отдых, и что имелся у меня чемодан с деньгами сложен в несгораемый сундук. Я отправился домой на отдых до утра, только сказал товарищу Суворову Андриану Петровичу, чтобы составил ведомость в виде аванса рабочим в счёт причитающейся зарплаты, а через неделю или более будет выдан уже окончательный расчёт и аванс в счёт будущей зарплаты, надежда имеется.
На следующий день, придя в контору, согласно составленной ведомости на выдачу зарплаты стали их выдавать рабочим в виде аванса. Так как денег не хватало, предполагалось делать поездку обратно в Москву за остальными деньгами. А на самом стекольном заводе у рабочих при получении денег было праздничное настроение, очень весёлое.
Уже после окончания выдачи денег я вёл беседу с нашими служащими – какие порядки имеются в Москве, в чём нам ставят везде какое-то недоверие. Хотя при отъезде из Москвы мне товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал:"Много не брешь с рабочими о Московском Складе и о Васильеве Сергее Ивановиче. Я всё сам обрисую, когда вернусь, не надо преждевременно делать, человек заслужил поменьше слов, но побольше дела, а что говорил я тебе, - нужно сделать, как приедете на стекольный завод. Наша делегация очень активно взялась за ликвидацию задолженности, которую мы с большим трудом, но всё же собираем, и, по всей вероятности, ликвидируем всю в течение двух недель. Вообще, говорить и рассказывать хватит на два дня, но работа требует своё, нам в настоящее время требуется сделать очень большую работу – выверить всё наличие готовой отправленной на наш Московский Склад Васильеву Сергею Ивановичу посуды. Нам необходимо сделать выписку, отправлено по месяцам с начала года, а даже сначала, когда завод перешёл в ведение рабочего класса, эту работу нам необходимо сделать срочно".
Я должен был через два-три дня снова выехать в Москву за остальными деньгами. Работа закипела, была составлена очень большая ведомость – когда была отгружена посуда по ассортиментам, с номерами вагонов. Когда та работа была выполнена, пришло время обратно ехать.
Часть 37.
Новая поездка в Москву кассира Демешкина.
Я стал собираться снова в Москву. На хорошей лошади, на шарабане с кучером Фроловым Иваном Николаевичем отправились во Владимир с попутчиком Малковым Николаем Ильичом, который ехал во Владимир и Москву. Дорогой у нас была беседа очень важная. Наш кучер Фролов Иван Николаевич рассказывал, как он возил в город Судогду и из Судогды на стекольный завод на любовные свидания податного инспектора земства Кузнецова Якова Осиповича к нашей хозяюшке стекольного завода Голубевой Анне Николаевне. "Она и сейчас жива. Я ей часть напоминаю – не привезти ли его? Уж так надоело – беда! А захотел избавиться каким-нибудь путём и решил найти способ, как это устроить - и он удался очень хорошо. За что и получил благодарность от заводчика Сергея Ивановича Голубева. А потом, после революции, от самой хозяйки Голубевой Анны Николаевны. Дело пошло впрок тому и другой, они стали более связаны друг с другом".
Так всю дорогу от Владимира наш кучер Фролов Иван Николаевич нас потешал такими разговорами, и мы доехали до постоялого двора Малышева Николая Ивановича. Когда мы туда прибыли, то поставили на отдых лошадей, и мы с Фроловым Иваном Николаевичем покушали. Он стал собираться обратно домой на стекольный завод. Малков Николай Ильич отправился по своим делам и сказал, что вечером, по всей вероятности, встретимся на вокзале, а оттуда – в Москву. Уже стало вечереть, время идёт, скоро надо собираться на вокзал, и я уже стал готовиться. Поезд на Москву идёт в 10 часов вечера, значит, я в Москве буду утром на следующий день. Я вышел с постоялого двора, нанял легкового извозчика до вокзала. Когда я туда прибыл, то до поезда осталось около одного часа. Я взял билет до Москвы, и скоро уже подошёл поезд из Нижнего /Новгорода/, ныне – Горького. Я сел в назначенный вагон, занял свободное место и расположился, как дома. Утром прибыл на Курский вокзал, а оттуда – на трамвае до нашей квартиры, где мы помещались. Когда я туда прибыл, то наша делегация – товарищи Пятакин Александр Васильевич и Гусев Козьма Максимович – уже выехали на водочные заводы, куда им нужно было; мне же одному здесь делать было нечего.
Я спросил нашу хозяйку, как чувствует себя наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич и какие идут разговоры, как работает новый заведующий Московским Складом Фоменков Иван Иванович, поздно ли они приезжают, какие новости, ходит ли на Склад жена бывшего заведующего Полина Михайловна Васильева? Наша хозяйка начала своё выступление с того, что новый заведующий Московским Складом Фоменков Иван Иванович стал немного уже к своей работе привыкать, хотя ему ещё трудно справляться с ней, он же не особо хорошо ещё грамотный, хотя ему дали помощника по выписке счетов и накладных, но всё же сам вникает в дело. Может быть, ещё наладится его работа, хотя трудно одному за всем углядеть. Здесь почти ежедневно бывает много подвод за посудой, и когда прибывает она, то её, прежде чем выгрузить, - нужно подумать, может быть, легче отправить прямо покупателю с накладной и счётом. Вообще, пока судить о его работе не следует. Относительно вашего грозного товарища Пятакина Александра Васильевича я скажу, что он очень приходил поздно, какой-то всё угрюмый, чем-то не доволен. Мало говорит со мной, чего-то всё скрывает. А я всё знаю и слушаю почти каждый вечер, к нему приходил Гусев Козьма Максимович с Фоменковым Иваном Ивановичем, сначала всё говорили о поездках по водочным заводам, а я всё слушаю незаметно, а уже потом переходят к основной своей затее – это игра в карты, но не на деньги, а в какие-то чудные игры вроде "Акулины": надевают платок и все ржут, кричат, что Акулина, всё более достаётся Гусеву Козьме Максимовичу. Играют долго, потом расходятся по домам.
"Вы спросили относительно того, ходит ли жена бывшего заведующего Московским Складом Васильева Полина Михайловна, - я на это скажу, что после того посещения, как вы уехали домой на стекольный завод, она уже более не приходила. Почему, не знаю. Ну, какие здесь есть новости, что они переговаривают между собой? Я только скажу: когда приезжает грозный Пятакин Александр Васильевич, то в скором времени уже идут друзья – Фоменков Иван Иванович, Гусев Козьма Максимович. У них начинаются разговоры о тех водочных заводах, куда они сегодня делали поездки. Что там было, всего понять не могу, но кое-что уже запоминаю. Только я вот помню, был у них серьёзный разговор о той поездке к Шустову, чего-то там у них неладное, они все это говорили: надо бы создать комиссию по проверке с самого начала перехода власти, а что было ранее, не знаю, что делают – оказывается, большая у него есть задолженность, за ними вопрос спорный, я ведь мало понимаю в их разговорах. Вот вам грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич всё расскажет, он какой-то ходит невесёлый, утром мало говорит и мало кушает, идёт туда к товарищу Гусеву Козьме Максимовичу – может, там веселее кушать вместе. Спать ложатся очень поздно, и встаёт тоже не рано, часов в девять. Я всё хожу и смотрю, как он спит сладко".
На этом у нас с ней разговор пока окончен, и друзей нет. Я решил сходить на склад, посмотреть, как идут дела у Фоменкова Ивана Ивановича, как он отпускает посуду. Когда я пришёл на склад и поздоровался и Иваном Ивановичем, - спросил его, как идут дела. Он мне ответил:"Глядите, сколько подвод! Почти ежедневно с утра до вечера". Да, действительно, подвод было много за посудой. Отпуск шёл очень медленно, проверяли кули на подводах и записывали, составляли накладную на отпуск. Вся посуда была уже рассортирована по ассортиментам, а те подводы, которые уже подходили для погрузки, брали ту продукцию, какая требовалась им. Но были случаи, что той посуды не было на складе, и отправленная с нашего Судогодского стекольного завода ещё не прибыла. А когда она прибывала, то её тут же выгружали прямо из вагона на подводы. Вся нагруженная посуда со склада не выпускалась без накладной и пропуска. У ворот стоит рабочий и отбирает пропуска, и считает кули – такое задание дано нашим грозным товарищем Пятакиным Александром Васильевичем, так как в конце дня уже известно, какое количество было вывезено со склада и остаток посуды можно определить точно. Вообще, пока на складе имеется порядок, но насколько это будет – угадать трудно. Как говорится, новая метла чисто метёт, и наводит порядок. Сам заведующий Московским Складом Фоменков Иван Иванович пока ещё старается угодить нашему новому начальству.
Вот подошли два вагона с посудой на ветку нашего Московского Склада. Стали её разгружать в те площадки, которые предназначены, и сам заведующий лично проверил всё, что было выгружено, согласно накладной в вагоне, и после этого стал уже отпускать требуемую посуду. Хотя возчикам это было и не по душе, такая задержка, потому что они ранее делали по-иному – нагружали и выезжали, а накладную выписывали после. Можно сказать, на совесть: что уже скажет возчик. Я лично беседовал с некоторыми возчиками, которые чистосердечно говорили, что при Васильеве Сергее Ивановиче было работать им легче, и они делали в день по несколько поездок, и зарабатывали более. А теперь с такими порядками хоть не делай поездок вовсе – очень медленно, и сам выпуск со склада очень строг. "Так работать нам дальше невозможно!" Я на их слова ответил так: "Чего бы вы хотели? Обратно ту старую власть, или же перестроить ту работу на новый лад? Ведь теперь хозяева стали мы, рабочие, и мы должны относиться к работе очень добросовестно". А они мнутся и ничего ответить не могут. Что им на это сказать? Да некоторые уже и сказали, что хорошо, если бы было так, а то каждый страшится, ещё трудно забыть те старые порядки, что были при Васильеве Сергее Ивановиче. Наши разговоры затянулись очень долго, и сложно доказать извозчикам, которые привыкли ещё ждать переворота советской власти.
-
Вот какое мнение у некоторых возчиков имеется – очень жалеют Васильева Сергея Ивановича, хороший был он человек, вежливый, отпускал очень быстро. Я задал одному возчику такой вопрос:"Сколько ты раньше работал и сколько получал с хозяина? Были ли у вас с хозяином какие-нибудь неприятности – что вы разбили, не довезли ему посуду?" Он ответил, что раньше было: привезли посуду - складывай вон туда, и всё, не считали, надеялись на нашу совесть, мы люди выверенные, не подведём. У меня уже другой вопрос: когда выбрали со склада посуду у Васильева Сергея Ивановича – тоже так же, накладывай и вези, как свою, тоже на совесть? Он говорит:"Ты, парень, говоришь не то, у каждого должна быть совесть. Ты не впервые работаешь. И вдруг он, Васильев Сергей Иванович, задумает проверить - с какими глазами тогда мне на него смотреть?" - "Вообще, я с вами не договорюсь, вы травленые волки, ещё посмотрим, что получится у бывшего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича, какая будет у него недостача посуды. Вот он с какими глазами будет смотреть, с таким отпуском посуды со склада! Я ведь кое-что узнал, как он спровождал посуду, когда получился переворот власти. Хотел под тот шумок сделать большое дело! Вот сегодня наша комиссия уехала на водочные заводы для выверки расчётов и получения задолженности за посуду, какие будут результаты – пока ещё неизвестно. Я со своей стороны скажу: придётся здесь поработать ещё, наверно, около 10 дней нашей делегации во главе с товарищем Пятакиным Александром Васильевичем и нашим бухгалтером Гусевым Козьмой Михайловичем. Я лично привёз все материалы, что было отправлено с Судогодского стекольного завода, вот когда всё сличим, то, наверно, придётся сделать поездку на ваш водочный завод и поговорить с вашим начальством по душам. Вы кое-что помогли нам в наших разговорах. Мы создадим авторитетную комиссию из числа лучших и преданных ваших рабочих, не мешало бы вот тебе, дядя Михаил, тоже туда выдвинуться, как ты будешь говорить и тоже защищать свои права... Ну, друзья, я с вами заболтался, и вам нужно тоже работать, и мне тоже пора идти на свою квартиру хоть немного отдохнуть. Вести дальше разговоры нам бесполезно, только одна говорильня, а важного ничего нет. Вот, дядя, как тебя звать? Вроде, тебя называли Ефим? Вот предложи, как улучшить здесь работу с вывозкой и доставкой. Теперь мы все стали рабочие хозяева. Нет, деньги класть в карман мы не собираемся, потому что всё народное, никакой наживы не имеется. Всё вы говорили и уже упирали на совесть – давайте будем работать так, как нам позволяет наша совесть, и построим работу, как положено. Вообще, давайте будем помогать всем и нашему новому заведующему Московским Складом Фоменкову Ивану Ивановичу, чтобы он работал так честно, как подобает нашему советскому человеку, с выполнением всех работ на складе ему будет дано право ежемесячно составлять акты на бой, который будет принят как естественная убыль. С нашей стороны будет всё принято, и оказана техническая помощь".
Возчики дядя Михаил и Ефим только сказали:"Ты, парень, ещё молодой, а много знаешь, и рассуждаешь, как большой. Кое-что знаешь..." Я им ответил:"Я ещё мало знаю, но нахожусь рядом с таким человеком, который очень много знает. Если бы он с вами побеседовал, то он бы вам наговорил очень много. Он одним взглядом вам в глаза только посмотрит – и скажет, чем вы дышите. Вам бы с ним необходимо побеседовать, это наше начальство – на правах, как хозяин. Он член коллегии заводоуправления, фамилия ему – Пятакин Александр Васильевич. Человек с делом". Возчики посмотрели на меня и сказали:"Да, ты прав. Кое-что можно из этой беседы вывести, кое-какие выводы".
Я распрощался с возчиками и рабочими, вышел со склада и направился на квартиру, где мы поместились. Когда я туда пришёл, нашей хозяйки дома не было, и я решил заняться такими делами – посмотреть все привезённые бумаги и стал ждать возвращения на нашей хозяйки, которая уехала в магазин. Ждать её пришлось очень долго, и я направился на квартиру заведующего Московским Складом Фоменкова Ивана Ивановича, где оказалось то же самое: хозяйки не было, они, вероятно, уехали все вместе. Тогда я решил посмотреть хоть частично Песочную улицу - какие дома, какая публика – но всё же не удалось посмотреть: с трамвайно остановки шли наши хозяйки: и наша, и Фоменкова Ивана Ивановича. Увидали меня, и мы пошли все вместе, разговаривая о Москве. Кто куда, я вошёл в квартиру, хозяйка сказала:"Ну как дела на складе, что нового там слышно, какие идут разговоры, как идёт разгрузка и вывозка посуды?" Я ей стал всё рассказывать – наши беседы с возчиками, и какое мнение на меня они возымели. Всё, что они говорили, нужно хорошо обдумать и обсудить даже сегодня с нашим грозным товарищем Пятакиным Александром Васильевичем и другими лицами. Так, в разговоре и беседе с хозяйкой мы затянули очень долго, вели разговоры на всякие темы – о жизни, о работе. Беседа продолжалась до приезда нашего грозного товарища Пятакина АлександраВасильевича и бухгалтера Гусева Козьмы Максимовича, которые приехали очень расстроенные тем, что работа по выверке расчётов по водочным заводам очень идёт плохо. "Где мы ни были – везде дело так поставлено плохо, а если же налаживать эту самую работу, то здесь нужно ещё жить две недели, мы уже проживаем десять дней, и сдвига в нашей работе ещё мало. Везде так запутано, не считая старого режима, при новом нашем в правительстве ещё есть люди со старыми предрассудками, чего-то тормозят в нашей работе. Здесь вопрос нужно поставить очень даже жёсткий: если в течение двух или трёх дней о правильности наших расчётов не будет ещё урегулировано, то нам придётся поставить вопрос перед ними о прекращении отгрузки посуды со склада. Нами частично уже было им поставлено в известность, что такго положения быть не должно. Относительно того, где мы сегодня были, - это у Трёхгорного Пивоваренного завода. Это самый большой покупатель нашей посуды, но там такое безобразие, были два случая, когда были составлены односторонние акты на недостачу и негодную посуду, за подписью нашего бывшего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича, который подписал, что недостаток в кулях, только что прибывших с Судогодского стекольного завода с посудой, правильный, и много было боя. А в делах у заведующего Васильева того акта не было, всё как будо в порядке. Мы спрашивали его, как же так, у них есть акт на недостачу и бой в кулях, а у вас нет, - может, где он затерялся? Таких случаев было два, вот здесь вопрос очень даже спорный, такое дело – составление акта было дважды в месяц, а последний акт на недостачу и бой составлен очень недавно, за два дня до снятия с работы Васильева Сергея Ивановича. Вот здесь вопрос встал совсем не так, как нужно. Как говорится, спорный".
Наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич спросил: всю ли вы ту посуду израсходовали, или она у вас ещё имеется в наличии? Заведующий складом Простаков Иван Ефимович ответить не смог, сразу подумал и сказал:"Имеется половина, а также имеются кули из-под посуды с пометкой кладчика-упаковщика". – "Чем вы даёте гарантию, что там имеется недостача и бой? Если вы её пользовали, то она у вас лежит в кулях". На это заведующий складом Трёхгорного Пивоваренного завода Простаков Иван Ефимович сказал:"Мы уже взяли два-три куля и проверили – в них оказалась недостача". Наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич задаёт вопрос:"Скажите, почему вы ранее не делали скидку на недостачу, брак и бой, а как стала Советская власть, то вы стали применять эту скидку и составлять такие акты, не проверивши всю посуду? Вот я вам приведу пример, и мы с вами возьмём пять или даже восемь кулей с посудой, любой куль. Я отберу кули, и мы проверим в них бой и недостачу. Вы тогда убедитесь, что скидка вами сделана неправильно. Я прекрасно знаю, и эта проделка – нам про неё давно всё известно, как и про все проделки бывшего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича. Давайте же создадим комиссию, от нас будет член коллегии заводоуправления Пятакин Александр Васильевич и бывший заведующий Московским Складом Васильев Сергей Иванович, а от Трёхгорного Пивоваренного завода – заведующий производством Михаличев Сергей Владимирович и заведующий складом Простаков Иван Ефимович. Давайте вот эти кули, или другие – какие вам кажутся сомнительными. Выбирайте".
Когда вся назначенная к проверке посуда была распакована из кулей, и её поставили на видное место, то в этой партии ни боя, ни брака и недостатка не оказалось. Начался сильный спор, но наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич предложил: «Давайте ещё восемь или более кулей распакуем, и посмотрим». Опять вся партия распакованной посуды оказалась годной, никакой недостачи не оказалось, всё уже в порядке, никакого брака и боя. "Ну что, товарищ Васильев Сергей Иванович, ещё возьмём восемь или более? Что, вы согласны с тем, что сделанный вами акт написан умышлен она недостачу и бой, или же у вас была другая цель?" Наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич предложил комиссии сделать скидку в половинном размере, так как дело было давно, это прежний акт, - а относительно нового акта, который был уже составлен только за три дня до приезда комиссии, считать неправильным, так как товарищ бывший заведующий Московским Складом Васильев Сергей Иванович его сделал умышленно, безо всякого на то основания, и в дальнейшем все акты должны составляться своевременно. Если окажется недостача в кулях, то должны сообщать, чья кладка, для принятия мер на изжитие. "Так, у нас на Трёхгорном пивоваренном заводе пока окончено, завтра туда сделаем поездку за получением денег. Да, вопрос о недостатке, браке и бое здесть стоял важный. Согласно личным разговорам с руководителями данного завода, может, надо бы согласиться с тем, что на его территории имеется большое количество боя пивных изделий, но чья вина? Вот здесь придётся выяснить очень тщательно. Гарантии и наш стекольный завод дать не может – здесь посуда, наработанная и ранее, и в настоящее время. Но нами уже сделана договорённость с ними, чтобы при первой отправке им посуды в Москву они очистили свой склад от излишнего боя путём отгрузки на Судогодский стекольный завод в тех вагонах, которые придут им с посудой, и в дальнейшем собирать хотя бы раз в месяц комиссию для определения боя, и результат сообщать нам. А потом сделаем поездку на водочный завод Шустова, постараемся получить хотя бы частично, и отправим товарища Демешкина Василия Дмитриевича с деньгами обратно на Судогодский стекольный завод для расчёта с рабочими. Вообще, дело обстоит неважно. Вот сделаем последнюю поездку к Шустову, и я с Демешкиным Василием Дмитриевичем отправляюсь домой, на Судогодский стекольный завод. А товарища Гусева Козьму Максимовича оставим здесь, в Москве, для выверки всей посуды, отправленной с нашего Судогодского стекольного завода на склад бывшему заведующему Васильеву Сергею Ивановичу с самого начала, как началась Советская власть. А потом уж займётесь с проверкой, что отправлено новому заведующему Фоменкову Ивану Ивановичу. И проинструктировать его, как выписывать счета, и по окончании выявления всей недостачи, которой по всей вероятности очень много с такими порядками, а по сличению остатков уже организуйте комиссию из числа хотя бы рабочих. Я, по всей вероятности, скоро вернусь сюда, только на нашем Судогодском стекольном заводе соберём собрание рабочих, где вопрос уже поставим очень сурьёзный относительно товарища Голубева Сергея Ивановича. Ну, товарищи, до завтра, будем делать поездку к Шустову и Трёхгорному пивоваренному заводу за деньгами, а получивши их, я в ночь я с товарищем Демешкиным Василием Дмитриевичем отправимся домой с теми деньгами, которые мы уже получили за отправленную посуду. Ну, пока, до утра".
Утром мы с товарищем ПятакинымАлександром Васильевичем позавтракали и отправились на квартиру Фоменкова Ивана Ивановича, где проживал товарищ Гусев Козьма Максимович. Он тоже уже позавтракал, и мы стали собираться на травмвайную остановку, чтобы следовать на водочные и пивоваренные заводы – к Шустову и на Трёхгорный пивоваренный завод. Скоро подошёл трамвай, и мы поехали. Когда мы туда прибыли, то опять получилось маленькое недоразумение. Нам было необходимо сделать остановку и зайти на квартиру к бывшему заведующему Московским Складом Васильеву Сергею Ивановичу для того, чтобы вместе с ним сделать поездку на водочный завод Шустова. Хотя договорённость у нас была, но не совсем ещё ясная - где мы увидимся. И мы поехали обратно на Трёхгорный пивоваренный завод. Но когда мы туда явились, то его, товарища Васильева Сергея Ивановича, там ещё не было, и что же нам пришлось делать? Относительно денег – таковые были, и дано было обещание, что заплатят после обеда, и нам не было целесообразности делать поездки с деньгами. Мы посоветовались и решили ехать на водочный завод Шустова. Думали, там нас уже дожидается бывший заведующий Московским Складом Васильев Сергей Иванович, но его там не оказалось. Пришлось товарищу Гусеву Козьме Максимовичу делать поездку на его квартиру, но его дома не оказалось, и где он находился, было очень удивительно.
Но время не ждёт. Когда прибыл товарищ Гусев Козьма Максимович, то мы по согласованности с руководителем водочного завода Шустова без товарища Васильева Сергея Ивановича стали делать выверку расчётов за полученную посуду. Но здесь тоже получилось не особо аккуратно: много сделано записей условно, без накладной и счёта, так как таковые, по всей вероятности, были ещё не выписаны, когда посуду сюда отправляли со склада. Такое положение нас очень затруднило и отняло около двух часов – пока не прибыл сам бывший заведующий Московским Складом Васильев Сергей Иванович, который по своей карманной записи стал делать и выписывать сначала накладную, а потом уже счёт. Правильность её нас очень удивила – все данные очень совпали и были оприходованы на водочном заводе Шустова. При проверке расчётов тоже было много непорядков, тоже были составлены акты односторонние на недостачу посуды и бой. Но наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич уже привык к ним, сразу ставит вопрос, как быть: будем ли воздавать комиссию на анализ по недостаче и бою, так как таковая процедура уже нам знакома. На всех водочных заводах это проходит по инициативе нашего бывшего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича, который этим показал себя нетактично, забивая голову всем нам. Но ему не придётся этого сделать, у нас уже, кажется, последний завод, и через два дня мы уже приступаем к проверке и выявлению недостачи у него на складе посуды, где такового, по всей вероятности, будет много – с такой постановкой дела, как отпуск посуды без накладных и счетов. "Я лично, может быть, через одну неделю снова прибуду сюда, когда будет уже налицо бесхозяйственность бывшего нашего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича. Вопрос будет поставлен прокурором города Москвы, такое положение никак не терпимо. Ну как вы располагаете, ближе к делу? Аннулировать акты и делать проверку кулей с посудой? Я лично согласен на всё, что вы предлагаете. Давайте любые кули, сделаем анализ – где, в каком куле недостача имеется. Я заранее говорю, что ничего этого нет, это же махинация нашего бывшего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича, который, как уже нам известно, хочет подложить свинью, но этого ему не удастся, так как ему осталось быть уже на свободе мало".
Руководители водочного завода Шустова стали ломать голову, как быть. Вопрос спорный, решили уже всё-таки создать комиссию: из числа нас – члена коллегии заводоуправления Пятакина Александра Васильевича и бывшего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича, а от водочного завода Шустова – заведующего коммерческим отделом Богомолова Владимира Васильевича и заведующего посудным складом Пархоменкова Ивана Козьмича. Приступили к проверке. Наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич уже не впервые стал отбирать те кули, которые были с пометкой "И.Ч." (Иван Чиркунов), но здесь бывший заведующий Московским Складом Васильев Сергей Иванович понял, что недостачи не будет, всё в порядке, предложил другие кули – но всё равно, как на грех, в них тоже оказалось всё правильно, и наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич так нахмурил свои чёрные брови:"Не знаю, что делать, - сказал он. – Зачем нам тянуть волынку, создавать такую же картину, брать на себя ответственность такую? Как с вами будем вести в дальнейшем расчёты, которые могут отразиться уже у вас не в хорошую сторону? Придётся принимать очень строгую санкцию, не отпускать ту посуду, или же отпускать, но в ограниченном количестве, по мере оплаты за неё".
Руководители водочного завода Шустова пришли к выводу, что акты, составленные ранее, надо считать незаконными, и расчёты принять согласно нашей выписке, и ещё с добавлением того, что отпущено без накладных и счетов, и оплатить завтра всю задолженность, и в дальнейшем ежемесячно делать проверку её для оплаты в срок. Все расчёты здесь пока проверены – значит, до завтра. И мы пока распрощались и уехали с водочного завода Шустова. А товарищ Васильев Сергей Иванович остался здесь для уточнения расчётов. Какие у них были разговоры – неизвестно.
А мы поехали домой, так как сегодня у нас день был не загружен. И когда мы туда прибыли – на квартиру, где помещались, - то у нас там началась беседа. Я лично стал рассказывать, как мы ехали из Москвы до Владимира с Голубевым Сергеем Ивановичем, как приехали во Владимир, а оттуда – на стекольный завод, как проходила выдача денег, какое было в то время торжество при их получении, какие толки, разговоры на стекольном заводе, как смотрят рабочие на жизнь. Вообще всё обрисовал, что делается там. Наше положение неважное, продуктов в местной лавке и запасов на складах бывшего заводчика Голубева становится всё меньше, и добывать где-то надо. Основной вопрос – хлеб, мука, которые необходимы для рабочих. Их нет, и взять негде. В ближайших деревнях: Полхово, Загорье, Галанино – здесь уже нет. Созданы комиссии по отбору, но хлеб, по всё вероятности, зарыт где-нибудь в земле, трудно искать. Относительно Голубева Сергея Ивановича – как приехал из Москвы, стал не очень весёлый, мало разговаривает, всё молчит. С рабочими очень вежлив. Чего-то словно заискивает, предлагает услуги кое-что добыть:"Пошлите меня в командировку". Но на это не так смотрят, как нужно, доверия пока мало.
Работа на Судогодском стекольном заводе пока идёт хорошо. Запас скоро будет исчерпан, придётся искать где-нибудь на близлежащих стекольных заводах. И это не устроит – необходимо добиться выше, посылать толкачей на те стекольные заводы, где имеется тот материал. Так в беседе мы просидели очень долго, уже стало темнеть, и необходимо было спать. Завтра снова делать поездки за деньгами на оставшиеся заводы, не делать перерыв. А потом – снова Москва, но уже для выявления всех недостач. Время не ждёт. Когда мы наладим хорошую уже жизнь?.. "Ну, друзья, пора на покой, до утра!" - и наши товарищи Гусев Козьма Максимович и Фоменков Иван Иванович стали собираться домой. А мы с товарищем Пятакиным Александром Васильевичем пошли почивать.
-
Утро. У нас прекрасное настроение. Оказалось, что сегодня последний день нашего пребывания в Москве, а завтра, по всей вероятности, мы уже будем дома, на Судогодском стекольном заводе, будем уже в кругу своих семейных. "Ну, хозяюшка, видно, последний день ты нас уже покормишь, и нужно тебя поблагодарить за хороший уход и хорошее отношение. В долгу не останемся". – "Не оставляйте вперёд, когда придётся ещё побывать!"
И мы скоро позавтракали и пошли на квартиру к Фоменкову Ивану Ивановичу, где помещался наш бухгалтер Гусев Козьма Максимович. Когда мы туда пришли, то он уже был готов и дожидался нас, а сам Фоменков Иван Иванович был уже на работе, на складе. И мы собрались и пошли на трамвайную остановку, и направились на первый водочный завод Шустова, где все расчёты и чек на получение денег были готовы, и мы получили все деньги и распрощались до следующей встречи в конце месяца или в начале следующего. И направились на Трёхгорный пивоваренный завод. Здесь тоже большой задержки не оказалось. Получили деньги, как положено, и отправились домой, на квартиру, на отдых, так как в ночь нам придётся ехать на свой родной Судогодский стекольный завод.
Когда мы приехали на квартиру, то там нас уже дожидался бывший заведующий Московским Складом Васильев Сергей Иванович, который сказал:"Вы уже думаете ехать? А как же с выверкой, и окончательная сдача склада? А также мне нужны мои документы, которые вы же опечатали? Там имеются такие, которые не имеют ничего общего со складом, и они вам уже совершенно не нужны. Они мои, личные. Если которые вам нужно, то можете их взять, а остальные возвратите!"
Наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал:"Не беспокойтесь, завтра совместно с товарищем Гусевым Козьмой Максимовичем ещё кого-нибудь пригласите из рабочих проверить свою работу, как вы орудовали на складе, творили безобразия. Вы можете доказать вашу честность к порученной работе – когда кончите всю проверку, шлите телеграмму, и я выеду срочно для окончания всей выверки. А теперь можете ехать домой до завтра. Сегодня же начинать нецелесообразно: товарищу Гусеву Козьме Максимовичу сегодня нужно отдохнуть и помочь наладить работу Фоменкову Ивану Ивановичу. Ну, пока, всего хорошего. Не поминайте лихом. Может, я вас оскорбил – всё бывает в горячке".
На последний вечер собралась тёплая компания, стали играть в карты в подкидного.
Часть 38.
Отъезд из Москвы члена коллегии заводоуправления Пятакина и кассира Демешкина.
Как уже описано ранее, в последний вечер собралась тёплая компания, которая играла в карты. Но играть пришлось очень мало. У нас началась сборка на вокзал, так как поезд идёт около 10 часов вечера, нам только добраться до Курского вокзала. Мы собрали все наши вещи, сделали расчёт за помещение, за питание, распрощались с хозяйкой, её поблагодарили и ушли на трамвайную остановку. И скоро уже были на Курском вокзале. В кассе взяли два билета до Владимира, скоро посадка в вагоны началась, мы не спеша вышли из вокзала и тронулись к назначенному вагону.
Скоро поезд пошёл на Владимир, и когда мы прибыли туда, на вокзале подали телеграмму о высылке лошадей во Владимир на постоялый двор Малышева Николая Ивановича, а сами наняли легкового извозчика до того постоялого двора, для отдыха. По приходе лошадей он, увидавши нас, очень удивился, только спросил, как известили, и когда мы сказали, что когда приехали на вокзал, - он на это ответил, что лошади должны прибыть не ранее как после обеда, часа в два. "А сейчас пойдёмте отдохнём до приезда лошадей и вашего кучера Фролова Ивана Николаевича". И мы зашли в комнату и расположились, как дома.
Два часа дня, уже мы отдохнули и встали, и уже услышали голос нашего кучера Фролова Ивана Николаевича, который кричал на лошадей. Через два часа, покормивши их, мы выехали из Владимира на Судогодский стекольный завод, а вечером были уже дома. Я лично положил все полученные деньги в несгораемый сундук и ушёл домой на покой до утра, а к началу работы вышел. Чувствовал себя очень хорошо. Привезённые из Москвы деньги надо было раздать рабочим, так как таковые имеют большую нужду для питания и покупки продуктов. Было недостаточно имеющегося запаса в местной лавке, оставленного владельцем Голубевым Сергеем Ивановичем, так как завоз уже прекратился, а если случайно завезут – то это недостаточно.
Вот явился на работу наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич, прошёл в кабинет, где бывают совещания членов коллегии заводоуправления, поздоровался со всеми служащими конторы и заводоуправления. Приказал курьеру пригласить технического руководителя Кирсанова Георгия Дмитриевича и рабочего Егорова Михаила Семёновича на маленькое совещание о поездке в Москву и о дальнейших перспективах на будущее. Я как член этой комиссии или делегации, хотя и молодой, но участие в этом совещании принимал, хотя такого активного участия не имел, был как наблюдающий и вёл протокол этого совещания.
Часть 39.
Доклад о поездке в Москву члена коллегии заводоуправления Пятакина Александра Васильевича.
Повестка дня совещания:
1. Доклад о поездке в Москву товарища Пятакина Александра Васильевича.
2. Перспективы на будущее.
3. Разное.
По первому вопросу поездки в Москву товарищ Пятакин Александр Васильевич обрисовал так:"Наша комиссия в лице членов заводоуправления: меня, Голубева Сергея Ивановича, бухгалтера Гусева Козьмы Максимовича и кассира Демешкина Василия Дмитриевича – сделала поездку в Москву на наш Московский Склад, куда нашим заводом отправлялась наработанная посуда, которая там отгружалась вагонами и гужевым транспортом. Поездка производилась, кроме своего склада, на все водочные и пивоваренные заводы, так как финансовое положение, доставшееся в наследство от заводчика Голубева Сергея Ивановича, сидящего здесь, у нашего стекольного завода очень плачевное. Даже можно сказать – плохое, так как прошло уже 10 месяцев Советской власти, а мы ещё плетёмся в хвосте в получении денежных средств за отправленную посуду. Я вот говорю, а, наверно, в душе у нашего дорогого Голубева Сергея Ивановича гуляет ненависть: отобрали завод со всем капиталом, с посудой и продуктами, и всем остальным – чего вам ещё нужно? Но дело здесь другое. Я буду говорить очень твёрдо и правильно. Вам бы, товарищ Голубев Сергей Иванович, необходимо записывать то, что будет вас интересовать, возражать мне – за десять месяцев нашей с вами работы много имеется недостатков и промахов, мы ещё, как говорится, пожинаем плоды, насеянные вами. Но денежные средства от нашего Московского Склада ещё поступают не полностью, что нас и заставило создать такую комиссию, делегацию для поездки в Москву на склад и водочные и пивоваренные заводы совместно с бывшим владельцем Голубевым Сергеем Ивановичем, чтобы познакомить комиссию с покупателями нашей продукции, а также для выявления наших расчётов, завод с заводом.
И что же получилось на деле в налаживании нашей работы? Нам ставили везде тормоз – в лице бывшего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича, который оказался мошенником, даже хуже назвать – от нашего бывшего заводчика Голубева Сергея Ивановича с большим авторитетом продавал и отпускал нашу продукцию на водочные и пивоваренные заводы, как свою наработанную. Какое он имел в настоящее время право? По приезде на Московский Склад через два-три дня мы его с работы сняли и передали её временно новому заведующему Фоменкову Ивану Ивановичу – до окончательной сдачи всего склада. Хотя я и не имел большого права это делать без согласия вас, но я решил это сделать временно без вашего на то утверждения и согласия.
Я далее буду говорить всё о его проделках, какую он имел отчётность у нашего бывшего заводчика Голубева Сергея Ивановича. Отразить пока не удалось все документы и книги, они были нами опечатаны, и допуск к ним был прекращён до нашего отъезда. Там остался бухгалтер Гусев Козьма Максимович, который решит, чего оставить, а чего вернуть ему обратно. Но это я попрошу нашего члена Коллегии заводоуправления Голубева Сергея Ивановича – пусть он ответит на моё замечание, была ли когда-нибудь у него комиссия по снятию остатков, так как Московский Склад так захламлён, что трудно снять все остатки посуды.
Относительно нового заведующего Московским Складом Фоменкова Ивана Ивановича, который был до этого рабочим склада и временно его принял, - он уже стал привыкать к делу, стал принимать посуду и вновь отгружать вагонами и подводами. Отпускает строго по установленному нами отпуску, только по накладным и пропускам. Без пропуска ни одной подводы не выпускалось. В конце дня уже имеется вся картина: что отправлено и к кому, и даже можно вести учёт остатка за каждое число. Но товарищ Васильев Сергей Иванович этого не делал, а даже отпускал на подводах посуду без накладных, имея какое-то доверие самих возчиков, которые сами говорят, сколько нагружено на подводу и какая там посуда. Это в корне, я считаю, неправильно, такая политика товарища Васильева Сергея Ивановича поставила нас в неловкое положение с выверкой расчётов с водочными и пивоваренными заводами. Ни на одном из них, куда мы делали поездки, даже с участием нашего дорогого Голубева Сергея Ивановича, вот здесь сидящего, как видите, и хлопающего своими двойными глазами, - порядка не было. С таким ведением отчётности у меня будет вопрос к самому товарищу Голубеву, он пускай ответит после моего доклада: составляли ли акты на недостачу и бой, когда он был на стекольном заводе владельцем? В старом архиве у Васильева Сергея Ивановича, оставленном и опечатанном, ничего не обнаружено.
Если же будет обнаружено после того, как он окончательно сдавал Московский Склад, - я дал задание нашему бухгалтеру Гусеву Козьме Максимовичу изъять и доставить сюда все его бумаги и книгу, а новому заведующему Московским Складом Фоменкову Ивану Ивановичу завести новые книги как на отпуск, и на ведение расчётов, и выписывать согласно счета. Я лично от себя уже дал ему разрешение подыскать на месте счётного работника, который бы вёл аккуратно все дела на складе. На первое время можно подумать, что будет трудно, но потом дело наладится. А теперь я скажу одно: когда мы делали поездки на все водочные и пивоваренные заводы, везде обнаруживалось, что были составлены фиктивные, незаконные акты о недостаче и бое, но имелись они только на тех водочных и пивоваренных заводах, а на Московском Складе у Васильева Сергея Ивановича этих актов не обнаружено. Вот там, в настоящее время, остался наш бухгалтер Гусев Козьма Максимович, который сличает все записи с книгами Московского Склада, с выпиской нашего Судогодского стекольного завода: что ему отправлено и что он отпускал со склада. И уже в последний день нашего пребывания там, в Москве, наш новый заведующий Московским Складом Фоменков Иван Иванович заявил, что имеется какая-то старая посуда в закромах, которую никуда не отправляли, а он её не принимал, и спрашивал, что с ней делать. Также имеется много бутылок, разбитых после весеннего времени, и много битой посуды, которую трудно учесть. Я по данному на это заявлению сказал нашему бухгалтеру Гусеву Козьме Максимовичу: когда вы будете окончательно подписывать акт о передаче, то если какие будут суждения у Васильева Сергея Ивановича, и он будет доказывать что-то по окончании этой процессии, – то я выеду туда и обследую всю картину, когда будет телеграмма от самого товарища Гусева Козьмы Максимовича. А теперь, с новым порядком отпуска посуды, всё-таки положение с деньгами будет налажено, но так как в Москву будем выезжать чаще, бывать на Московском Складе тоже надо будет каждый месяц.
А теперь относительно нашего Судогодского стекольного завода. Как мы будем в дальнейшем вести работу, сейчас говорить ещё рано. В Москве имеются слухи, что все стекольные заводы будут передавать в Губсовнархозы, так как, по всей вероятности, нас возьмёт в своё ведение Владимирской Губсовнархоз. Тогда будет работа налажена тем, что всё сырьё будут отпускать по нарядам, спущенным на стекольные заводы. А у нас основное сырьё – сульфат, сода, глина, кирпич и другие материалы, и наша посуда будет отпускаться по распоряжению Владимирского Губсовнархоза, и деньги за посуду будет получать опять же он, Владимирский Губсовнархоз. А мы, в свою очередь, уже не будем делать поездки в Москву: в самом Владимирском Губсовнархозе будет организована стекольная секция, где уже будет особый штат, а мы будем отгружать нашу посуду только по нарядам той же Стекольной секции. На первое время будет очень трудно, по всей вероятности. Через два или три месяца будет уже создана правительственная комиссия, которая обязана будет принять наш Судогодский стекольный завод и нашу наработанную посуду, и возьмёт их на учёт, и тогда будем давать наряды на продажу нашей продукции. Вообще, нам нужно быть готовым к будущей хорошей жизни, если будет наша Советская власть. Я слыхал в Москве о том, что вот на днях было выступление нашего вождя, товарища Ленина Владимира Ильича, который так красиво и хорошо говорил о будущем. Вот, товарищи, здесь сидящие! Я, кажется, почти всё рассказал. Может быть, ещё придётся говорить, а сейчас я попрошу ответить - у меня уже имеется несколько вопросов к товарищу Голубеву Сергею Ивановичу, в порядке нашего маленького совещания. Итак, товарищ Голубев Сергей Иванович, вы, наверно, не забыли, что я говорил в своём докладе. Я могу повторить, этот вопрос таков: составлялися ли акты о недостаче и бое, когда вы были владельцем нашего Судогодского стекольного завода? В старом архиве, у вас оставленном Васильевым Сергеем Ивановичем, ничего не обнаружено. Второй вопрос: какую ответственность имел перед вами о продаже и отпуске со склада ваш честный доверенный, как он себя именует, - Васильев Сергей Иванович? Третий вопрос: была ли когда-нибудь у него комиссия по снятию остатков на складе? Теперь, товарищ Голубев Сергей Иванович, не торопитесь, говорите понятнее, чтобы было ясно каждому здесь сидящему.
И товарищ Голубев Сергей Иванович встал и стал докладывать:"Товарищ Васильев Сергей Иванович у меня работал очень честно и аккуратно. Никакой бухгалтерской отчётности не представлял, а только вёл все торговые книги, которые я лично при поездках в Москву просматривал. Ничего плохого я не замечал, он очень аккуратно переводил все деньги за посуду. Относительно его плохого поведения за последнее время – я не могу понять, как он на это пошёл, я с ним вёл беседу по этому поводу, он мне сказал, что за последнее время работать стало очень трудно одному, потому что почти ежедневно бывает очень много подвод на складе, а в то же время нужно выписать накладную и счёт за отправленную посуду, не хватает даже времени на это. Бывали даже случаи, что среди отгруженной посуды со стекольного завода, которая приходила в вагоне, бывает недостача и бой. Я на это указывал заведующему посудным складом Судогодского стекольного завода Андрееву Василию Яковлевичу, даже писал письмо, спрашивал, кто кладчики той посуды - Бобров Степан Егорович, Морозов Ион Фёдорович, Погарский Фёдор Львович. А теперь скажу относительно того, составлялися ли акты на недостачу и бой. Я скажу в оправдание товарища Васильева Сергея Ивановича. Чистосердечно скажу: никаких актов на недостачу и бой не составляли, так как посуда отправлялася на Московский Склад Васильеву Сергею Ивановичу только годная, и она перед тем, как грузилась в вагон, была на станции Храповицкой II рассортирована между кладчиками. Я могу привести пример: вся посуда, которую упаковывал очень хороший кладчик Чиркунов Иван Прокофьевич, грузилась там, и никакой недостачи не было, а также и боя. Я лично ручался, и те водочные заводы, кому она отправлялась, никаких претензий к нам не предъявляли. В отношении остальных упаковщиков, как то: Боброва Степана Егоровича и Морозова Иона Фёдоровича, Погарского Фёдора Львовича и частично Краснова Василия Ивановича, Исаева Степана Панкратовича – те частично клали ту посуду, что была брачная, которую тоже грузили на Московский Склад Васильеву Сергею Ивановичу. Та посуда, она была лишняя, за неё рабочему, который её наработал, платили не полностью и сбывали её как годную, от чего я имел прибыль. К товарищу Васильеву Сергею Ивановичу ничего не предъявлял, если он сумеет её сбыть. Я ещё отвечу на вопрос о том, была ли когда-нибудь комиссия по снятию остатков на Московском Складе у Васильева Сергея Ивановича в бытность его заведующим Московским Складом. Никаких комиссий о снятии остатков никогда не было, мы не находили в то время нужным, так как товарищ Васильев Сергей Иванович вёл торговые книги, где было всё ясно".
Товарищ Пятакин Александр Васильевич спросил Голубева Сергея Ивановича:"Как Вы, закончили, или же будете ещё говорить?" Товарищ Голубев Сергей Иванович на это сказал:"Пока закончил, но если будут ещё вопросы, то постараюсь ответить". Товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал:"Тогда у меня будет вопрос таков. Товарищ Голубев Сергей Иванович, скажите, как вы сейчас расцениваете то положение, и какую вы даёте оценку поведению товарища Васильева Сергея Ивановича? Мы с вами вот какие-нибудь две недели назад делали поездки по Москве на водочные заводы, куда отправляли посуду. Мне кажется, мы с вами побывали на трёх водочных заводах, какая картина была там в расчетах, чья была вина этому безобразию?" Товарищ Голубев Сергей Иванович встал и стал опять оправдывать товарища Васильева Сергея Ивановича, который очень загружен работой:"Может быть, он написал акт о недостаче не умышленно, а по своей халатности, так как недостача всё же была у кладчика Боброва Степана Егоровича и Морозова Иона Фёдоровича, и Погарского Фёдора Львовича, которым много было дано предупреждений, и они дали гарантию, что этого более не будет, что они работать будут честно и аккуратно. Я пока закончил, больше ничего сказать не могу. Может, ещё какие будут вопросы".
-
"Ну всё, товарищи, здесь сидящие, - встал наш Пятакин Александр Васильевич, - смотрите, я буду говорить уже по существу всех вопросов, вот как наш дорогой Голубев Сергей Иванович защищает и выгораживает нашего мошенника Васильева Сергея Ивановича. Я скажу здесь прямо в глаза ему: когда я был в Москве на квартире с товарищем Демешкиным Василием Дмитриевичем, который может сейчас подтвердить здесь, - был такой разговор. Нам рассказывала наша хозяйка, у которой мы помещались на квартире, что приходила на Московский Склад жена бывшего заведующего Московским Складом Васильева Полина Михайловна, очень сильно плакала и кричала:"Недолго вам здесь управлять и наводить свои порядки на складе, вот скоро перевернётся ваша советская власть, опять будет хозяин Голубев Сергей Иванович, тогда он сядет на шею этому чёрному Пятакину Александру Васильевичу! Он очень много забрал власти, придирается к каждой малости!" А наша хозяйка её спросила:"А почему ты знаешь, что Советская власть падёт, кто тебе говорил?" А она в слезах сказала:"Мой Серёжа, то есть Васильев Сергей Иванович, вёл такие разговоры с Голубевым Сергеем Ивановичем, он сказал так - потерпите немного, скоро я опять буду заводчиком, тогда я докажу им, где раки зимуют, по-другому заговорят..."
Вот, товарищи, здесь сидящие, слыхали, чего ждёт наш дорогой Голубев Сергей Иванович? Слушайте – коллега ждёт переворота. Жди, наверно, не дождёшься его! Последние дни отживаешь как член коллегии заводоуправления. Передадим стекольный завод в ведение нашего Губсовнархоза, нас всех разгонят, я пойду в заводской комитет в председатели, а вас не знаю, куда денут. Может быть, будешь ждать переворота, поработаешь каким-нибудь писарьком, но не ответственным. Ну, товарищ Кирсанов Георгий Дмитриевич останется опять техноруком, а товарищ Егоров Михаил Семёнович найдёт какую-нибудь должность, их много у нас требуется. Да, товарищи, сидящие здесь, подумайте, что будет завтра. Вы, наверное, не знаете, - а вот Голубев Сергей Иванович уже знает, что власть Советская падёт! Товарищ Голубев Сергей Иванович, вы где живёте, в Советской России? Или же сбежали за границу, как убежал наш сосед, помещик Храповицкий Владимир Семёнович и другие такие, наподобие его, вроде Голубева Петра Козьмича? Вот они все думали, и сейчас всё ещё думают, что Советская власть не скоро падёт, а когда она падёт, - то они все обратно приедут на своё тёпленькое местечко! А вы, Голубев Сергей Иванович, здесь, среди рабочих живёте, думаете:"Скорее бы опять пришло то старое время, и я опять буду князьком-заводчиком!" Да, многое нужно бы сказать, да пока ещё рано, как бы не наговорить лишнего на свою голову. Но мы ещё поговорим в следующий раз на нашем общем собрании, когда я приеду из Москвы после окончательной сдачи склада новому заведующему Московским Складом Фоменкову Ивану Ивановичу. Вот, товарищ Голубев Сергей Иванович, вам ещё удаётся защитить своего бывшего служащего Васильева Сергея Ивановича - и себя поставить в неловкое положение. Я буду ждать вестей из Москвы.
А теперь по второму вопросу. Товарищ Кирсанов Георгий Дмитриевич, как у нас здесь порядки на стекольном заводе, долго ли ещё будем тянуть наш стекольный завод? Какие недостатки, скажите, как вы думаете, с ремонтом ванных печей? Есть у нас брус, кирпич, и какое же количество? Если же не хватит, то скоро нам дадут наряд во Владимирском Губсовнархозе. Ну, товарищи, пока всё, сегодня дадут деньги, опять будет праздник.
Вот, товарищи, на днях жду телеграмму от бухгалтера Гусева Козьмы Максимовича о результате проверки, про которую я уже докладывал, а получивши её, я срочно выеду туда, и сделаю это до приезда правительственной комиссии для приёма нашего Судогодского стекольного завода. А по приезде оттуда соберём опять узкое заседание, а потом общее заводское рабочее собрание, где поставим уже вопрос о заводе и его деятельности и существовании. Тогда вопрос поставим и о товарище Васильеве Сергее Ивановиче.
Когда я был в Москве, я слыхал, что скоро будут организовывать продотряды из нашей молодёжи, из рабочих, более уже взрослых, кому 19-20 лет, и будут их отправлять в Украину для отбора у местного населения хлеба, который они дадут для нас, и нам сейчас необходимо быть готовыми к этому времени. Хотя Советская власть пока ещё существует, но она окружена бандами. Махно-Петлюра и другие старые генералы, как Врангель-Деникин, которым она, как бельмо на глазу. Они стараются подавить её любыми способами, организуя мобилизацию ещё тёмных казачьих полков, эскадронов и других видов войск, имея обученных командиров. А у нас ещё таких лиц, кои умеют руководить массами, Советская армия не имеет, хотя комплектуют из числа тех новобранцев, которые должны будут идти на призыв. Будет отборка из числа тех, которые окончили 7-8 классов школы, будут создавать полковые школы для обучения советских командиров, уже из числа молодого поколения".
Так узкое совещание было окончено, особые важные вопросы были решены, стеклозавод продолжал работать.
"Но прежде, чем закрыть наше узкое совещание, я бы попросил нашего члена коллегии заводоуправления товарища Голубева Сергея Ивановича всё-таки высказаться по моему докладу, где я критиковал его и его поведение в Москве. Прошу, товарищ Голубев, пару слов. Только прошу не торопиться, говорить ясно". И товарищ Голубев Сергей Иванович встал и стал говорить о всех тех репликах, где его поставили в такое неудобное положение. Из слов его можно понять, что товарищ Пятакин Александр Васильевич много говорил и лил грязь на него. "Я скажу о товарище Васильеве Сергее Ивановиче, о положении власти, о работе, вообще обо всём. Относительно того, что я будто говорил с Васильевым Сергеем Ивановичем о перевороте Советской власти, - разговор хотя и был, но в другом смысле. На те слова, что Васильева Полина Михайловна, ругала товарища Пятакина Александра Васильевича, я только одно скажу: что она нервная женщина и много наговорила зря, пребывая в таком возбуждённом настроении, что не могла справиться со своими нервами. Я её это не хвалю, я постараюсь эту вину загладить. Я им напишу обоим кратенькое письмо и буду ругать за нетактичное поведение. Ходить по Московскому Складу и говорить всякую чепуху... Положим, с товарищем Васильевым Сергеем Ивановичем можно урегулировать на месте, может, он плохого не сделал, только его халатность в работе. В отношении недостачи посуды – её по его товарным книгам не должно быть, за исключением боя, которого много, так как таковой не списывался, никогда не было надобности на то.
Товарищ Пятакин Александр Васильевич упомянул о старой посуде, которая уже лежит там несколько лет. Она никуда не продавалась, как неходовой товар, и её, по моему мнению, необходимо использовать на бой или же продать под масло, краски лак или керосин.
Товарищ Пятакин Александр Васильевич обвинил меня, будто я жду переворота нашей Советской власти. Это в корне неправильно, несправедливо: я мог с первых дней падения самодержавия уехать за границу, но я этого не сделал, потому что я никогда вреда рабочим не делал, а только всё же старался оживить их. Если я мало платил зарплату рабочему, то я много делал привилегий ему же, предоставляя бесплатную квартиру с хорошим отоплением, давал хороших дров со склада, даже специально для этого работал возчик дров Козлов Нефёд, которому платил за провозку тоже я сам. Какая гигиена нужна была - баня топилась еженедельно в пятницу и субботу безо всякой оплаты. Также я представлял возможность отпуска в кредит под работу из нашей местной лавки и наших городских магазинов всех необходимых продуктов и товаров, даже давал желающим разрешение на выписку ордера в городские наши магазины, где имелись промтовары, как то: костюмы, ботинки, галоши, - вообще всё, что людям требовалось, и в достаточном же количестве.
Я никому не грозил с переворотом – эта выдумка Васильевой Полины Михайловны, которая не сообразила, что она говорила. Я в последнее время уже около года и более разрешил оплату по больничным листам тем рабочим, у кого произошёл несчастный случай на производстве, как то: порезы и другие виды травм. Ну, я более оправдываться не буду, разрешите кончить".
"А теперь дадим слово нашему техническому руководителю Кирсанову Георгию Дмитриевичу, который должен нам объяснить в отношении ремонта ванных печей и их дальнейшей работы".
И товарищ Кирсанов Георгий Дмитриевич говорит о ремонтах. "Мы не совсем подготовлены, нам нужен донный, стеновой брус и шамотный кирпич, а также рабочая сила каменщиков. Но в силу того, что продовольственный вопрос у нас стоит очень плохо, то я лично не так давно переговаривал с некоторыми каменщиками из деревни Загорье, которые, ссылаясь на очень плохое положение, всё-таки дали мне слово через неделю заглянуть, если будет требуемый материал - брус и кирпич. Всё внимание сейчас надо обратить на доставку бруса, хотя бы занять или взять заимообразно на уже закрытых стекольных заводах. Ну, я говорить пока закончу, на следующем совещании этот вопрос опять поставим тогда на обсуждение".
Товарищ Пятакин Александр Васильевич тогда сказал:"Ну, друзья-товарищи, здесь сидящие, играть мне с вами, как говорится, в белого бычка уже надоело. Я много говорил по обвинению товарища Голубева Сергея Ивановича, и у нас всё ещё получается, как в сказке про белого бычка: он опять оказался во всём прав. Ещё говорить дальше - опять будем его оправдывать. Пока всё".
И все стали покидать комнату, где мы заседали. И стали ждать известия из Москвы.
Часть 40.
Третья поездка в Москву члена Коллегии заводоуправления Пятакина и кассира Демешкина.
Прошло три дня после узкого заседания членов коллегии заводоуправления, и уже пришла телеграмма из Москвы от нашего бухгалтера Гусева Козьмы Максимовича о том, что работы по выверке и окончательной сдаче дел Московского Склада Васильевым Сергеем Ивановичем закончены:"Прошу выезда члена коллегии заводоуправления Пятакина Александра Васильевича для уточнения некоторых разногласий, а также получить некоторую задолженность на водочных заводах".
И на следующий день наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич совместно с кассиром Демешкиным Василием Дмитриевичем выехали со стекольного завода на тройке заводских лошадей с кучером Фроловым Иваном Николаевичем во Владимир, а там и в Москву - за получением денежных средств. Во Владимир, на постоялый двор Малышева Николая Ивановича, мы приехали днём. Наш грозный Пятакин Александр Васильевич отправился по городским учреждениям в исполнительный комитет кое-что узнать и похлопотать о стекольном заводе. Вернулся уже к вечеру. В кратком сообщении его прозвучало, что в исполкоме имеется некоторый сдвиг, и кое-что обещают дать на стекольный завод. Беседовать о делах со мной он долго не стал, так как я ещё в таком молодом возрасте не имел опыта. И мы стали собираться на вокзал для поездки в Москву, к поезду, который должен был скоро подойти из Нижнего Новгорода. Нам же ждать его пришлось мало, он скоро подошёл, и мы вышли из вокзала для посадки в вагон.
Утром мы прибыли на ту прежнюю нашу квартиру, где мы ранее помещались, к той самой нашей хозяйке. Чтобы не было скучно, мы отправились на квартиру, где помещался наш бухгалтер Гусев Козьма Максимович, то есть к нашему новому заведующему Московским Складом Фоменкову Ивану Ивановичу. Последнего дома не было, он уже был на работе, и товарищ Гусев Козьма Максимович тоже готовился идти на работу по окончательному выявлению недостачи на Московском Складе. Наше появление его очень удивило - как скоро мы прибыли в Москву. Значит, придётся пока ту работу временно оставить. Наш бухгалтер Гусев Козьма Максимович совместно с хозяйкой Фоменковой Клавдией Михайловной стали готовить завтрак. По окончании его стали вести беседу. Время было уже около двенадцати часов дня, вскоре пришёл наш заведующий Московским Складом Фоменков Иван Иванович на обед, и у нас стало продолжение той беседы, уже с ним - на тему будущей работы: "Теперь с большой отправкой посуды со склада – примерно ходят 15-18 подвод, почти ежедневно – работать стало очень трудно, хотя и дали мне помощника-счетовода. Но всё равно нелегко мне, не так уж грамотному, и я не работал на такой работе. Есть и трудность, которую необходимо изжить - надо устроить как-нибудь отправку посуды вагонами более крупному водочному заводу как покупателю, или же иметь договорённость, чтобы два или три водочных завода брали прямо из вагона посуду на подводы ежедневно".
На это наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал товарищу Фоменкову Ивану Ивановичу следующее:"По этому вопросу буду беседовать с руководителями водочных заводов, чтобы отправлять с нашего Судогодского стекольного завода ту самую посуду, которая им требуется, прямо на тот водочный завод, где имеется железнодорожная ветка или ближайшая железнодорожная станция. А тот водочный завод, где нет поблизости железнодорожной ветки или станции, будет забирать посуду там, где она имеется. Хотя бы Трёхгорный пивоваренный завод забирал бы, а потом уже отпускал им свою посуду по накладной с уведомлением нашего заведующего Московским Складом Фоменкова Ивана Ивановича, который на основании накладной уже выписывал бы счёт. Эта система даёт возможность сократить работу нашего Московского Склада и излишний прогон лошадей, которые в настоящее время ходят ежедневно за посудой. А теперь я обращаюсь к товарищу Гусеву Козьме Максимовичу: как дело с выверкой и его сдачей Московского Склада бывшим заведующим Васильевым Сергеем Ивановичем? И какие результаты?"
Товарищ Гусев Козьма Максимович на это сказал:"Да, положение не скажу, что хорошее. Все записи в книгах с момента переворота царской власти посмотрели, оказалось всё правильно оприходовано, а также все счета и сами накладные выписаны правильно. Работа товарища Васильева Сергея Ивановича была закончена, были восстановлены все счета и накладные после сдачи склада. Дополнительно было внесено в книгу покупателей и в книгу оприходования и отправленной посуды. Но вопрос, будет ли такая отчётность, какая была у старого владельца Голубева Сергея Ивановича? И меня не устраивают те остатки, взятые нами из книги. Сомнительные - такой большой недостачи посуды не имеется, но очень много боя. Чей бой, установить очень трудно: разбита посуда на складе, или же доставлено с какого-нибудь водочного завода для отправки на Судогодский Стекольный завод. По словам рабочих склада, бой этот был доставлен от водочных заводов для погрузки на Судогодский стекольный завод. Но товарищ Васильев Сергей Иванович оспаривает - говорит, что весь бой, который привозился от водочных заводов, отгружался вагонами на Судогодский стекольный завод, - а этот бой получился здесь, на складе, и он его не сумел в то время отправить, потому что должен был за него отчитаться, хотя бы по весу той посуды. Вопрос очень спорный. А также товарищ Фоменков Иван Иванович не принял старую посуду, говорит: куда я её дену, давайте обсудим этот вопрос здесь, на месте, с товарищем Васильевым Сергеем Ивановичем, или дайте распоряжение рабочим, чтобы отобрать и привести в хороший вид. Может быть, кто её купит, - или же её побить и отправить на наш Судогодский стекольный завод как бой в вагоне, и тогда мы её спишем у товарища Васильева Сергея Ивановича. Тогда у него уменьшится недостача посуды. Но что же делать с той недостачей у бывшего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича, какие нужно принять к этому меры? Вообще, до завтра - на ту тему поговорим на квартире у Васильева Сергея Ивановича. Может, он согласится внести деньги за ту посуду, или же его отдать под суд за расхищение и халатное отношение к работе. Вообще, по всем книгам ведение хорошее, но недостача имеется. При переговорах с товарищем Васильевым Сергеем Ивановичем его слова были такие: он доказывает, что у него никогда не было списания на бой. Когда был владелец Голубев Сергей Иванович, то он с этим не считался, а говорил, что этого не должно быть:"Я гружу посуду, которую я должен продавать под другие надобности, без учёта - если сумеешь её кому продать, она у меня не так дорога, а если нет, то её надо бы побить в бой".
На это наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал:"Хотя я ещё молодой, но рабочий, и должен уже говорить по-рабочему. Меня очень удивляют слова нашего бывшего заведующего Московским Складом Васильева Сергея Ивановича, что посуда отправлялась ему без учёта. Очень странно, но всё-таки он же вёл конторские книги, и в них записывал всё, что ему приходило от нашего Судогодского стекольного завода, – и годная, и негодная посуда. Всё-таки учёт-то он вёл, и продавал её тоже, списывал по книгам и счетам с пониженной суммой, – значит, он всё-таки отчитывался перед Голубевым Сергеем Ивановичем и нёс какую-то есть ответственность. Хотя я и малограмотный, но я думаю, что в то последнее пребывание в Москве Голубева Сергея Ивановича на квартире Васильева Сергея Ивановича там было всё-таки много говорено - и кое-что придумано, как лучше устроить эту канитель, в каком духе. Ну, товарищи Гусев Козьма Максимович и Иван Иванович Фоменков, на сегодня хватит, до завтра! Я кое-что подумаю своей дурной головой, что сделать, и вы мне поможете. Как говорится, ум хорошо, два-три – тоже великолепно. Так мы и решим, до завтра, спокойной ночи".
-
И мы вышли из квартиры Фоменкова Ивана Ивановича на свою квартиру. Когда мы туда пришли, наша хозяйка была в таком настроении - всё болтала о жизни, о работе, о питании, обо всём, такая лепетунья. Но наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич сегодня был не в духе, чем-то был недоволен, мало болтал и лёг спать. О чём думал, трудно было понять. Наутро он встал, мы позавтракали, и он отправился на квартиру к Фоменкову Ивану Ивановичу, где проживал Гусев Козьма Максимович. А мне, Демешкину Василию Дмитриевичу, сказал:"Побудь на складе до моего приезда, посмотри, как он отпускает посуду, сколько подвод ещё. Побеседуй с возчиками, какое у них настроение о власти, чем они недовольны".
И он вышел. Но мне захотелось всё-таки сходить к Фоменкову Ивану Ивановичу, и я тоже пошёл. Когда я пришёл туда, то там было маленькое совещание о поездке на квартиру Васильева Сергея Ивановича, где мы должны были договориться о недостаче. Думали, какие принять меры. Все поехали, а я остался здесь, как мне сказал товарищ Пятакин Александр Васильевич. Я отправился на склад с Иваном Ивановичем Фоменковым, а там уже стояли пять подвод за посудой, и возчики ругались, что так долго спит новый заведующий Московским Складом, и ранее так не было:"Мы приезжали, накладывали все подводы и говорили, сколько какой посуды мы наложили, оставляли записку сторожу, что мы были и взяли, что нам нужно. А теперь не только стоим на складе, - за сто метров от склада не пускают, какая стала дисциплина!" На это наш товарищ Фоменков Иван Иванович сказал:"А как вы думаете? Пусти козла в капусту, он всё может сделать. Я человек ответственный за свою работу. Подъезжаете, накладываете, что вам нужно, и заходите в контору. Там выпишем накладную, а потом на всю партию счёт. Это займёт немного времени - пока вы накладываете, я приготовлю накладную на посуду. Проверим - и можете ехать. Как вы сегодня думаете, сколько взять посуды и какой к следующему разу? Я вам припасу и выпишу накладную, вы только наложите её и тронетесь, это очень ускорит вашу поездку". - "Вот так это хорошо, можно сделать три поездки".
Товарищ Фоменков Иван Иванович сказал:"Всё дело в вас и в вашем начальстве. Вы должны знать, какая вам нужна посуда, и её я буду уже готовить, и вы её будете накладывать. Лишнего возьмёте - вас со склада не выпустят. Вы только будете брать ту посуду, которая вам уже припасена. Да, замечательно, хорошая установка, и удобно. А завтра утром вы уже приедете, и посуда и накладная будут готовы, а со следующей поездкой тоже будет уже припасено, только скажите вашему начальству, чтобы давало заявки. Хотя бы на два или три дня, что им нужно".
Вот так протекала работа. Сегодня поговорить с возчиками мне удалось на тему жизни, и я отправился на свою квартиру, на отдых. Но отдохнуть много не удалось, так как наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич уже вернулся. Он был в хорошем настроении, и только сказал, что завтра с утра будем делать поездки на водочные заводы за получением денег за посуду, и, наверное, хватит двух дней, и мы отправимся домой, на Судогодский стекольный завод для оплаты рабочим. "А теперь давай немного заправимся кое-чем, а там я тебе расскажу всё о поездке на квартиру Васильева Сергея Ивановича, и какие там результаты нашей командировки".
Наша хозяйка подала покушать, и когда мы закончили, то наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич начал рассказывать о поездке. "Ну вот, когда мы с Гусевым Козьмой Максимовичем приехали на квартиру, то нас приняли очень хорошо. Дело уже у нас с ним было заранее сделано. Я, прежде чем приступить к нашему совещанию, попросил товарища Васильева Сергея Ивановича пояснить всё, что требуется, чтобы иметь кое-какое представление, почему получилась недостача посуды. Может быть, какая-то посуда была оприходована неправильно? Я лично переговаривал с товарищем Гусевым Козьмой Максимовичем, который вот здесь присутствует, и он пояснил, что все книги прихода и расхода ведутся очень хорошо, - значит, вы себя считаете человеком ответственным за свою работу по отпуску со склада. Но товарищ Гусев Козьма Максимович пояснил, что он брал во внимание только записи с момента новой власти, но его очень заинтересовало и ведение всех конторских книг ранее, когда ещё был владелец Голубев Сергей Иванович. Там тоже был хороший учёт как прихода, а также и отпуска со вклада, даже товарищ Гусев Козьма Максимович остался очень доволен таким учётом. Но всё-таки почему оказалась недостача? Моё мнение такое. Как уже известно, когда мы с вами в течение недели делали поездки на водочные заводы, везде было недостаточное оформление всех документов, и я уверен в том, что вы прекрасно знали, что у вас имеется недостача, а вы её хотели умышленно скрыть теми актами, которые находились в делах водочных заводов, и они у вас где-то были в уютном месте до поры до времени, когда дело было уже вами сделано. Но наше вмешательство в это дело усугубило ваше отношение в том, что вы нигде не проводили недостачу по актам. Думали, что наши рабочие головы тёмные, не поймут и не вникнут в это дело, но напрасно вы так думаете, все ваши проделки мы узнали на нашем Судогодском стекольном заводе, и здесь, среди ваших же работников склада, которые утверждали, что посуду за последнее время возили даже без накладных, и сколько - установить трудно. Вы, наверно, знали прекрасно, что это не приведёт к хорошему! Почему же, когда был владелец Голубев Сергей Иванович, вы к работе относились очень хорошо? Это показывает ведение всех книг, которые велись очень хорошо, и чисто, и аккуратно. А как стала новая наша рабочая власть, - вы почему-то стали относиться не так, как нужно, доверили склад какому-то сторожу, который по вашему же указанию выпускал нагруженные подводы с посудой уже без накладных, а потом уже оформление было вечером, опять же голословно, со слов тех возчиков. Я бы просил вас, товарищ Васильев Сергей Иванович, пояснить, какие вы думаете принять меры к этой недостаче посуды, каким путём вы думаете её погасить и каким документом? Может быть, у вас имеется договорённость с теми водочными заводами, а также пивоваренными, дополнительно - выписки из счетов, или же вы сами внесёте нам под расписку какую-нибудь сумму, или же будете просить списать на бой, которого, согласно конторским книгам, никогда не списано не было? Вот уже, Васильев Сергей Иванович, давайте поговорим обо всём. Ну, товарищ Васильев Сергей Иванович, ваше слово в оправдание себя, как вы считаете, это правильно, или же, может, мы с Гусевым Козьмой Максимовичем много наговорили лишнего, не учли все ваши недостатки? Я прошу уже начинать".
Вот наш бывший заведующий Московским Складом Васильев Сергей Иванович встал со стула и стал держать речь такого же содержания:"Я проработал на данном Московском Складе около пятнадцати лет, начиная с мальчика восемнадцати лет в качестве сначала переписчика, конторщика, а в последнее время десять лет - как заведующий Московским Складом. Верой и правдой служил бывшему владельцу Голубеву Сергею Ивановичу, получал от Судогодского стекольного завода всякую винную, пивную посуду, отправлял её на винно-водочные заводы и на пивоваренные. Ежедневно ходили около пятнадцати подвод. Никогда я не думал, что у меня будет недостача посуды. Никаких остатков всё время не снимали, потому что склад всегда был загружен посудой. Боя было мало, так как всю посуду в кулях отправляли прямо на водочные и пивоваренные заводы, я за неё тогда не отвечал, что там был бой. Хотя за последнее время стало много жалоб со стороны владельцев водочных и пивоваренных заводов, я по этому поводу неоднократно писал письма бывшему владельцу Голубеву Сергею Ивановичу, и у меня имеются копии тех писем - я их показывал товарищу Гусеву Козьме Максимовичу, который на это ответил:"Какие же меры принимал бывший владелец Голубев Сергей Иванович, что он вам писал?" Я ему на это ответил, что Голубев Сергей Иванович сообщил, что если имеется бой, - замените из тех у вас запасов, которые вы имеете, заставьте рабочих грузчиков склада отобрать более годную посуду и отправить тому водочному заводу, который имеет претензию к вам. Но за последнее время из того запаса, что имеется, ничего выбрать было нельзя, вся посуда лежит на складе без движения, её никто не берёт, потому что она им не подходящая. И когда я сдавал по акту Московский Склад Фоменкову Ивану Ивановичу, то её я не сдавал, потому что она числится как неликвид, её только обратно использовать как бой. Я прошу её списать и побить, и отправить её на Судогодский стекольный завод, чтобы она не занимала место. Относительно недостачи у меня посуды - я беру на себя вину в том, что я халатно отнёсся к этому, что доверил выпуск из склада сторожу, который выпускал подводы без накладной и только оставлял памятку, какая посуда, а потом уже выписывал документы. Может быть, вывозили её, но ничего не оставляли, или ту памятку затеряли. То вполне могло быть, это моя была оплошность, что я ему доверил. Я только одно прошу членов заводоуправления: уменьшить мою недостачу путём списания на бой хотя в процентовом соотношении к этой недостаче 40%, а остальные 60% я обязуюсь внести в кассу вашего Судогодского стекольного завода, и одновременно буду хлопотать перед водочными и пивоваренными заводами о пополнении мне внесённой суммы. А относительно моей работы - прошу хотя бы временно меня поставить конторщиком или же агентом по сбыту до поступления на работу. Я себе работу найду, но мне сейчас будет очень трудно жить с уплатой задолженности, и жить в настоящее время без работы трудно. Я прошу извинить меня, может, я не тактично отнёсся к работе. Ну, пока я закончу, какое будет ваше мнение? И решайте. Я постараюсь все мои ошибки исправить как можно в скором времени".
"Значит, товарищ Васильев Сергей Иванович, вы закончили, более ничего не можете сказать в своё оправдание? Ну, тогда разрешите нам совместно с товарищем Гусевым Козьмой Максимовичем заняться ещё раз по этому делу. Мы с завтрашнего дня постараемся проверить ещё и проанализировать всю отправленную вам на Московский Склад посуду по её ассортименту: какая посуда была вам направлена, и кому она отправлена вами, какую посуду брали более покупатели, - чтобы определить процентное отношение той вашей недостачи. Мне всё-таки кажется, что здесь много вашей вины в отпуске. Итак, на один день мы вас не будем беспокоить, и вы можете за этот день кое-что подумать - как у вас всё-таки получилось. Если вам что-нибудь не ясно будет, то мы вас попросим туда завтра после обеда прибыть, и там совместно с вами, на месте, можем прийти к соглашению. Я сейчас ничего вам сказать не могу, только завтра после анализа всё выяснится относительно вашей работы. Я против ничего не имею, поработайте пока конторщиком, а может быть - опять на старое место, если всё у вас уладится своим чередом. Фоменков Иван Иванович всё говорит, что работать очень трудно, и никак не может привыкнуть к работе. Говорит:"Мне, не особо хорошо грамотному, плохо придётся разбираться в тех счетах, выписанных покупателям". Если всё будет улажено, то я буду вопрос ставить на нашем Судогодском стекольном заводе, чтобы увеличить количество людей на складе. Вы будете работать вроде агента по сдаче посуды покупателям и получать деньги за неё - с переводом их на Судогодский стекольный завод. Всё-таки в настоящее время работать будет очень легко, только необходимо к работе относиться аккуратно и добросовестно, не повторить тех недостатков, какие были у вас после свержения самодержавия. Я вполне уверен, что вы учтёте те недостатки, которые вами сделаны или сознательно, или несознательно. Вы думали, что всё пройдёт, но наше рабочее правительство хотя ещё и не так хорошо в настоящее время может управлять, но у нас имеются небольшие кадры специалистов, которые были в то время старым самодержавием зажаты в клещи, им не давали работы, на которую они были способны и имели опыт. Таких людей, хотя взять наш Судогодский стекольный завод, имеется много, которые с первых дней революции стали работать не хуже тех, которые были при царской власти. И они начали сейчас давать большую услугу в деле и руководстве. Таких людей я могу назвать - бухгалтера и других руководителей - которые, по всей вероятности, душой после переворота стали помогать и наталкивать нас в те самые тёмные углы, как я имею с вашим Московским Складом, где среди ваших рабочих таковые имеются и имелись ранее, и погибли в октябрьскую революцию от руки провокаторов, которых вы, наверно, знаете. Как показали оставшиеся рабочие, которые уверяли, что они были очевидцами тех арестов, - их подвергли пыткам власти Керенского, и вам как руководителю Московского Склада было, вероятно, известно, как убрать с дороги неугодных для вас рабочих. Я лично беседовал с этими оставшимися рабочими по всем этим происшествиям и пришёл к такому выводу - я сказал им:"Вам бы надо найти тачку на колёсах и посадить такого руководителя, вывезти из склада с большим позором, чтобы он более не вернулся". Ну, если говорить начистоту, то я могу проговорить ещё один час и налить грязи в ваше лицо, но я этого не хочу, я ругаю тех рабочих, что плохо давали сигнал о злоупотреблении, и рекомендую это сделать кому-нибудь из рабочих вашего Московского Склада. Говорить мы уже немного научились, неплохо. Значит, мы договорились, что мы завтра до обеда с товарищем Гусевым Козьмой Максимовичем кое-что проанализируем, и если вы желаете, то будьте добры прибыть после обеда на Московский Склад, где мы будем работать и выяснять вашу недостачу посуды. Ну, пока, всего хорошего! Товарищ Гусев Козьма Максимович, двигаемся по квартирам для того, чтобы завтра со свежей головой подумать, что же сделать".
Когда они прибыли на квартиры, кто где помещался, то на нашей квартире хозяйка уже ждала, и когда они прибыли, то началось собеседование на тему дня - что произошло. Начали рассказывать, что делалось на Складе. "Всё ещё гутовые элементы не могут примириться с теми порядками, которые наводит наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич совместно с товарищем Гусевым Козьмой Максимовичем. Те же возчики, которые возят посуду, всё ещё стараются накласть посуду поскорее и выехать со склада с руганью и бранью за задержку". Наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич, так ещё не очень старый, но, видно, вышел из терпения, стал очень матюгаться и сказал:"Завтра с утра я сам этим делом займусь, и всех крикунов буду уже провожать со склада без посуды. У меня не как у Фоменкова Ивана Ивановича - я как поведу своими бровями, а если будут чем-то недовольны, то пожалуйста, приезжайте вместе с вашими руководителями водочных заводов, и пусть улаживают конфликт. Ну, хозяйка спать. Так мы ещё можем говорить более часа, забивать голову всякими делами я отказываюсь. Уже у меня сегодня голова так забита вашим бывшим заведующим Московским Складом Васильевым Сергеем Ивановичем, который ещё всё хочет доказать, что он здесь хороший руководитель и специалист своего дела, отпускал посуду так скоро, что никакого затора на московском Складе не было, всё было хорошо и аккуратно. Ну, я уже сплю, хватит, давайте уже меня не тревожьте этими всеми разговорами".
Утром следующего дня наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич проснулся, потянулся, спросил, сколько времени. Хозяйка сказала, что уже восемь часов утра. "Ну, надо вставать, кое-чем заправиться - и к Гусеву Козьме Максимовичу на квартиру. Нам с ним предстоит большая работа сегодня". Наскоро покушал, вышел из квартиры и направился к квартире Фоменкова Ивана Ивановича, где помещался наш бухгалтер Гусев Козьма Максимович.
Когда он вошёл, то товарищ Гусев Козьма Максимович уже ждал его с документами, которые припас для анализа. Работа началась. "Из всего этого, - сказал товарищ Гусев Козьма Максимович, - я взял всю посуду, которую отправил наш Судогодский стекольный завод. Это касается только одного водочного завода Шустова, всю посуду он забирал на подводах и вывозил ежедневно большими партиями. Проанализировать большую часть недостачи можно только за счёт этого водочного завода. Относительно пивоваренных заводов - посуду отгружали непосредственно на их ветку. Здесь сейчас применить процент очень трудно, хотя отправка была очень большая. Моё мнение – я лично мог бы предложить вам списать только 30% всей недостачи, а остальные 70%, моё личное мнение, надо отнести за счёт Васильева Сергея Ивановича, который допустил такую нехорошую тенденцию – отпускать посуду со склада без накладных. Хотя мы с вами были на водочном заводе Шустова, - так, знаете, очень трудно определить: по их документам оприходовано чисто, с нашей бухгалтерской точки зрения докопаться очень даже трудно. Я лично заглядывал в их книги бухгалтерского учёта, расчёты с ними. Там имелись такие случаи, что посуду они оприходовали условно, без накладной, от нас они всё-таки оприходовали без счетов, а когда уже поступала накладная и счёт, то ту посуду убирали из книги и приходовали снова - согласно накладной и счёта. Вот здесь-то и собака зарыта, копаться в чужих книгах неудобно, мне вот сейчас очень запечатляются такие два случая, что у них в книгах было приходовано более, чем был представлен счёт, а другой случай был, что было оприходовано дважды на одно и то же количество, но потом снято как ошибочно уже оприходованное. Моё такое мнение, я предлагаю так: пускай копается в них сам бывший заведующий Московским Складом Васильев Сергей Иванович. Мы ему преподнесём эту пилюлю - 70%. Вот после обеда он должен прибыть сюда, мы ему это предложим. Как он на это будет смотреть? Если он будет согласен, то пускай внесёт сумму за недостачу, как я уже говорю, а если он будет противиться, то вопрос нужно поставить очень жестокий. Относительно работы я пока бы предложил воздержаться - как бы он нам не сделал, чего доброго, пакость. Фоменков Иван Иванович не очень грамотный, и он его свободно может обвести и покрыть ту недостачу за его счёт. Вот смотрите, весь процесс работы, какой был отпуск посуды".
-
Товарищ Пятакин Александр Васильевич, выслушивая мнение товарища Гусева Козьмы Максимовича, вполне с ним согласился на то, чтобы списать только 30% недостачи, а остальную сумму пускай покрывает бывший заведующий Московским Складом Васильев Сергей Иванович. "Относительно работы его - пока нужно временно воздержаться. По приезде на Судогодский стекольный завод вопрос будет решён на заседании коллегии Заводоуправления в полном составе его с некоторыми содокладчиками: товарищем Голубевым Сергеем Ивановичем и товарищем Гусевым Козьмой Максимовичем о командировке в Москву. Сейчас этот вопрос решить очень трудно. За время работы нового заведующего Московским Складом Фоменкова Ивана Ивановича работа пока идёт неплохо, имеется дисциплина как среди рабочих, а также и среди возчиков, кои берут посуду, а так же налажена уже сама отчётность, и смещать его пока ещё нет надобности".
Во время нашей беседы по этому делу явился сам бывший заведующий Московским Складом Васильев Сергей Иванович, который поздоровался с нами и сказал:"Как идут дела, вы что-нибудь здесь обнаружили? Хоть маленько разобрались в этой путанице?" Наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал ясно и чётко: "Вся наша работа по анализу проверки документов и всех счетов оказалась пустой, мы ничего не достигли, и наша комиссия по выверке расчётов с покупателями решила пока списать вам недостачу только 30%, а остальную сумму - 70% - постарайтесь внести в кассу нашего Судогодского стекольного завода. Или вы согласны с этим, или же будете копаться и доказывать, что у вас нет такой недостачи, только на водочном заводе Шустова, а на всех пивоваренных заводах мы согласны принять ту посуду, какая у вас недостаёт. А на всех водочных заводах, куда вы отправляли гужом, подводами, можете непосредственно иметь дело с ними как виновник этой путаницы, а главное - обратите серьёзное внимание на водочном заводе Шустова, где наши расчёты запутаны всякими исправлениями, где приходуют условно без счетов, а потом обратно снимают как ошибочно записанное. Вот здесь и разберись, кто прав кто виноват".
Наш бывший заведующий Московским Складом Васильев Сергей Иванович вынимает из своего портфеля черновые материалы об отправке и старается доказать, что он отпускал правильно. Мы ему на это сказали: "Наша вам рекомендация - поехать на все водочные заводы, проверить самому недостатки. Мы лично всё проверили, но копаться там нам очень неудобно. Если вы же отправили ту посуду, то она там записана, а если нет, то её там нет. Наша миссия сейчас окончена, можете действовать сами с теми заводчиками, а нам, будьте добры, внесите сумму недостачи в кассу Судогодского стекольного завода. А относительно работы вопрос пока остался у нас открытым. Будет совещание всех членов коллегии заводоуправления. О дне, когда оно будет, сообщим, а теперь нам время возвращаться на Судогодский стекольный завод. Там есть спешная работа, там имеется более 350 рабочих, которые уже голодают и делают поездки в чернозёмные хлебородные губернии. Часть рабочих стали уже отъезжать, покидая навсегда наш Судогодский стекольный завод, и мы должны хотя бы небольшую часть задержать и сделать разъяснения. Ну, до скорого свидания, подумайте, обмозгуйте своей головой - и внесите ту недостачу". Наш бывший заведующий Московским Складом Васильев Сергей Иванович, угрюм и недоволен тем, покинул нас, сказал:"Сделаю на все водочные заводы поездки, сам лично сделаю анализ всех документов, а потом верну вам недостачу".
По отъезде его у нас стало общее мнение, что нужно как скорее вернуться на Судогодский стекольный завод. Но когда мы пришли на квартиру, где мы помещались, то наша хозяйка была в очень весёлом настроении. Нашла же храбрости, спросила:"А вы все, рабочие, расскажите о ваших семьях - как они живут, и как жили при старой власти? Например, ты, товарищ Пятакин Александр Васильевич, расскажи о себе, и какая у тебя семья".
Наш грозный Пятакин Александр Васильевич очень удивился. "Ладно, расскажу, раз попал в такое настроение. Семья моего отца очень большая, сам отец Василий Николаевич работает на стекольном заводе мастером в гуте. Мать Анастасия домохозяйка находится дома, готовит и убирает. В доме ещё брат Степан, женатый, его жена Екатерина - она не работает, тоже дома, домохозяйкой. Брат Степан работает мастером в гуте. Я, Александр, вот здесь глава, член коллегии Заводоуправления, - пока ещё холостой. Думаю жениться в скором времени, есть у меня девица очень симпатичная, зовут её Нюрочка, хотя мы и гуляем и время проводим, но никак её родители по фамилии Федосеевы и Ивановы не хотят отдавать её за меня, говорят - не хороший. Но всё равно теперь не старое время, насилия не потерплю - всё равно я женюсь, вот приеду отсюда, буду настаивать. У меня друг есть, Шувалов Афанасий Дмитриевич, он за моей сестрой ухаживает, скоро будет тоже свадьба. Ещё есть брат Николай, он тоже работает в гуте. Ещё есть сестра, девушка Пелагея, она тоже работает, тоже подумывает выйти замуж. Ещё есть сестра Даша, подросток, учится в школе. Ещё есть сестра Агапея, девушка, тоже учится, а ещё есть брат Фёдор, работает, но он ещё молодой подросток. Так наша семья очень большая, пара на пару, четверо нас мужчин и четыре женщины, это без отца и матери, а всего - десять человек. Все мы из рабочей семьи, живём не так уже плохо, средне вообще пока живём. Что будет дальше - посмотрим. Я теперь начальник всё-таки, буду добиваться, идти вперёд. Я - артист, могу играть на сцене, в спектаклях, и хорошо петь. Вот и будем организовывать отдых для рабочих и развлечения. Ну, я разболтался, могу наговорить ещё лишнего. Вон пускай наш бухгалтер Гусев Козьма Максимович расскажет о своей семье. Ну, говори, не стесняйся, Максимович, и до тебя черёд дойдёт, белая кровь. Что смеёшься, Василёк?"
"Ну, - начинает рассказывать Гусев Козьма Максимович, - семья наша не очень большая. Отец Максим работает плотником, столяром, мать - дома, домохозяйка. Старший брат Павел женатый, он работает старшим продавцом Синн(?) гастрономической бывшего хозяина Голубева, жена - домохозяйка. Другой брат, Андрей, женат, работает в сапожной артели, вновь организованной. Ещё холостой брат Николай - работает в Госбанке переписчиком. Сестёр нет. Я, Козьма Максимович, тоже ещё не женатый, работаю бухгалтером на Судогодском стекольном заводе. Живём неплохо, я думаю жениться тоже, завести свою семью. Ну, что говорить, я работаю, получаю пока прилично, одеваюсь неплохо. Более ничего сказать не могу о себе".
Вот товарищ Пятакин Александр Васильевич показал на меня, Демешкина:"Ну, белоручка, ты расскажи, как живёшь! Нашей хозяйке интересно знать тоже". – "Ну, расскажу. Семья наша состоит из отца Дмитрия Гавриловича, он работает приказчиком местной Лавки. Мать Анна Васильевна - она домохозяйка. Сестра Екатерина учится в школе, ещё сестра, только не родная, а двоюродная, от тётки, у нас живёт – Мария Яковлевна. Она работает в школе по рукоделию. Брат её, Евгений Яковлевич, работает в посудном складе. Живём хорошо, отец мой до революции и после её восстановления работал и работает в местной Лавке по отпуску продуктов. Никакой нужды до революции не имели, жили в достатке, жалование получал приличное, питание хорошее. Я сейчас работаю кассиром, жалование остаётся всё целиком на одевание, на обувь. Семья пока не голодает, имеется запас продуктов. Вот и всё". Наша же хозяйка очень удивилась, что мы ей всё рассказали. Уже времени много, нужно отдохнуть, а завтра делать поездки на водочные заводы за деньгами. Хватит почти на день. Ну, спокойной ночи, до завтра! И мы стали собираться спать.
Утром мы встали со свежей головой, позавтракали и отправились на квартиру к Фоменкову Ивану Ивановичу, где помещался наш бухгалтер Гусев Козьма Максимович. Когда мы туда прибыли, то товарищ Гусев Козьма Максимович уже позавтракал и ждал нас для поездки по водочным заводам по сбору денег, но не все водочные заводы платили так хорошо, некоторые оставляли нас ждать ещё два дня, но у нас такое положение, что нам далее оставаться здесь было нельзя. Нам нужно было покинуть Москву, так как наша миссия по выверке окончилась. И так к вечеру мы объехали все почти водочные заводы и набрали определённую сумму, и вернулись на квартиру, чтобы в ночь выехать на Судогодский стекольный завод.
Часть 41.
Отъезд из Москвы члена заводоуправления Пятакина, бухгалтера Гусева и кассира Демешкина.
Уже истекает время - нам нужно собираться в путь. Мы поблагодарили нашу хозяйку, расплатились по-честному, взяли свои чемоданы и все вещи, ещё раз простились по-родному, вышли на улицу и направились на трамвайную остановку до Курского вокзала. Когда мы туда прибыли, то времени осталось очень мало. Наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич сходил на вокзал, на телеграф, подал телеграмму о выезде и о подаче лошадей на постоялый двор Малышева Николая Ивановича во Владимир. Скоро подан был поезд Москва - Нижний Новгород. Мы сели в вагон и тронулись.
Утром мы во Владимире на вокзале наняли легкового извозчика до постоялого двора Малышева Николая Ивановича и стали ждать для нас лошадей. Нам дали комнату для отдыха. Отдохнувши часа два или три, мы проснулись и услыхали знакомый голос нашего кучера Фролова Ивана Николаевича, который так разговаривал с Малышевым Николаем Ивановичем, и что они ругались с ним, что нет овса для лошадей на дорогу:"Тридцать шесть вёрст пробежали, измучились, я же имел надежду, что здесь дадут овса на дорогу, на обратный путь". Но положение скоро изменилось: овёс был дан, и лошади спокойно его доедали.
Через два часа мы уже тронулись из Владимира до Судогды, пребывая в весёлом настроении. Лошади бежали очень прытко, скоро показалась наша Судогда, а там и Судогодский стекольный завод. Когда мы подъехали к конторе, то нас так пышно встречали рабочие - ждали, как говорится, как Бога. С теми же деньгами, с такой малой суммой, мы рабочих ублаготворить не сумели. Некоторые были очень недовольны, но наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич сказал: «Товарищи, давайте соберём общее собрание рабочих, потолкуем, как жить будем дальше. Мы пока ещё живём за счёт нашего бывшего владельца Голубева Сергея Ивановича, продукция пока ещё его была, и деньги за неё получали, а вот что мы с вами наработали, - ещё не получили. На сих днях мы должны получить много, если сумеем нажать на водочные заводы. Если вам кажется, что я там долго был, - ну, на это ответим на нашем общем собрании рабочих. Я всё доложу, что там было и как получилось. А теперь мне нужно немного отдохнуть от этой командировки. Я поговорю с Голубевым Сергеем Ивановичем, Кирсановым Георгием Дмитриевичем и Егоровым Михаилом Семёновичем, и с некоторыми активными работниками – наметим план нашей дальнейшей работы".
Часть 42.
Общее собрание рабочих Судогодского стекольного завода и доклад члена заводоуправления Пятакина.
Дня через два по приезде из Москвы, как намечалось, состоялось общее собрание рабочих, где, как указано, выступал наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич, который обрисовал всё положение его поездки по командировке в Москву и коснулся недостачи посуды. Затронут был и бывший наш владелец Голубев Сергей Иванович, а также много говорилось о бывшем заведующем Московским Складом Васильеве Сергее Ивановиче и других бывших подчинённых Голубева Сергея Ивановича. Но оговорился:"Сейчас раненько говорить о том, что нам люди вредят, и их надо гнать – пока мы ещё не создадим свои рабочие кадры из числа активных рабочих, и расставаться с ними не следует. Придёт время, они сами уйдут и освободят свои места, и уступят их нашему рабочему от станка. Говорить много ещё надо, но ещё рано этим делом заниматься. Посмотрим, будем учиться и работать на благо нашей советской Республики. Я был в Москве и так старался попасть в Кремль к Ленину Владимиру Ильичу – но я никак не сумел, уже очень много ходоков разных, и все они к нему идут со своими нуждами. Большая голова для Ленина Владимира Ильчиа нужна, чтобы каждого принять и каждому разъяснить. С таких стекольных заводов, как наш, и ещё поважней, я встречался с делегатами - из Гуся-Хрустального, с Балсина завода, с Гординского, с Анопинского, с Тасинского, с Золотковского, с Великодворья, с Курлова, с Вознесенки и с других заводов ещё мелких. И у всех один назревший вопрос большой: как жить дальше, все запасы от старых владельцев наших стекольных заводов уже истекли, новых резервов пока ждать трудно. Поговорить с Лениным Владимиром Ильичом очень трудно, все мы рабочие-стекольщики, и у нас у всех больной вопрос. Мы ещё живём лучше, чем живут наши рабочие со стекольного завода Анопинского и Тасинского - у них совершенно запасы все вышли, и взять их они не знают, где. Я лично поговорил с некоторыми делегатами тех стекольных заводов, чтобы выбрать делегацию от нашего Судогодского уезда со всех наших стекольных заводов – которых насчитывается около 15, и послать непосредственно к Ленину Владимиру Ильичу. Имеются некоторые слухи из Правительства, что скоро будет реконструкция, тогда все стекольные заводы должны перейти в ведение Губсовнархоза, и снабжение будет лучше, коллективное, по спущенным нарядам, повагонно – сода, сульфат и другие дефицитные материалы. Относительно боя - в Москве на всех водочных и пивоваренных заводах его скопилось так много, что предлагают его почти даром, чтобы убрать территорию, занятую боем: завалены все подъезды, даже и на складах тоже. Давайте здесь решайте, что делать. Может, создадим делегацию из более энергичных рабочих с нашего Судогодского стекольного завода и других соседних стекольных заводов, чтобы послать их к Ленину Владимиру Ильичу".
Но поговорили, покричали, на этом собрание и успокоилось. Денег маленько дали, получили кое-где, из питания нашли немного. Стало легче. Но наш грозный товарищ Пятакин Александр Васильевич хотя делал доклад о своей работе и поездке в Москву, и много было сказано всяких слов, - но у него сердце не так спокойно было: его личное дело было, ему нужно завести свою семью, то есть жениться. Время идёт, двадцать четыре года парню, пора уже пришла, надо уговаривать и умасливать Иванова Александра Федосеевича на свадьбу. После такого натиска гонор Александра Федосеевича согнали, и он дал согласие на свадьбу. Но жить он решил иначе, он не выдержал той глухой жизни и недостатков, и со своей семьёй он выехал в хлебородные чернозёмные губернии, где жить, по его словам, хорошо.
Часть 43.
Массовый отъезд рабочих Судогодского стекольного завода.
Так как после организации нашей Советской власти ещё плохо был налажен жизненный путь наших рабочих стекольного завода, хотя завод и работал, и вопрос с питанием стал очень плохо, то некоторые рабочие не могли этого выдержать и стали постепенно покидать наш стекольный завод. Так, например, такие очень видные и хорошие мастера, которые долго работали, не могли выдержать наступающего голода – это семья Иванова Александра Федосеевича, Новикова Алекс. Михайловича, его брата Новикова Козьмы Михайловича, Наумова Павла Ивановича, Фролова Павла Васильевича, Чиркунова Ивана Прокофьевича, Овчинникова Ивана Павловича, Ламакина Козьмы Николаевича, Кондратьева Фёдора Степановича, Шувалова Дмитрия, Шувалова Василия Дмитриевича. Иванов Михаил Александрович очень сбивал брата своего Иванова Ивана Александровича, но последний категорически отказался ехать со своей семьёй, только уже сказал:"Пока обожду, у меня здесь родня – Барабошкин Николай Дмитриевич и брат его Барабошкин Александр Дмитриевич, которые мне сказали: как-нибудь мы тебе поможем с семьёй, когда будет плохо". Так он остался, но рабочие уезжали: Козлов Михаил Нефёдович, Козлов Федот Нефёдович, Козлов Филипп Нефёдович - и много других уехавших. Оказалось, от 25% всех рабочих семей, а остальные ещё чувствовали почву, стали здесь строить жизнь и стали организовывать рабочие отряды в виде мешочников. Брали справки от нашего заводского комитета, что он являются чисто рабочими, такие организационные поездки, - некоторые привозили муку, пшено, очень поднимали дух рабочих, но такая система была очень опасная для жизни, были даже жертвы.
Был организован продовольственный отряд из числа молодых рабочих, но всё же это давало мало эффекта, люди бежали туда, где жить было лучше, только оставались те люди, слабые их характеры, которые никуда не делали поездки – им казалось, что ехать на верную смерть, лучше здесь как-нибудь прожить, и совать свой нос в чужие края нет такой большой надобности. И уже оставались более крепкие, как говорится, люди, ещё жившие при царской власти хорошо за счёт тех рабочих-пьяниц, которые им несли продукты питания почти даром. Таких людей можно здесь обрисовать: Русов Дмитрий Антонович, Сергунов Павел Сергеевич, Ковалёв Иван Дмитриевич и ряд других рабочих, которые считали, что им здесь живётся неплохо. В частых беседах они говорили, что их семьи очень хорошие, и тихие дети их очень скромные, непьющие, ведут себя хорошо и работают тоже неплохо, зарабатывают прилично. Вот так они жили и ждали хорошей жизни.
-
Часть 44.
О создании комсомольской организации на Судогодском стеклозаводе.
Наша организация тоже стала уже развиваться, в ней состояли членами союза молодёжи уже пожилые, но такие активные члены рабочей молодёжи: Цветников Иван Гаврилович, Апенов Георгий Иванович, Нестеров Василий Петрович, Мурзин Георгий Ильич, которые впоследствии были уже организованы как члены партии, и к ним примкнула уже пожилая женщина, это ныне Яковлева Вера Тимофеевна.
Так как товарищи Цветников Иван Гаврилович, Апенов Георгий Иванович по своим годам не могут быть членами молодого поколения, то на собрании молодёжи был уже поставлен вопрос о выборе нового состава руководителей в самой организации. Было выбрано бюро в составе новых членов: Кузнецова Андрея Григорьевича, Хамкова Ивана Матвеевича, Смирнова Алексея Ивановича. Секретарём выбрали Демешкина Василия Дмитриевича, в помощь было прикреплено для руководства совершенно неграмотного, не учёного, но талантливого рабочего Мурзина Георгия Ильича, который сразу произвёл на себя большое внимание в организации молодёжи, встав его руководителем. Добивался и работал честно среди молодых членов союза молодёжи на втором Съезде в Уездкомоле как активный член союза молодёжи был избран членом бюро уездного комитета молодёжи, и не покладая рук работал среди молодых членов Комсомола. Начал повышать свои знания, то есть учиться в школе, и одновременно стал организовывать мелкие комсомольские организации в уезде и ряде других мест. На третьем Съезде Губкомола молодёжи во Владимире был избран членом Губернского Союза Молодёжи и был откомандирован Уездным Комитетом Молодёжи и работал уже непосредственно в Губкомоле до последнего дня, не считаясь со временем, помогая тем нашей уездной организации в деле создания ядра и вовлечения новых членов.
С момента ухода товарища Мурзина Георгия Ильича работой комсомольской организации стали руководить товарищи Хамков Иван Матвеевич, Кузнецов андрей Григорьевич, Смирнов Алексей Иванович. Работали до июля 1919 года, пошли уже добровольно по комсомольской линии на Ленинградский фронт для защиты родины. Совместно с ними пошли некоторые члены из города Судогды. Например, в то время показала себя доблестной патриоткой и пала смертью храбрых Смирнова Елена Александровна, которая своим мужеством доказала и увлекла за собой некоторых комсомольцев на подвиг, чем можем гордиться и мы, нашими молодыми комсомольцами – Смирновым Алексеем Ивановичем, Хамковым Иваном Матвеевичем, Кузнецовым Андреем Григорьевичем.
Так руководство нашей комсомольской организации с мая 1919 года поредело, в мае месяце был призван в ряды Красной Армии по приказу рождённый в 1899 году секретарь организации Демешкин Василий Дмитриевич, секретарём остался Кузнецов Андрей Григорьевич до июля месяца, а с июля все ушли на фронт, но можно отдать справедливость и не членам нашего комсомола, организованного продотряда, который в то время состоял из числа наших молодых рабочих: Иванова Михаила Александровича, Гаврилова Данила Ивановича, Казакова Николая Михайловича, Ильичёва Александра Александровича, Чиркунова Николая Петровича, Овчинникова Николая Семёновича, Новикова Ивана Андреевича, Подъячева Михаила Ивановича и ряда других молодых рабочих – такой энергии товарищи, которые своим молодым трудом помогли нашей молодой Советской Республике, которая окружена оккупантами со всех сторон. Этот отряд в числе 27 добровольцев был зачислен в 168 продовольственный отряд и направлен в Полтавскую губернию, и оттуда заготовленный ими хлеб должен быть направлен для рабочих Москвы и Петрограда, и частичка – для рабочих нашего Судогодского стекольного завода. Лихое это было время, на Украине ещё оставались недобитые дениковцы, ежедневно можно ожидать нападения банды петлюровцев или выстрелов кулачьими обрезами. Добровольно хлеб кулачьё не отдавало, приходилось брать его силой оружия. Но они не робели. В тяжёлые минуты перед глазами вставала картина: измождённые жёны, дети рабочих Москвы, Петрограда, которые, поблёскивая голодными глазёнками, как изголодавшиеся зверюшки, кидаются, подбирают крошки со столов после делёжки осьмушки хлеба. И тогда брала злость. Днём и ночью, не считаясь со временем, они ездили из села в село, порою сутками; отстреливались от нападающих бандитов, но задание партии было дороже всего. Они его выполнили, и здесь был настоящий фронт, и здесь была борьба не на живот, а на смерть.
Огромную важность приобрела и борьба с холодом. Не было угля, не хватало дров. Вставали поезда, прекращали дымить трубы заводов, фабрик. На ликвидацию этого прорыва опять же идёт комсомол. Он обращается к остальной молодёжи с призывом идти на заготовку дров.
В последние уже годы нашей жизни при советской власти ещё наблюдается то, что тяга к учёбе в учебные заведения стала расти - в стенах нашего Муромцевского Лесотехникума, Гусевского Стекольного техникума, Владимирских учебных заведений, Муромского мединститута и ряда других таких же педтехникумов нашей страны. Так, начиная с 1921 года и далее наша организация Судогодского стекольного завода стала работать очень хорошо. Новые члены РКСМ, молодёжь в лице Кузнецова Андрея Григорьевича, Смирнова Алекс. Ивановича, Хамкова Ивана Матвеевича работала энергично, стала ставить спектакли и концерты, и другие виды увлекательных зрелищ с созданием драматической группы. Были сделаны выезды в Чамерево, Рамежки, Овцыно, Дубёнки, Ликино, Полхово и ряд других мест. Активные артисты были уже не молодые, кому было по 24-25 лет, которые, не считаясь с работой и учёбой, помогали драматическому кружку своей энергией. Можно назвать тех лиц, которые работали у станка и находили время делать такие поездки: Цветников, Апенов, Королёв, Нестеров, Культешов и ряд других лиц. Например, был свой парикмахер, гримёр Леонтьев Иван Семёнович, суфлёр, сценариус. Кроме того, был организован хоровой и струнный кружок, который выступал среди рабочих. Особенно выделялся из них скрипач-самоучка Кузнецов Иван Фёдорович.
Вся работа на стекольном заводе с молодыми была налажена неплохо. Кроме танцев, в доме клуба была организована библиотека для рабочих, изъятая у владельца Голубева Сергея Ивановича, а также была организована уже силами самой молодёжи стекольного завода футбольная команда в количестве 22 человек из числа передовой заводской молодёжи. Играли сначала, как говорится, полегче, в лаптишках, а потом в ботинках. Неплохо было организовано. Вся игра происходила на большой дороге, где в настоящее время строится завод стекловолокна (имеются в виду 1960-е г.г. – Н. Знахуренко), то есть в то время – на Октябрьской улице, где в то время была трава и песок, так пролегала дорога Владимир – Муром. Состав той команды футбольной состоял из числа: Королёв Александр, Королёв Григорий, Королёв Сергей, Смирнов Алексей, Демешкин Василий, Нестеров Василий, Хамков Иван Матвеевич, Хамков Иван Иванович, Хамков Георгий, Хамков Пётр, Овчинников Николай, Серов Василий, Селезнев Василий, Апенов Василий, Кузнецов Андрей и много других лиц уже подготовляли новую смену футболистов, не покидая свой спорт, и за последнее время уже стали появляться в Судогде и Судогодском уезде даже встречи с командой города Судогды.
Комсомольская организация всё росла и росла, передавая комсомольцев в ряды партии. Вот так происходило движение нашей молодёжи. Некоторые были отправлены в ряды Советской Красной Армии, и по возрасту, когда уже приходили из рядов Советской Красной Армии, они были не те, как пошли туда, - выкованные новые кадры. Из всего описанного, как была организована наша заводская молодёжь, которая не знала того, как ей необходимо объединиться из темноты уже к светлой жизни. Вот здесь нужно отдать большую благодарность старому по возрасту, не женатому ещё Пятакину Александру Васильевичу, который своим трудом мог уже воодушевить нашу молодёжь, которая ещё колебалась, боясь возврата старой власти, которая им принесла много горя, работая, училась в нашей заводской гимназии, то есть в гуте, около бутылок с огнём. Но он твёрдо сказал, что старому возврата быть не должно. Среди нашей молодёжи были люди грамотные, к ним можно отнести двух братьев Колпаковых, Фёдора и Алексея Козьмича, но люди очень мало уделяли внимания к молодёжи. Колпаков Фёдор Козьмич скоро с завода выбыл, куда – было не так известно, по возврату в Ряды Советской Красной Армии, но Колпаков Алексей Козьмич оставался на стекольном заводе, всё своё внимание уделял чтению книг, которых читал очень много, и они так заинтересовали его, что у него отразилось на его умственное положение. Но товарищ Пятакин Александр Васильевич все силы клал в организацию молодёжи, подготовлял, воодушевлял остальных энергичных тех товарищей, как то Мурзина Георгия Ильича, Апенова Георгия Ивановича, Цветникова Ивана Гавриловича, а главное – своего друга, а в последствии и зятя, Шувалова Афанасия Дмитриевича. Секретарь Союза молодёжи Демешкин Василий Дмитриевич по возрасту уже 24 года выбыл из Союза, но в партию не пошёл из своих личных вопросов в семейном быту, так как не причинить отцу те неприятности, остался беспартийным, но судить сейчас очень трудно, в то самое время ещё было колебание.
Часть 45.
Реорганизация заводоуправления и переход стекольного завода в ведение Губсовнархоза.
Но Советская власть всё крепла и крепла из года в год, и вся надежда к старой прежней жизни нашего бывшего владельца Голубева Сергея Ивановича уже рухнула. Рабочий класс стал сам руководить и учиться, как работать. Была перестановка работ Управления: все стекольные заводы были объединены с подчинением Владимирскому Губсовнархозу, который избрал из честных членов партии людей, поставил их на руководящую работу, сделал вместо коллегии заводоуправления постановил директорами тех заводов. Наша коллегия заводоуправления была ликвидирована, и товарища Пятакина Александра Васильевича избрали председателем заводского комитета Судогодского стекольного завода. Товарища Кирсанова Георгия Дмитриевича поставили на прежнюю должность техническим руководителем; товарища Голубева Сергея Ивановича перевели в штат конторы Управделами, машинистом на пишущей машинке; товарища Егорова Михаила Семёновича перевели на склад материалов.
Работа Судогодского стекольного завода стала постепенно входить в свою колею. Работал очень хорошо, а ожидал ещё лучше.
Часть 46.
О назначении новым директором Стеклозавода Коршунова Дмитрия Ильича.
По решению Владимирского Губернского Комитета Партии предложено было новому управлению Владимирского Губсовнархоза директором Судогодского стекольного завода был назначен Коршунов Дмитрий Ильич, член партии соседнего Воробьёвского стекольного завода, который, придя на наш стекольный завод, решил вести работу по восстановлению его как более рентабельного, так как выработка его продукции шла очень хорошо. Показав себя на деле, он стал руководить, с рабочими вёл работу хорошо, и они ему в этом помогали. Зарплату рабочим теперь уже платили непосредственно во Владимире по линии Владимирского Губсовнархоза, такой большой задержки не наблюдалось. Так работа шла очень хорошо. Показав себя на работе, товарищ Коршунов Дмитрий Ильич стал красным директором, но так как по приказу Владимирского Губсовнархоза был отозван с Судогодского стекольного завода секретарь заводского комитета Малков Николай Ильич, и его назначили Управляющим комбината стекольных заводов имени Воровского, и которому предложено взять на работу бухгалтера Судогодского стекольного завода Гусева Козьму Максимовича как более опытного в деле стекольной промышленности и бухгалтерского учёта. Наш же завод остался не забытым, бухгалтерский учёт взял на себя ещё молодой бухгалтер, который дошёл от посыльного мальчика до бухгалтера – Трофимов Иван Иванович, и уже подготовил себе помощника, бухгалтера Демешкина Василия Дмитриевича. Работу взял очень горячо, при составлении месячного отчёта, как уже сказано ранее, работали даже ночью, чтобы сдать месячный отчёт в срок и получить зарплату для рабочих в первую очередь, но всё-таки, пока он, Трофимов Иван Иванович, шёл вторым бухгалтером Владимирского Губсовнархоза стекольной промышленности, первым был это бухгалтер Золотковского стекольного завода Погарский Сергей Михайлович. Оба ещё такие молодые, но тяготея друг за друга, могли то первый, то второй.
На последнем заседании Владимирского Губсовнархоза стекольной промышленности было решено двух этих бухгалтеров перебросить во Владимир для работы в аппарате стекольной промышленности, как говорится, на деле, по новой структуре, - людям на одном месте долго засиживаться тоже нельзя. Товарища Малкова Николая Ильича по приказу Владимирского Губсовнархоза было предложено назначить на другой, более крупный стекольный завод, и назначить товарища Коршунова Дмитрия Ильича Управляющим Комбинатом стекольных заводов имени Воровского вместо убывшего Малкова Николая Ильича, а также товарища Пятакина Александра Васильевича, работающего председателем заводского комитета, направить на должность директора Воробьёвского стекольного завода – это ныне он называется Красный Богатырь. А также ввиду отказа поехать на работу во Владимир товарища Трофимова Ивана Ивановича откомандировать на Воробьёвский стекольный завод вместо убывшего Цветкова Василия Николаевича на работу бухгалтерского учёта было возложено на Судогодском стекольном Заводе временно на помощника бухгалтера Демешкина Василия Дмитриевича, но ввиду его слабого характера к своим подчинённым бухгалтерии и отказа его был откомандирован бухгалтера с Вознесенского стекольного завода, работающего там. По болезни освобождён Мурыгин Иван Михайлович, но, как говорится, два человека работать так не могут, когда всю работу вёл сам помощник, а второе он долго работать в должности бухгалтера не мог, как уже получил чахотку, туберкулёз лёгких, выбыл с Судогодского стекольного завода обратно на Вознесенский стекольный завод, где через два месяца умер. Опять временно возложили обязанности бухгалтера на Демешкина Василия Дмитриевича, но опять же по слабости его характера и его отказа от этой должности вопрос о назначении нового бухгалтера был открыт, так как никто сюда с других стекольных заводов ехать не согласился.
-
Часть 47.
О назначении нового директора вместо убывшего Коршунова.
Так как с назначением товарища Коршунова Дмитрия Ильича управляющим комбинатом стекольных заводов имени Воровского по приказу Владимирского Губсовнархоза был прислан директором член партии с Ново-Гординского стекольного завода товарищ Шустов Сергей Николаевич, человек семейный. К работе с первого времени относился аккуратно, но тут на пути опять встала женщина и разбила их семейную жизнь. Это была учительница нашей заводской школы Садовникова Вера Алексеевна, урождённая с Уршельского стекольного завода, почётного мастера Обухова вдова. Рано покинул её муж, не захотел ехать с ней на её место, куда её назначили учительницей, и она в тихой, скромной такой жизни завела себе любовника, как уже описано ранее, директора Судогодского стекольного завода Шустова Сергея Николаевича. Последний так увлёкся этим, даже стал работу посещать с опозданием, дело дошло до Владимирского Треста, вопрос был поставлен уже в строгой форме – изжить ту самую семейную жизнь. Как уже описано ранее, по приезде товарища Шустова Сергея Николаевича на стекольном заводе очень плохо оказалось с бухгалтерским учётом. Со стекольных заводов ехать на должность бухгалтера не оказалось желающих, и ему порекомендовали пригласить из города Судогды нового бухгалтера - Антонова Ивана Фёдоровича. Человек старый, опыта работы в стекольной промышленности не имел, доверился своим служащим завода и конторы, которые его подвели своим неуважением, и он был снят с работы уже новым Управлением (Цего?)Треста, вот тогда и обосновался уже надолго новый уже бухгалтер, прибывший откуда-то наш земляк из города Судогды, работавший ещё до революции на Ткацкой фабрике бывшего хозяина Голубева Василия Ивановича – это был Митрофанов Василий Сергеевич, и с ним совместно уже прибыл ещё хороший работник той же ткацкой фабрики, Фролов Андрей Иванович. Штат той конторы теперь обосновался хороший, и работа пошла хорошо.
Вот завод работал, креп, выковывал кадры из самих рабочих. Как уже описано ранее, наш Судогодский стекольный завод перешёл в ведение Владимирского Губсовнархоза, но потом по реконструкции из него была уже выделена стекольная промышленность, и названо – Владимирский Трест стекольной промышленности, и снабжение всеми необходимыми материалами улучшилось по введённой системе отпуска был по спущенным нарядам отдела снабжения нашего Судогодского стекольного завода работал так слабо, так как таких людей с коммерческой точки зрения не было, но запечатлено то на базе нового стекольного треста люди засели с прошлым коммерсанты. Вот мне запечатлён один случай: я был послан с отчётностью во Владимирский Стекольный Трест, со мною послали нашего служащего Кузнецова Фёдора Никаноровича для получения наряда на гвозди для постройки новой конторы нашего Судогодского Стекольного завода. Когда мы приехали во Владимир на наших лошадях с кучером Фроловым Иваном Николаевичем на постоялый двор к Малышеву Николаю Ивановичу, поставили лошадей, и мы отправились во Владимирский Трест. Я же отправился в бухгалтерию Треста для сдачи бухгалтерского отчёта, а товарищ Кузнецов Фёдор Никанорович пошёл в отдел снабжения Треста за получением наряда и отпуска гвоздей, который был нам уже занаряжен, только осталось получить, предъявить на базу. Когда товарищ Кузнецов Фёдор Никанорович отправился туда – но нет, то дело заведующий Базой сказал, что все уже наряды, выданные на гвозди, кончились, и гвоздей в наличии не имеется. "Зачем же вам выдали наряд на отпуск, когда их нет?"
Вот такие дельцы в то время сидели в отделе снабжения Треста и на Базе выдавали двойные наряды. Кто сумеет свое получить и у кого есть смекалка и подход к тому делу, из этого видно, что люди были чем-то заинтересованы, чем-то другим. Я же сдал отчётность, и товарищ Кузнецов Фёдор Никанорович ничего не получил, и мы вернулись на постоялый двор Малышева Николая Ивановича и велели нашему кучеру Фролову Ивану Николаевичу уже запрягать лошадей и ехать на наш Судогодский стекольный завод. И мы тронулись в путь и приехали туда на следующее утро. Доложили нашему новому директору Шустову Сергею Николаевичу, он так пассивно к этому отнёсся, но в дело вмешался наш уже почтеннейший бывший владелец Голубев Сергей Иванович, который сказал: "Не может быть так, товарищ Кузнецов Фёдор Никанорович не имеет подхода к людям. Ему сказали, что нет, и он на этом успокоился. Дайте я сам сделаю командировку в трест и попробую того добиться и получить гвозди".
Я работал опять кассиром, деньги мы получали там же, во Владимире, в Госбанке, скоро срок выдачи зарплаты. И мы совместно с Голубевым Сергеем Ивановичем на тройке лошадей с кучером Фроловым Иваном Николаевичем выехали во Владимир. Когда мы приехали на постоялый двор Малышева Николая Ивановича, поставили лошадей, и Голубев Сергей Иванович поговорил с Малышевым Николаем Ивановичем на тему о гвоздях на их старом языке. Мы с ним отправились в трест, я, как положено, в бухгалтерию, в финансовый подотдел, чтобы получить чек в госбанк на зарплату, а товарищ Голубев Сергей Иванович отправился в отдел Снабжения Треста для урегулирования вопроса относительно того наряда на гвозди. Время прошло около часа, я услыхал, там идёт какой-то шум, это я понял, что уже шумит наш Голубев Сергей Иванович, который, очевидно, попросил начальника отдела снабжения выйти, но он стоит около двери, но его не пускают, он уже пробирается в другую дверь, и уже доказывает, что материалы как сами гвозди очень нужны, а ему опять же доказывают, что нет в наличии гвоздей:"Когда будут, то можете приехать". И он опять своё говорит:"Дайте только наряд, я подожду, когда прибудут". Ему опять говорят, что нет, приедете в следующий раз. Он же не уходит, твёрдо настаивает: "Дайте только наряд!" И чтобы отвязаться от него, ему выписывают и дают наряд на получение гвоздей. Думали, на базе ему не выдадут, не впервые они дают такие наряды, а ему только этого и надо. Получивши наряд, он спешит сначала на постоялый двор к Малышеву Николаю Ивановичу. Чего-то поговорили с ним, он забирает на том постоялом дворе свободные телеги и запрягает своих лошадей, и уже отправляется на склад Базы. Когда он туда прибыл, то там также вопрос ставят, что гвоздей нет, а он говорит – зачем же дают наряд на получение, где его нет. Ну как уже говорится, заведующий Базой и наш Голубев Сергей Иванович нашли общий язык, он уже вынимает из кармана маленькую записку от заведующего постоялым двором Малышева Николая Ивановича, который просит его опустить из запаса тех, кто ещё не сумел сегодня вывезти. Заведующий Базой, пожав плечами, только сказал:"Давайте ваши документы на получение и распишитесь, что товар получили". И получивши гвозди и другие материалы, он только сказал:"Нужна смекалка здесь, и знай такую пословицу в народе: не имей сто рублей, а имей сто друзей, - тогда уже получишь всё. Разве вы не знаете, кто здесь сидит на базах и в отделе Снабжения? Те коммерсанты бывшие деляги, к ним надо иметь очень даже умный подход".
Все полученные материалы были сложены в кладовую на постоялом дворе, а оттуда вывезены на Судогодский стекольный завод транспортом заводским. Я очень удивился, что так получилось. Денег я в этот день получить не сумел, та сумма, которая назначена выдать нам, отдали Золотковскому стекольному заводу, потому что он уже живёт два дня, и мне пришлось здесь остаться уже до завтра, чтобы не гонять лишний раз лошадей. Мы с Малышевым Николаем Ивановичем уговорили Голубева Сергея Ивановича остаться, но он очень даже не хотел оставаться, но наш Малышев Николай Иванович сказал:"Чего же вы теряете, только одну ночь переночевать, здесь вам создадим все хорошие условия, как устроиться не хуже, чем дома. Всё в порядке, кое-куда сходим, побалакаем". Но он категорически от этого отказался, сказал только что никуда не пойдёт. Дело было к вечеру, я прилёг на койку отдохнуть, а они, Голубев Сергей Иванович и Малышев Николай Иванович, уже нашли такой случай поговорить, и стали разговаривать о прежней жизни, о порядках, о перевороте власти, вообще обо всём. Я не сплю и всё слышу, их разговор – очень интересно.
Вот Малышев Николай Иванович задаёт ему такой вопрос:"Сергей Иванович, скажи откровенно, всё-таки вам жалко ваш стекольный завод, который отняла власть?" А он сказал:"Очень даже жалко, но я ведь своим рабочим никакого вреда не делал, я и сейчас очень страдаю за восстановление и хорошую работу его, чтобы его не разоряли, не растаскивали". Опять ему задаёт вопрос Малышев Николай Иванович:"Сергей Иванович, скажите всё-таки, как, имеете ли вы в будущем надежду на возврат его опять вам, владельцам всех стекольных заводов?" Подумал наш Сергей Иванович и ответил так положительно:"Как сказать, я ждал и сейчас вот жду, вот мне один уже видный коммерсант из бывших писал письмо о том, что у нашей Советской власти дела идут плохо, они всё ещё учатся, как восстановить работу, но без нас им будет трудно, уже в нашем правительстве вопрос ставят – поставить в снабжение тех старых людей, которые снабдят всем тем необходимым. Запасы имеются большие, если только разрешат, то жизнь улучшится. Вот я и решил ждать год или два, если ничего не получится, то уйду работать в Москву, меня давно зовут в Москву в Главстекло в технологический отдел работать как специалиста. Попробую – наверно, по шапке не ударят. Там работает инженером Китай-Городский друг". На это ему Малышев Николай Иванович сказал так:"Сергей Иванович, вы ничего не теряете. Там будете получать жалование и жить, и здесь тоже вам не плохо". А он на это ответил:"Так у меня же дети, им надо учиться дальше. Дочь старшая, Катя, уже в годах, 25-26 лет, её нужно определить. Сын Яков очень уж смышлёный, очень работящий, парень-голова. Из него выйдет человек, если его определить куда-нибудь в училище. Тоже парень 20-21 год. Другой сын, Сергей, - ну, об этом я говорить не буду, воспитание – маменькин сынок, его характер не мой, трудно ему будет привыкать к этой жизни, ни к чему не приучен; а второе – наше прошлое много влияет. Дочь ещё, Зинаида, тоже. Но её можно ещё перевоспитать, пойдёт в школу, характер переменится. Ну, будем ждать новых вестей".
Я уже заснул, и когда проснулся, то вижу, что наш Голубев Сергей Иванович не спит уже, сидит на койке – по-видимому, не привык на новом месте. Время уже восемь часов утра. Скоро надо будет собираться в Трест за чеком на деньги для получения на зарплату и двигать в Госбанк. Я уже отправился в Трест, а сам Голубев Сергей Иванович остался с Малышевым Николаем Ивановичем. Что они говорили здесь, мне было уже неизвестно.
Когда я пришёл из Треста и из Госбанка, уже с той полученной суммой денег на зарплату, то Голубев Сергей Иванович лежал на койке и читал какую-то книгу. Я спросил его, где наш кучер Фролов Иван Николаевич: нам уже необходимо ехать домой с полученными деньгами, здесь оставаться нельзя. Скоро явился кучер Фролов Иван Николаевич и стал готовить лошадей для отъезда. Когда всё уже было готово, мы расплатились за ночлег с нашим Малышевым Николаем Ивановичем и выехали из Владимира на Судогодский стекольный завод, и уже к вечеру приехали домой. Утром наш Голубев Сергей Иванович доложил, что гвозди и другие материалы им получены, и необходимо сегодня же послать лошадей для привоза их от кладовки во Владимире, так как они там будут мешать, в кладовой постоялого двора Малышева Николая Ивановича.
Как уже писалось ранее, на стекольном заводе произошло очень печальное происшествие – ввиду развала управления стекольного завода Шустовым Сергеем Николаевичем Владимирский Стеклотрест вынужден был применить более жёсткие меры – приказом своим решил сместить с должности директора Шустова Сергея Николаевича за развал работы на заводе и моральное поведение – разложение семейной жизни. Секретарём партбюро был в то время Бакланов Виктор Александрович, который вёл политическую работу на Судогодском стекольном заводе, но ничего не мог сделать с этим товарищем Шустовым Сергеем Николаевичем. И по приказу Владимирского Стеклотреста пока временно поручили исполнение обязанности директора Судогодского стеклозавода секретарю партбюро на товарища Бакланова Виктора Александровича. В помощь ему назначили помощником директора Гурьева Григория Яковлевича, но так как директором стекольного завода товарищ Бакланов Виктор Александрович работать не мог ввиду своего семейного положения, так как его жена работала в Ленинграде на очень хорошей работе, и поехать на жительство на Судогодский стекольный завод категорически отказывалась, даже порвать с ним связь, мотивируя тем, что в провинции работать не может, а в силу того сам Бакланов Виктор Александрович не решился остаться на стекольном заводе, уехал в Ленинград.
Так как руководство на стеклозаводе стало неважное, то наш Владимирский Стеклотрест назначил нового технического руководителя – Седова Владимира Ивановича. Но последний виду старости долго работать не мог и был отозван обратно в Трест для использования на более маленький стекольный завод.
Часть 48.
О постройке новой конторы Судогодского стекольного завода.
С постройкой новой конторы вопрос ещё ставился при директоре товарище Коршунове Дмитрии Ильиче перед Владимирским Губсовнархозом, но самого сдвига долго не было. С организацией Владимирского Стеклотреста при сдаче стекольного завода Коршуновым новому директоры Шустову Сергею Николаевичу вопрос стал очень больной, так как старая контора уже стала неудобная, и мала уже для всего персонала. Новое руководство Владимирского Стеклотреста решило о постройке конторы с некоторыми отделами и кабинетами со всеми удобствами. Так, например, для директора, так как к таковому ходят посетители, особо важные вопросы должны решаться в очень таком секретном отношении, а также бухгалтерию, она должна отделиться от отдела снабжения и общего отдела, так как там тоже должна быть тишина и спокойствие, а также должно быть огорожено, и сделать три окна для кассира и два для расчётного отдела справок, а также общий отдел, где сидит машинист, управделами – вообще, сделать так, чтобы было удобно.
Вот если сейчас ещё посмотреть на контору, и сколько она стоИт. Вот мне запамятно: к нам приехала комиссия из Москвы, это было примерно в 1926 году. Когда просматривали список строений, то дошли до конторы, даже была удивлена та комиссия на её балансовую стоимость, никак не могли поверить, что она стоит очень малой суммы. Они прямо сказали, что затраты не списаны. Но здесь дело очень смешное, как в сказке: стоимость её только состоит из зарплаты плотников и других подсобных рабочих, и некоторых мелких материалов. А где же лесоматериал на её постройку? Кто его возил? Так спросили нашего начальника Лесозаготова Смирнова Александра Григорьевича, который или смехом, или серьёзно сказал им, точно его ответ такой:"Лесоматериал на постройку новой конторы упал прямо с неба, целиком, каждого размера, какого нам требовалось, в то самое место, где её строят. Бог милости послал!" Вопрос, как говорится, нехороший, так быть не должно. Он опять ответил:"Я – царь Лесов, задумал построить вот эту контору, навалили хорошего доброкачественного леса, привезли, как говорится, бесплатно. То есть, кто возил, не спрашивают. Только было то судебное дело с возчиками, но я отказался и сказал, что я вас воровать лесоматериал не мог заставить возить, кто вам в то время разрешал ворованный лесоматериал? Возчики, вы уже пока молчите, за всё вы получили, и расписка в получении имеется, как за дрова".
Но тут всё вместе, кучей – не разберёшь. Что за дрова, что за лесоматериал? Вот оно что было: все лесники продались за водку, которую он, Смирнов Александр Григорьевич, держал прямо в столе тумбочки. Кто недовольный - приходи, завтра опять то же самое. Всё было уже поставлено на водке, которая его довела до самоубийства, покончил жизнь – ради того, что человек только пил, даже по целой неделе ходил домой в Судогду. Завёл здесь себе любовницу, Чернышову Татьяну Козьминичну, которая тоже была кем-то убита при служебном положении. Понесла срочную телеграмму на Воробьёвский стекольный завод, прошла пять вёрст и была убита, но кто её убил, так стало пока неизвестным, но через несколько времени он, Смирнов Александр Григорьевич, из револьвера, в доме, где жил у него на квартире милиционер, ночью взял из-под постели револьвер и застрелился на той же почве. Он оставил записку, просит никого не винить, собаке – собачья смерть.
...Контора была построена на славу. В течение сорока с лишним лет она всё ещё не потеряла своего вида, так как она построена из самого хорошего лесоматериала, хотя она за это долгое время неоднократно ремонтировалась внутри, несколько раз, но с момента построения новой конторы она была ликвидирована и перенесена на другое место, под квартиры, ещё в хорошем состоянии.
Часть 49.
О назначении нового директора вместо убывшего Шустова.
Как уже описано ранее, согласно приказу Владимирского Стеклотреста о снятии с должности директора Шустова Сергея Николаевича, временно назначенного директора Бакланова Виктора Александровича, но последний не мог остаться в должности директора стеклозавода, и Владимирский Стеклотрест своим приказом назначил нового директора Миллера Владимира Александровича, который тоже работать на данном стекольном заводе не мог, потому что он был сильно захламлён, рабочие хотя и работали, но рабочие сюда не ехали, не было для них жилья, и работать с таким уже коллективом без технического работника, знающего своё дело, не было, и ему стало трудно, так как частые перемещения как директоров и техноруководителей Стекольного завода очень отразилось на работу стекольного завода, и товарищ Миллер Владимир Александрович немного поработал и уехал в распоряжение Владимирского Стеклотреста на другой, более удобный стекольный завод.
-
Часть 50.
О назначении нового директора вместо убывшего Миллера.
Как уже описано ранее согласно частых перемещений самих директоров и технических руководителей на Судогодском стекольном заводе вопрос стал очень важный. Вот Владимирский Стеклотрест по приказу назначил, уже как сказано для восстановления Судогодского стекольного завода более опытного директора стекольной промышленности Соболевского Владимира Викентьевича и технического руководителя Гамбеева Алексея Андреевича, которые после такого время и частых перемен руководства взялись восстановить данный завод путём некоторых достижений, положили немало хлопот со стекольным заводом, опять же технический руководитель Гамбеев Алексей Андреевич работать стал не тактично, и Владимирский Стеклотрест учёл его трудности и своим приказом отозвал его с Судогодского стеклозавода на другой малый стекольный завод, где работать будет легче. И товарищ Соболевский Владимир Викентьевич стал хлопотать перед Владимирским Стеклотрестом о назначении нового технического руководителя, так как без такового работать трудно. Но скоро уже по приказу Владимирского Стеклотреста был назначен новый технический руководитель Мельников Александр Ермолаевич, человек с большим знанием, и у них работа по восстановлению нашего стекольного заода пошла очень хорошо. Соболевский Владимир Викентьевич стал хлопотать перед высшими органами о жилом фонде и о постройках. Дано было распоряжение о переброске жилых домов с ликвидированного Благовещенского стекольного завода бывшего [владельца] Гаврилова Ивана Петровича, это в деревне Гладышево, и те дома были перевезены и поставлены на Октябрьской улице, несколько домов и трёх казарм, в которых поместили уже несколько семей, приблизительно около 40 семей, а самих же рабочих Благовещенского стеклозавода перебросили на Гусевской Хрустальный стекольный завод, как мастеров по своей прямой специальности. Там жилая площадь более-менее хорошая, и всё внимание было уделено только хрустальному.
С прибытием Соболевского Владимира Викентьевича наш Судогодский стекольный завод стал работать немного лучше, и рабочие стали жить спокойнее. Открылся НЭП, товары и продукты стали уже появляться в магазинах, и вопрос о питании отпал. Но товарищ Соболевский Владимир Викентьевич работал более двух с половиной лет, с рабочими обращался хорошо, работу на Судогодском стекольном заводе он наладил очень хорошо, и наш Владимирский Стеклотрест как хорошего, честного директора Соболевского Владимира Викентьевича по приказу отозвал для налаживания работы на другой большой завод – Курловский имени Зудова, где таковой тоже работал неплохо.
Часть 51.
О назначении нового директора вместо убывшего Соболевского Владимира Викентьевича.
Как уже описано, директора Соболевского Владимира Викентьевича за восстановление и хорошую работу перебросили работать на более крупный стекольный завод имени Зудова. По приказу Владимирского Стеклотреста был назначен новый директор, выдвиженец с Ново-Гординского стекольного завода, Гусев Николай Егорович, который сначала работал очень хорошо, так как стекольный завод был в хорошем отношении, но постепенно стал к работе относиться недобросовестно, очень часто выпивал, когда уезжал в командировки и приезжал оттуда. Тоже работа стала уже ухудшаться. Помощником директора был назначен выдвиженец Цветников Фёдор Гаврилович, человек ещё молодой, к работе он пока ещё относился неплохо, но развал старого директора Гусева Николая Егоровича очень отразился на работе, и согласно приказа по Владимирскому Стеклотресту за несостоятельность был от обязанности директора освобождён и направлен в распоряжение Треста. Куда его направили – неизвестно.
Часть 52.
О назначении нового директора вместо убывшего Гусева Николая Егоровича.
Как уже описано ранее, Гусева Николая Егоровича с работы в должности директора освободили за развал и пьянку по приказу Владимирского Стеклотреста. Был назначен новый директор, Тарабаров, помощник его Чичорин. Так работа протекала до 1930 года. Но не очень нескромному вопросу. Я лично с Судогодского Стеклозавода выбыл для работы в Андреевскую артель стройматериалов в Ликино, и уже на Судогодский Стекольный завод вновь вернулся в сентябре 1937 года по рекомендации бухгалтера Митрофанова Василия Сергеевича, и проработал до 1959 года, ушедши по старости на пенсию.
Описать ещё необходимо, можно в следующей уже главе.
Часть 53.
Общие выводы по Судогодскому стекольному заводу.
Необходимо отметить, что этот стекольный завод построен не на месте, как сказал бывший владелец Гусевских заводов Нечаев-Мальцов:"Я бы на вашем месте построил его в прекрасном месте как на даче в расстоянии 3-4 верст, где бы вырос благоустроенный рабочий посёлок с тем количеством рабочих". С этим заявлением бывший заводчик Голубев Сергей Иванович вполне был согласен, но делать перестановку он не намерен, за неимением денежных средств. На протяжении двадцати лет бывший заводчик Голубев Сергей Иванович очень старался, чтобы его завод был передовым, так как он считал, что я сам наблюдаю за ним, никуда не выезжаю, всё время нахожусь здесь, всякие неполадки я ликвидирую тотчас. Ну, относительно того, что завод хорошо работал и принёс очень большую прибыль, это только благодаря меня, как смелого и находчивого, нужно было работать головой, и достичь той цели было нетрудно.
Относительно перехода власти в руки рабочих я отнёсся, как сказать, дружелюбно: ничего, значит, так нужно. Наш Монархический центр всех заводчиков и фабрикантов всё-таки надеялся на то, что Советская власть не выдержит того, и она должна уступить и поставить во главе нас тех заводчиков и фабрикантов. Мы долго ждали, до 1928 года, и последнее письмо, которое найдено в бумагах архива заводчика Голубева было сказано ясно:"Провал нашего центра, выезжай в Москву, устраивайся работать пока в Главстекло как специалист. Терять время нельзя. Нас осталось мало, и нас всех со временем арестуют за подрыв работы. Ты умно сделал, сидел и своё дело не забывал".
Относительно уже при Советской власти, начиная с 1922 года, по 1930 год на нашем Судогодском заводе сменилось шесть директоров и пять технических руководителей. Если проанализировать всю обстановку, то можно кое-что выразить. Вот из шести директоров оказалось небольшое количество тех, кто отнёсся к работе добросовестно. Если взять первого директора Коршунова, то человек впервые выдвинул себя с хорошей точки зрения, был уже повышен в должности, и если проанализировать тех выдвиженцев с Ново-Гординского стекольного завода – товарищей Шустова и Гусева, которые себя показали с плохой стороны, оба оказались непригодными руководителями Судогодским стекольным заводом, первый оказался – он не только плохо работал, но и разложил своё семейное положение. А другой, делая командировки в Трест, не мог выдержать себя, стал являться на работу в нетрезвом состоянии. Об остальных директорах необходимо отметить, что не все люди ещё способны руководить таким большим стекольным заводом. Относительно директора Соболевского Владимира Викентьевича – человек мог работать и так же руководить, но его обратно послали восстанавливать те стекольные заводы, где имеется прорыв. Относительно технических руководителей, то таковых имеется очень мало, так как работа здесь очень сложная, нужен твёрдый глаз следить за её работой, но они все были присланы очень старого возраста, только им сидеть без работы, как на пенсии, и они уже не работали.
Относительно профсоюзной работы на стекольном заводе было неважное. Заводской комитет работал не очень хорошо, плохая была защита прав тех рабочих, мало уделяли внимания к нуждам рабочих. Но она и в настоящее время ещё не так поставлена, как нужно, есть ещё недостаток в работе наших заводских комитетов.
Дополнения. Наш комментарий.
Архив Василия Демешкина. Дополнения. Наш комментарий.
Оригинал рукописи Василия Дмитриевича Демешкина "История Судогодского стекольного завода" был закончен в 1967 году и после этого копировался автором собственноручно ещё три раза. Каждая из новых рукописей не повторяла исходную в точности: они переписывались в разной степени сокращения. Начав переводить это огромное собрание краеведческой информации в цифровой формат (это было в начале 2009 года), я не имела ещё на руках версии первоначальной, исходной - она поступила в фонды Судогодского Краеведческого музея всего несколько месяцев назад. Однако сразу стало понятно, что даже самой полный из авторских списков всё равно содержит не всю информацию, включённую в архив первоначально. И просто выбросить её из текста нельзя: временами именно части, вычеркнутые автором сразу же, при первом же переписывании, представляют значительный краеведческий интерес. Поэтому мы решили не нарушать порядок уже опубликованных на нашем сайте частей и не вносить путаницу, а представить эти фрагменты в виде отдельной серии дополнений. Публиковать её мы начинаем сегодня.
Дополнение 1. Список профессий на стекольном заводе.
Список профессий на стекольном заводе Голубевых в Судогде.
1. Административный персонал – 15. чел.
2. Служащие завода – 10 чел.
3. Младщий обслуживающий персонал – 10 чел.
4. Мастер-отдельщик – 35 чел.
5. Мастер-задельщик – 75 чел.
6. Ученики – 20 чел.
7. Баночники – 75 чел.
8. Хлопцы – 40 чел.
9. Относчики – 40 чел.
10. Запасные мастера – 15 чел.
11. Запасные баночники – 10 чел.
12. Запасные хлопцы – 15 чел.
13. Шурали – 15 чел.
14. Откладчики – 15 чел.
15. Кладчики посуды – 12 чел.
16. Посудный склад – 8 чел.
17. Гончарная – 5 чел.
18. Слесаря – 6 чел.
19. Кузнецы – 2 чел.
20. Машинисты – 4 чел.
21. Выносчики посуды – 12 чел.
22. Составная – 10 чел.
23. Сыпальщики – 15 чел.
24. Стекловары – 3 чел.
25. Возчики дров – 5 чел.
Общий штат – 475 человек.
При работе трёх ванных печей: служащих – 8,5%, рабочих – 91,5%.
-
Дополнение 2.
О проводке железнодорожной линии.
И так было согласовано, что уже совместно заводчики братья Голубевы и помещик Храповицкий Владимир Семёнович пришли к такому выводу: стали готовить план-смету на прокладку железнодорожной линии. В 1916 году летом была уже начата работа по устройству. Были прорублены просеки для прокладки железнодорожной линии от Храповицкой с 41 версты, где находился склад лесоматериалов под названием Мамошинский тупик, где была погрузка лесоматериала, и провести собирались от него до стекольного завода, с устройством ещё двух тупиков - разъездов для погрузки лесоматериала и кирпича. Один должен быть построен на расстоянии 3 вёрст от стекольного завода для погрузки лесоматериала и кирпича, а другой - на расстоянии 5 вёрст от стекольного завода для погрузки лесоматериала. Это будет большая выгода на пути железнодорожной линии – будут сводить предназначенный лес и дрова, а сам стекольный завод будет грузить вырабатываемую посуду, выгружать все материалы и продукты питания для своих лавок, магазинов.
Такая новость о проводке железнодорожной ветки очень удивила нашего фабриканта льнопрядильной фабрики Голубева Петра Козьмича и всех местных купцов и торговцев. Они тоже собрались на льнопрядильной фабрике и стали думать, как им продлить тот путь от стекольного завода до льнопрядильной фабрики и далее. Но вопрос их очень усложнился ввиду плохой почвы от стекольного завода до льнопрядильной фабрики, Ямского Луга - много нужно затратить средств на проводку. Но всё-таки вопрос был разрешён, проводить железнодорожную линию до льнопрядильной фабрики пока отложили, а решили дать согласие о постройке большой станции или вокзала, назвать его станция Судогда, построить склады для выгрузки и погрузки всех материалов и продуктов питания на сухом месте Ямского Луга, где проходит каменная дорога из Судогды на Муром, и присоединить к тупику Стекольного завода.
Но такая мечта не свершилась ввиду перехода к новой власти. Все прорубленные просеки снова заросли кустарником и травой. На этом кончилось, что желали наши заводчики и помещик, которые затратили немалые средства.
Как описано ранее, железнодорожная ветка уже намечалась проводкой с 41 версты прямой линией до стекольного завода только лесом, не затрагивая полей крестьян деревни Галанино. Работа в проекте сказана так: прорубить просеку, оставить пни и завалить их землёй, балластом. Расстояние такое, чтобы равномерно производить ту работу своим паровозом. Иметь 5-6 платформ для нагрузки песка и щебня, балласта. С тем расчётом, чтобы работать в две смены и подвозить песок. Так верста за верстой - а где уже проведена железнодорожная ветка, постепенно валить рядом лесоматериал и грузить на платформы. Работу на расстоянии 6-7 вёрст закончить в течение летнего времени, начиная с марта месяца по ноябрь. Если какие будут неполадки – сделать пробу, пустить паровоз для осадки почвы и снова засыпать те слабые места согласно анализу, где показано, что почва должна выдержать нагрузку и возить товарные вагоны ежедневно до 5-6 вагонов.
Смета составлена в двух экземплярах, один хранится в делах стекольного завода Голубевых, а другой в делах Управления Храповицкого. Затраты должны были нести обе стороны. Кроме того проекта, в делах хранились и совещание, беседа, которая состоялась в Главной конторе братьев Голубевых совместно с Управляющим имением Храповицкого Герле Павлом Карловичем и дорожными мастерами от Муромской дистанции и от Храповицкой ветки.
Совещание происходило 12 марта 1916 года в городе Судогде. Присутствовали братья Голубевы: Сергей, Константин, Василий; от управлений имения Храповицкого – Герле Павел Карлович; дорожный мастер от Муромской дистанции железной дороги Неклюдов и дорожный мастер Храповицкой ветки Козлов. Выступали все. Братья Голубевы говорили о том, что они задумали проводку железнодорожной линии:"Ввиду расширения их предприятий, стекольных заводов, настала пора грузить продукцию на месте, будет очень удобно: все кули с посудой будут нагружаться прямо в вагон - то количество, что нужно тому или иному покупателю, а все прибывшие грузы – сульфат, сода, кирпич, бой и другие материалы – будут выгружаться там, где нужно, и уменьшат расходы по перевозке. Двойная выгрузка – тоже очень удобно. Пришедшие продукты питания для наших магазинов будут выгружаться из вагона возчиками, которые возили посуду до города Судогды. Простоев быть не должно. А также сама выгрузка боя и сульфата будет производиться здесь, на заводе, теми лицами, которые привыкли к работе. У нас имеется много лиц, которые употребляют спиртное, они ради того на всё пойдут, чтобы заработать, а это нам будет очень выгодно. Вообще, с проводкой этой железнодорожной линии делов много, и много будет трудностей. Но как показала работа с постройкой нашего стекольного завода, всё же мы все трудности одолеем, и я думаю, что и здесь мы все силы положим, чтобы намеченное мероприятие выполнить силами наших рабочих. Кадры у нас хорошие, и мы постараемся их втянуть в это строительство как можно скорее. Я уверен, что со стороны помещика Храповицкого тоже будет оказана немалая толика помощи. Вообще, говорить о дальнейшем ещё рано – что покажет время и какая будет погода".
Слово берёт Герле Павел Карлович, управляющий имением Храповицкого. Он говорит о том, что постройка железнодорожной ветки – это неплохая идея. "Она принесёт много пользы не только Голубевым, но также и лесопромышленникам, так как с проводкой этой ветки положение наше очень улучшится в деле погрузки лесоматериала и валки деревьев, где только нужно. Если только удалось бы нам проложить эту ветку, то это дело хорошее. Относительно работ и прокладки её - у нас опыт есть, мы уже не первые вёрсты проложили этой ветки. Были большие трудности, но всё-таки мы провели 44 версты пути. На последнем докладе у Храповицкого Владимира Семёновича – это было 8 марта 1916 года – мы с ним вели беседу о том, что придумали Голубевы с этой веткой. Он сказал:"Дело разумное. Только одна сторона здесь будет так хорошо оборудована, но с момента её постройки вы составьте проект и смету на продление ветки от второй через Муромцево и деревни Башево и Малиновку до нашего Гординского стекольного завода, где мы ещё имеем свои леса. Трудности будут большие, нужно построить железнодорожный мост через реки Судогда и Воймига и малые реки, но с этим дело не встанет, если возьмёмся так, как положено. Если мы проложим железнодорожную ветку через реку Судогда, если будут заинтересованы наш фабрикант Льнопрядильной фабрики Голубев и другие местные наши купцы и торговцы, то они могут построить свои склады там, где им будет удобно, или же они сами проложат свою железнодорожную ветку к городу Судогде. Вообще, с этой прокладкой железнодорожной ветки много работы, но без труда самих рабочих мы одолеть её не можем. Ну, что будет, - всё примем на себя".
Слово берёт дорожный мастер Муромской дистанции. Он говорит о том, что проложить эту ветку всё-таки можно здесь. Согласно анализу комиссии, грунт от 41 версты протекает, но эти данные тоже не очень важны: имеются недостатки, имеются болота и низкие места, но всё-таки местность лесная, и таких больших мест и болот наблюдается мало. Необходимо заняться и прорыть канавы около болот, а само болото утрамбовать отходами, сучьями от деревьев и завалить щебнем и балластом, а где нужно – проложить трубы, проход для стока воды. До стекольного завода таких болот встречается мало. Имеются луга, которые необходимо тоже забутить теми же средствами – щебнем и землёй, кустарником – с постройкой двух тупиков. Вопрос очень важный, так как там будет проложена другая линия, примерно на 100-150 сажен, для стоянки вагонов и платформ.
Слово берёт дорожный мастер от Храповицкой ветки. Он говорит о том, что начать ту работу нужно равномерно и подобрать рабочих более способных. "Укомплектовать бригаду из числа тех рабочих, разделить её на звенья, поставить двоих или троих умелых, знакомых с такими работами. Чтобы избежать простоев, их нужно подобрать таких, которые бы работали и тянулись друг за другом. Случай у нас был при проводке от I Храповицкой до II Храповицкой такой, что некоторые хотели работать за спиной своих товарищей. Но это скоро разоблачилось, и они были уволены с работы как лодыри. Чтобы не повторить тех недостатков, нам в скором времени нужно подобрать таких работящих рабочих, поставить их на несколько участков, дать им норму и дать им заработать, заинтересовать этих рабочих. Относительно подвозки песка, щебня, балласта – нужно тоже упорядочить эту работу с погрузкой и выгрузкой – так, чтобы паровоз мог взять нагруженные вагоны, платформы вовремя, чтобы простоя не было. Просить Управление о том, чтобы паровоз приводил все нагруженные вагоны и платформы в ночное время, а днём рабочие должны работать по укладке и разгрузке песка, не нарушая нормальной работы дневной подачи вагонов".
Дополнение 3.
План и проект прокладки железнодорожной линии к стекольному заводу братьев Голубевых.
По новому варианту всё лесом, не затрагивая поля крестьян (скрин прилагается):
От разъезда 3 верст. до самого стекольного завода проложена железнодорожная ветка в завод, в нём несколько путей к складу готовых изделий и складам материалов.
Проведение железнодорожной ветки мимо мощёной дороги Владимир – Муром, которая пролегает мимо стекольного завода и проходит до Ямского Луга, где должен быть тупик, далее не проходит. А уже должна построиться станция Судогда, и построены склады от Льнопрядильной фабрики и торговцев города Судогда. Где имеются дома, их нужно ликвидировать совсем, место оставить для складов и путевой железнодорожной будки.
Дополнение 4.
О революционной жизни наших рабочих 1905 года и далее.
Относительно той организации в архиве заводчика Голубева есть следы, однако большого не обнаружено. Но всё-таки мне удалось кое-что узнать от самих рабочих, а также осталась очень интересная книга, где всё описано, чем недоволен был рабочий, работая здесь. Я опишу беседу с участниками из тех недовольных.
Первое время моей работы на стекольном заводе, в 1915 году, мне нравилось. Я видел тогда, как приезжала уездная власть - исправник или помощник исправника, которые в то время ещё чего-то и кого-то искали. Такой случай очень был памятным. Когда они приезжали к заводчику Голубеву, требовали книгу рабочих и книжку записей с паспортами, и саму папку со всеми паспортами, которые были разложены по буквам, от А до Я. Мне пришлось это всё нести туда и обратно в дом заводчика Голубева, и мне очень захотелось посмотреть на эти паспорта. И что я узнал? Когда я принёс их от заводчика Голубева, то посмотрел папку с паспортами. Первый же паспорт оказался Агафонова Николая Гавриловича. Документ был нехороший, весь перечёркан, с пометками на нём:"под надзором полиции", "неблагонадёжный", "летун, на работу не брать" - и другие заметки. Я лично проверил все паспорта, но они были уже не такие, как у Агафонова Николая Гавриловича. Были паспорта "под надзором полиции" – 8 штук, "на заметке" – 10 штук, "неблагонадёжных" – 9 штук. Но некоторые были очень чистенькие, без всяких пометок.
Меня в то время очень заинтересовало, что за люди – под надзором полиции. Подойти к тем лицам мне, ещё молодому, 15-летнему, было неудобно, - и с какой такой стороны? Но всё-таки я решил так: вроде смеха, шутки обратился к Агафонову Николаю Гавриловичу. Человек он простой, я ему задал такой вопрос:"Николай Гаврилович, почему у тебя очень плохой паспорт, весь он исчёркан, исписан словами: "под надзором полиции", "летун", "неблагонадёжный"?"
Он мне на это сказал шуткой:"Вот проживёшь, сколько я уже прожил, и сколько уже принял мученья!.. Ведь где только я не был – только, наверно, у волка под хвостом не был. Меня гоняли, как кошку, везде, где бы я ни работал: и в Гусе, и в Гордине, и на Анопине – на меня глядели очень плохо. Только здесь я прижился, здесь ещё слабо, хотя под боком уездная полиция". "А всё-таки расскажи, как дело?" - "Поставишь шкалик (это четвертинка теперь водки – прим. В. Демешкина) – приходи ко мне, всё расскажу". – "Нет, Николай Гаврилович, я лично, не с подвохом, не бойся". – "А и не боюсь. Расскажу всю правду. Приходи завтра, приноси шкалик".
И я пришёл, как положено, на его квартиру на Новую Стройку и принёс, что положено. Он только сказал:"Ориша, дай-ка закусить огурчика! Ну, теперь будь здоров". Выпил залпом, не поморщился, но посмотрел на меня. Сказал:"А я гляжу на тебя – ты малый дотошный, любопытный, всё хочешь знать. Видно, любишь, кто тебе сказки рассказывает... Я тебе скажу откровенно: наше рабочее положение очень многотрудно, и нам уже приходится бороться за свои права. Вот мы, наша группа, которая состоит из 8 человек очень энергичных рабочих, и ещё есть, но те ещё колебаются в ту и другую сторону. Хотя запрещены все такие сходки, но мы ухитряемся собираться и побеседовать о нашей рабочей жизни. Основную работу мы здесь не ведём, только всё по запискам вроде протокола нашего собеседования и дальнейшей работы среди наших рабочих на местные темы, и описывали и посылали с надёжным человеком по явке, где укажут, в Гусь – там таких, как мы, побольше, и заводов нашей стекольной промышленности рядом немало, но далеко от уездной власти Судогды. Наша группа состоит из числа: Новикова Алексея Михайловича, Иванова Ивана Александровича, Иванова Михаила Александровича, Наумова Павла Ивановича, Агафонова Николая Гавриловича, Стрижова Ивана Ивановича и ещё молодого Новикова Козьмы Михайловича. И один ещё имеется, который в тех, и в сех, колебающийся, - ему мы не доверяем. А кто он, я не скажу, потому что как бы не наделать большого шума прочим.
Посмотри, ещё на паспортах есть пометка: "неблагонадёжный". Много есть людей, но об них ещё говорить рано, они мало нам ещё помогают – видно, им ещё не плохо жить. Но и мы их постепенно вводим в курс нашей работы. Но мы не настаиваем: лучше мало, но надёжнее. Есть ещё молодые, но они у нас часовые, следят за теми, кто работает нашим и вашим. Задача наша который год – это есть наш праздник 1 мая, в который мы хотя скрытно, но собираемся. Все рабочие, которые настроены. В этот день было очень весело, завод не работал, и вся полиция была мобилизована, стражники и жандармы на лошадях ездили по лесу и разгоняли, где собирались кучки. Но это была молодёжь, которая играла в карты, а основные рабочие, кто постарше были, шли вглубь леса, где ещё не ступала нога человека, куда на лошадях трудно было приехать. Если посмотреть ещё в настоящее время, следы остались - от нашего стекольного завода до деревни Галанино, называется Исток кустарник. И полиция - как глупые, разгоняла молодёжь, которая играла в карты. Таких групп собиралось с десяток. Разгонят – они вновь собираются, и так весь день. Ищут основных виновников того торжества, но их найти трудно. Так собирались каждый год. Хотя и было запрещено, но мы всё же проводили, как положено. Хотя уездная полиция рыскала по стекольному заводу, по квартирам тех лиц, которые находились под надзором, но ничего сделать не могла, таких больших улик она не находила в то время опасных".
-
Как уже описано ранее, подпольная ячейка состояла из 8 человек, но в то время, когда мы беседовали с Агафоновым Николаем Гавриловичем, он мне лично не сказал того самого лица, что служил в то время нашим и вашим. Но всё-таки я узнал, кто этот человек. Он был сочувствующий, и в то самое время провокатор – это Колпаков Козьма Григорьевич, которому от группы и ячейки никакого доверия не было. Все члены этой подпольной работы действовали нетактично и примиренчески, как говорится - в двух лицах, так как среди их были провокаторы, которые сообщали полиции о днях сбора. И в то же время одумываются, назначают тот же сбор в другом месте и на другое число. Все лица были под надзором полиции.
Об этой подпольной ячейке заводчик Голубев Сергей Иванович хорошо знал, только не знал, кто в ней состоял. Он говорил:"Вреда они никакого не делают, с моей стороны я на всё пойду, я никому не хочу делать неприятности, я работать вас насильно не могу заставить. Сколько у вас есть сил – то работайте".
Были со стороны приезжих делегатов и ораторов собрания, но они ничего плохого не сделали. Их можно обрисовать, кто в этом участвовал, что за люди. В те года, 1907-1908, был как-то делегат, фамилии я его не помню, но подпольщики говорили, что это был дядя Коля Растопчин, который был ночью в гуте и проводил собрание с рабочими, где была даже местечковая наша команда. Он говорил много о том, что нужно делать рабочему, предлагать заводчику повышение расценка на сдельную работу, о работе 8 часов, об оплате за время болезни и увечья, и другие вопросы, связанные с тем временем. Вообще, со стороны рабочих таких недовольств не было. Его слово было и осталось в памяти рабочих до самой революции. В марте месяце 1907 года на стекольном заводе была найдена городовым Никитой прокламация "Пролетариат шёл и идёт во главе с революцией". Эта прокламация была доставлена из Гуся-Хрустального для распространения среди рабочих.
А теперь из архива, оставленного заводчиком Голубевым. Имелись такие записи в его альбоме: какие были происшествия. Это, по-видимому, нужно было полиции и самому заводчику Голубеву. Записи очень интересны.
"На заводе жизнь шла нормально, рабочие работали, более таких выступлений не было, только одно было в гуте ночью. Я не мог в этот день и ночь там быть, был болен, и мне наутро управляющий Погарский Лев Иванович доложил, что вчера в гуте было небольшое собрание". Это как раз когда выступал большевик дядя Коля. Он такого не говорил, только предлагал требования некоторые. Но относительно такого - ничего не было. «"а вами посылать было нельзя - кого посылать; самому идти - меня не пускали, я только слушал, что он говорил".
Имелась книга, где записывались всякие недовольства со стороны рабочих, чем они были недовольны. Основные вопросы были очень важные.
"Я отвечал тем лицам, которые интересуются. Такие:
1). Много работаем времени, мал отдых.
2). Мала зарплата.
3). Мало получают денег.
4) Не дают им свободно выступать за свои права.
5). Нет охраны труда.
6). Не платят, когда заболеешь.
7). Нет культурного отдыха
И много других вопросов, по которым не удовлетворяют рабочих.
По-видимому, он, наверное, вёл такую беседу с кем-нибудь из уездной власти, где он опять описывает те недостатки, которыми рабочий недоволен. Он же даёт на это характеристики, что он всё же прав, а видно – виноваты рабочие, что мало уделяют себе внимания.
По первому вопросу он даёт так:"Рабочий работает много. Я с этим вполне согласен, но я же не могу сам установить свои порядки, чтобы они работали менее - так работают везде, на всех стекольных заводах и фабриках. Уменьшить я не в силах, раз установлено так. А во-вторых, это мне всё-таки выгодно, они побольше наработают посуды, я со своей стороны им сделал очень большое уважение. Я отменил им выносить посуду из гуты на склад. Ранее они делали сами это после работы - каждый выносил на носилках свою наработанную посуду. Я же учёл это и заставил других людей, а для их облегчения мною была проведена узкоколейная железнодорожная ветка из гуты до склада, с особой вагонеткой, что много облегчило труд рабочих, и у них стало свободное время. Обиду рабочих я считаю не вполне обоснованной. Если сравнить наш труд на стекольном заводе с прядильной фабрикой г. Судогды, то там работа более тяжёлая и томная; они же работают так же, у них условия к облегчению нет, и дисциплина другая, нежели у нас. Ведь рабочий должен понять, что ему же платят за работу, а не за сидение. Если кто хочет работать, - то выполнять, что тебе дано. Я все силы кладу, чтобы рабочему было хорошо.
Второй вопрос. Относительно того, что мала зарплата, - на это обижаться рабочим нельзя. Я не согласен в этом. Кто хотел работать, мог заработать, я норму не повышал, какая была установлена. Если он хорошо работал, старался, - он зарабатывал немало, а если он ленился, то на это нужно посмотреть. Все рабочие, которые работали стулом, сами себе выбирали тех рабочих, которые тянулись друг за другом. Были случаи, что некоторые мастера были в обиде на своих же рабочих, что они плохо работали. Кто же в этом виноват? Глядите сами. Много было всяких недовольств, что мала зарплата то время, но улучшить её мне было жалко против своих заводчиков, у коих тоже зарплата небольшая, - приходили работать ко мне как с Воробьёвского, с Гординского, так и с других стекольных заводов.
Третий вопрос. Мало получают денег – опять же, кто в этом же виноват, если ты плохо работаешь, много забираешь харчей, продуктов питания в нашей местной Лавке и наших магазинах в городе Судогде? Таких недовольных было мало, могу их даже напомнить, эти лица не столько работают, сколько гуляют по пьянке. Я борьбы с ними никакой не вёл. Это Чиркунов Пётр Прокофьевич, Судьин Дмитрий Петрович, Климов Филипп Васильевич, Филиппов Василий Павлович, Чижов Николай Ульянович, Алексеев Дмитрий Петрович, Герасимов Егор Васильевич, Иванов-Федосеев Александр Фёдорович, Шувалов Дмитрий Ильич, Агафонов Николай Гаврилович, Овчинников Иван Павлович, Куликов Павле Иванович, Бадакин Иван Герасимович, Серов Тихон Иванович, Макаров Василий Семёнович, Хахалин Александр Михайлович, Киселёв Василий Иванович и ряд других лиц, которые тоже мало получали. Но вопрос тут другой: а где они брали деньги на водку? Вот здесь-то надо будет немного остановиться, кое-что установить. Я долго этим вопросом интересовался. Все эти лица мало получали денег, а где они брали деньги на водку? Вот тут-то выяснилось – они не воры, не крали чего-нибудь на эту водку. Вопрос тут простой: каждому работающему мы открывали кредит в местной лавке в зависимости от его семьи и работников с учётом того, сколько он зарабатывал. А все эти выше поименованные рабочие ухитрялись оторвать кусок от своей семьи, взять сверх установленных продуктов для семьи ещё себе на водку - чай, сахар, муку, крупу и другие продукты. Их несли к более зажиточным рабочим за половинную стоимость, только чтобы им дали деньги. Этим зажиточным рабочим было очень выгодно скупать продукты у них. Таких рабочих, которые это делали, я всё-таки узнал. Первое дело – они очень много получали денег, а продуктов в нашей местной лавке не брали. Я удивился, как это так, значит, им не нравились наши продукты, - они где брали, в другом месте? Но всё-таки я узнал, с ними вёл беседу, разговаривал. Они дали слово, что больше не будут скупать у этих пьяниц. Эти лица очень тихие, благородные, их можно назвать: Русов Дмитрий Антонович, Сергунов Павел Сергеевич, Ковалёв Иван Дмитриевич и ряд других людей, которые не хотели брать продукты у нас в местной лавке. Обида рабочих, что они мало получали денег, ясна, но здесь дело другое. Есть завод, работал, вырабатывал посуду, и её отправляли покупателям, - они же не все платили деньги, то есть наличными. Некоторые совсем ничего не платили, а только давали вексель сроком на месяц, а мы же тоже самое - давали векселя за полученные материалы: сульфат и продукты питания. Как это говорится, дело делают ухо на ухо, денежки – как птичка, были и улетели, в руках они бывают очень мало. Система в то время была хорошая, денег больших мы не имели. Рабочим платили только за счёт наших магазинов, а в зимнее время за счёт большого количества продаваемой посуды: банок для молока и грибов, четвертей для разных нужд – это было нам очень выгодно. Тут приходилось делать некоторую комбинацию, заставлять работать ту посуду, которая идёт ходом. Вообще сказать о том, что рабочие мало получали, - зависело от самих рабочих, которые плохо работали.
Вопрос четвёртый. Относительно того, что рабочие жалуются, что им не дают свободно выступать, - я здесь ни при чём, раз рабочему не дают права выступать и говорить, и собираться кучками. У нас на стекольном заводе было просто: находили время поговорить о всех своих нуждах. Я лично не вникал в это дело, хотя со стороны уездной полиции были такие разговоры, что Голубевы с ними очень миндальничают, им права обсуждать свои нужды никакого не выдано. Они мне плохого не делали, работали тихо, без скандала, тоже терпели до поры времени, чего-то ждали. С моей стороны я препятствия не делал. Был случай - какой-то делегат был в гуте и выступал, хотя меня в то время не было, был дома и ничего не знал об этом, только узнал уже утром, через управляющего Погарского Льва Ивановича.
Вопрос пятый. Относительно охраны труда. Да, она у нас хромала крепко, но сделать, улучшить её надо, и требовались на это средства и деньги. А где их взять было, когда вопрос стоял такой: надо бы сделать, но дело обходилось, - и так шло до конца. Некоторые малые были мною устранены с облегчения труда, но всего не учесть, много надо было сделать в области улучшения охраны труда стекольного завода.
Вопрос шестой. Относительно того, что не платят, когда заболеешь. Да, такой вопрос был, но из каких сумм надо было платить? С первых годов пуска стекольного завода этого не было, только была временная помощь из местной аптеки. Да был у нас фонд штрафной, мы рабочих в то время штрафовали за работу негодной и брачной продукции. Но мы не находили в то время нужным платить, а после первой Германской войны в 1914 году, когда наш капитал стал пополняться, мы выделили фонд на оплату по больничным листам, была организована Больничная касса, и из неё платили рабочему по несчастному случаю, по увечью, по порезам рук и ног. Была Больничная касса, где было своё правление - как от самих рабочих, так и от администрации.
Вопрос седьмой. Относительно культурного отдыха. Сначала работали по воскресеньям, отдыха не было, когда мало было рабочих, а работать надо. А потом отменили, дали отдых. Не работали все праздники: Пасху, Рождество, Новый Год, Николу и другие. За последнее время выходных было очень много, они нам приносили мало пользы, а рабочему – тоже они в этом мало выгадывали, много было выходных и мало зарабатывали денег. С моей стороны все меры были приняты к лучшему, для хорошей жизни.
Вопрос восьмой. Относительно льгот – рабочим было много бесплатно:
1). Квартира.
2). Дрова, сколько тебе нужно.
3). Баня еженедельно, без оплаты.
Давали кредит в счёт зарплаты в местной лавке, все продукты. Даже давали записки в свои городские лавки на покупку пальто, костюмов, нижнего и верхнего белья, даже можно было приобрести вещи, которые нужны в хозяйстве. Всё, что от меня зависело, я делал и старался уважить рабочих, шёл им навстречу.
Вопрос девятый. Относительно школы – таковая была открыта в 1906 году. Помещение маленькое сперва было, первый год 15 учеников, а потом увеличивалось с каждым годом. Учились в ней дети служащих и зажиточных рабочих. Учились в ней не все, было много, которые работали с 8 лет, это дети тех рабочих, которые хотели, чтобы их дети не учились, а работали и зарабатывали своему семейству хотя бы малую долю. Я никого не неволил, чтобы они не учили своих детей, а чтобы эти дети шли работать - это долг каждого рабочего, если у него имеются недостатки, каждый понимал, что его дитё требует обувку, одеяние. Смотри сам, если у тебя имеются на это средства.
Относительно этого был очень большой вопрос и обида на меня, заводчика. Оплата ученикам мастера – да, я согласен с тем, что платили не полностью. Здесь вопрос стоял так: это нам очень было выгодно. Вот здесь-то мы маленько рабочих ущемляли, не доплачивали ни тому, ни другому, вот здесь-то рабочий терял немного за время учёбы. Мы не платили полностью, а ужимали. Кто хотел учиться на мастера, достигал сам, в свободное время, до баночника из хлопца. Они учились, когда мастера отдыхали на залогах и отдышках, чтобы не мешать работать тому стулу. Я лично в то время говорил, что учить надо, но не затрагивая рабочего времени. Каждый ученик, когда учился, нам приносил маленький вред: сваренное стекло – из него можно было сделать несколько годных бутылок, а они испортили и уже бросили в бой".
-
1912 г. «Т-го Дома Евграфа Голубева с С-ми и В-ми, гор. Судогда. Производит: бутылки пивные и винные. Рабочих - 230 чел.» (Коммерческий указатель фабрик, заводов и других промышленных заведений Владимирской губернии. Черешнев Ф., Воронинский С. 1912).
«1) Стеклянно-хрустальные заводы:
а) Судогодскій стеклянный заводъ. Вырабатываетъ бутылки для виноградныхъ, винъ, пива, водъ в проч. Изоляторы стеклянные, телеграфные и телефонные, банки и другія издѣлія. Адресъ для грузовъ: станція «Волосатая» Муромск. ж. д. на имя Торговаго Дома «Евграфъ Голубевъ», дубликаты и письма въ городъ Судогду.
б) Вознесенскій хрустальный заводъ. Вырабатываетъ аптекарскую и парфюмерную посуду, ламповыя стекла, банки для варенья, элементовъ и другія стекляннохрустальные товары. Адресъ для грузовъ: ст. «Эсино», Муром. ж. д. на имя Торговаго Дома «Евграфъ Голубевъ», дубликаты и письма: почт. отд. «Эсино», Владимірской губ. Съ заказами и запросами просятъ обращаться въ главную контору заводовъ въ гор. Судогду.
Складъ посуды въ Москвѣ, Гончарная ул., домъ №14, кв.№ 1. Телефонъ № 1—26—27.
2) Механическая бумаго-ткацкая фабрика — близъ гор. Судогды.
3) Лѣсное хозяйство — въ собственныхъ дачахъ и продажа разныхъ строительныхъ матеріаловъ.
4) Универсальная торговля къ гор. Судогдѣ, въ магазинахъ: а) Хлѣбно-желѣзномъ, б) Мануфактурно-Галантерейномъ и в) Колоніально-винномъ» (Календарь и памятная книжка Владимирской губернии на 1917 год).